Руки (СИ)

— Ты сказал, что Мангекью слепнет со временем. Насколько ослеп этот?

— Минус пять примерно. Я бы ему выписал большие, толстые очки.

— Но это возможно исправить?

— Будь это обычные глаза, можно было бы просто провести операцию на хрусталик, но додзюцу… Тут разве что исследовать его способности к самовосстановлению. Пока шаринганы отъедают у меня треть чакры и регулярно устраивают остальному телу различные авитаминозы.

Учиха немного помолчал.

— Интересно, почему не страдает пересаженный шаринган. Может быть, это тот же механизм, который не позволяет деактивировать его не-Учихам?

— А ты знаешь, почему не получается? — Орочимару разделся, скользнул в воду. Узкая, гибкая белая спина омылась водой, в полумраке кажущейся почти чёрной.

— Не особо. Детям подобное обычно не рассказывают. Вроде бы что-то связанное с тем, что шарингану необходимо много чакры для нормального функционирования, поэтому активировать его может только достаточно сильный шиноби. И додзюцу не хочет лишаться подпитки.

— У не-Учих просто нет нужных нервных окончаний, чтобы полностью прирастить шаринган, — пояснил Орочимару. — В результате возникает необходимость выбирать, либо приращивать его так, чтобы можно было его деактивировать… либо так, чтобы можно было воспринимать дополнительную информацию от него. При пересадке глаз внутри клана возникает тот же эффект — пусть нервов примерно равное количество, но они расположены индивидуально и не являются копией друг друга. Поэтому функционал урезается. Я подозреваю, что свой, родной Мангекью гораздо могущественнее пересаженного, но этим могуществом хозяину всё равно не удаётся воспользоваться — слишком сильный удар по организму.

Саске непроизвольно огладил взглядом линию спины санина, встряхнул головой. Пересадил Кабуто в воду. Намылил мочалку, задумался, кто станет первой жертвой.

Орочимару на это дело посмотрел, хмыкнул, вылез. Вернулся с верёвкой. Один конец привязал к стене на вешалку, другой продел вокруг подмышек Якуши.

— Вот теперь точно не утонет!

Кабуто тихо вздохнул. Орочимару-сама часто проявляет заботливость. Правда, эта заботливость не всегда имеет… э-э-э… общепринятую форму.

— Он не настолько плохой шиноби, — нейтрально заметил Саске. — Равно как и мы. Потереть спину?

— Буду очень рад, — мурлыкнул Змей, бросив быстрый взгляд из-под ресниц.

Кабуто же воспользовался предложенной… поддержкой и расплылся масляным пятном на поверхности воды. Самостоятельно двигаться ему было откровенно лениво, но зрелище Саске, размеренно водящего мочалкой по плечам и спине Орочимару, могло зачаровать и без этого.

Было что-то такое пикантное и одновременно очень нежное в том, чтобы вот так доверчиво подставлять спину другому. Пусть Орочимару всё ещё обладал своими техниками бессмертия, так что даже удар в спину не стал бы для него фатальным, но идти против своих инстинктов, против въевшейся за годы паранойи было для него особым удовольствием.

На проторенных дорожках открытий не совершишь. Во власти привычной паранойи не узнаешь новых чувств.

А Саске просто не думал ни о чем, сосредоточившись только на ощущениях. Гладкая кожа под пальцами, запах мыла, прилипшая к руке прядь темных волос, тихий плеск воды.

И не думать. Временно выбросить из головы все несостыковки и мысли о брате.

Даже если нынешнее тело Орочимару все еще слишком похоже на Итачи.

Закончить со Змеем, коснуться губами плеча в легком поцелуе. Повернуться к Кабуто, так же размеренно и методично растереть мочалкой и его. Прислониться к бортику, прикрывая глаза.

Кабуто выпутался из верёвки, прижался к нему, ища новую, более надёжную и крепкую опору. Орочимару же перехватил мочалку.

— Кабуто, — позвал Змей.

— Да, Орочимару-сама?

— Тебе лучше восстановиться побыстрее. Саске выразил желание воспользоваться техникой обращения времени. И хочет, чтобы именно ты задавал вопросы.

— Хорошо, Орочимару-сама. Я постараюсь, — серьёзно кивнул Якуши.

— Спасибо, — Саске обнял его за плечи. — У меня мало людей, которым я мог бы довериться.

Кабуто явственно покраснел.

— Ну… пожалуй, я — не лучшая кандидатура для доверия…

— Это решать мне, разве нет? — улыбнулся уголками губ Учиха.

— Да… тебе… — Кабуто прижался, погладил по щеке пальцем и заворожено заглянул в глаза.

Саске повернул голову, коснулся пальцев губами. Улыбнулся.

— Завтра, хорошо? Когда мы все отдохнем.

— Конечно.

— Саске сделал Кабуто хорошо, — поддразнил Орочимару, прижимаясь со спины. — Саске погладил Кабуто душу…

— Дождетесь, сенсей, найду, как вам погладить, — хмыкнул Учиха, откидывая голову ему на плечо.

Очень хотелось даже не секса — просто тепла и объятий.

Просто почувствовать, что он больше не один.

***

К операции по вскрытию воспоминаний Орочимару приготовился ответственно. Во-первых, комната без мебели с мягким татами на полу. Во-вторых, просьба всех участников оставить все острые предметы за дверью. Обычное применение техники таких предосторожностей не требует — идёт работа с недавними воспоминаниями, это раз, и идёт работа с не особо травматичными воспоминаниями, это два. Одно дело показать, как ты провалил вчера миссию, и совсем другое — как десять лет назад твой брат вырезал весь клан. Открывать дверь в подсознание всегда опасно, мало ли что оттуда вылезет.

И успокоительным отваром напоить Саске не помешает.

Все трое уселись на татами. Точнее, Кабуто и Саске сели друг напротив друга, а Орочимару разлёгся рядом. Сидеть Змей, что логично, не любил.

— Начнём?

Учиха коротко кивнул и расслабленно опустил плечи. Для того, чтобы техника сработала, нужно было согласие того, на ком ее использовали. И почему-то не было сомнения, что вреда ему не причинят. Не потому, что ценный экземпляр. Просто… потому что не станут.

— Техника обратного гипноза, — объявил Орочимару, сложив печати.

Пошли волны специфичной чакры, и плечи Учихи опустились. К слову, всё это безобразие было возможно лишь потому, что Итачи вчера тоже упахался и до сих пор лежал, обнимая своего льва. А Змей просто не стал его будить и докладывать, только дверь поплотнее прикрыл.

— Саске, ты слышишь меня? — спросил Кабуто.

— Да.

— Вдох, выдох… Время. Какое оно?

Учиха не спешил отвечать, хотя полуприкрытые глаза и отстраненный взгляд свидетельствовали, что техника подействовала. Секунда, семь, десять…

— Я… не могу ответить на этот вопрос.

— Как ты воспринимаешь время? — Кабуто досадливо поморщился. Слишком размытая формулировка. Он видел применение этой техники, даже сам попадал под её действие, но никогда не вёл. А ведь для вызова воспоминаний такой давности время нужно отмотать очень сильно.

— Оно… разного цвета, — ответил Саске после паузы. — Серое, когда тянется, легкое, когда хорошо.

— А когда плохо?

— Плохо? — снова пауза. — Темное. Алое…

Алая пелена бешенства. Густо-багровая — бессилия. Пульсирующий, бледно-красный цвет — страх.

— Найди самое тёмное. Что это?

— Ночь… красная луна. Смерть… много смертей, — голос был все таким же отстраненным.

— Это воспоминание… оно монолитное или слоистое?

— Оно… разное, — неуверенно. — Его… три?

— Это хорошо, это нормально, — Кабуто кинул взгляд на Орочимару. Теория о подмене воспоминаний подтверждается. — Не смотри пока в глубине, просто ответь — они разные по цвету?

— Да.

— Какого цвета каждый?

— Алый с бледно-красным. Алый с багровым. Алый с грязно-черным.

— Что означает бледно-красный?

— Страх, — размеренное дыхание, не дрогнувший голос.

— Что означает багровый?

— Обида… предательство.

— Что означает грязно-чёрный?

— Ненависть, — дыхание Саске утратило свою размеренность.

— Какая из версий видна тебе обычно?

— Черно-алое.

— Какая из версий начальная?

Пауза. Несмотря на помощь техники, основой для ответов служил разум и воспоминания самого Саске, и он не мог сказать то, о чем не знал.