Кrom fendere, или Опасные гастроли (СИ)

— А как? Ржать будет? – усмехнулся Гарри. — Герми, я не просто сплю с этим мальчиком, он – очень дорог мне, не могу сейчас придать огласке наши отношения, на то есть веские причины. Но хочу, чтобы самые близкие знали о Сае.

— О ком?

— У Скорпиуса псевдоним: Сольвай Сванхиль. Мне нужно, чтобы… если что-то случится, со мной или вообще, чтобы рядом с ним остался кто-то, кто бы знал, как сильно я его люблю, защитил, помог, просто поддержал его и миссис Малфой.

— Не говори глупостей, что с тобой случится? – Очень строго взглянула на него Гермиона. — Всё будет отлично! Сванхиль? Что-то очень знакомое, на слуху… Погоди, а это не нашумевшие музыканты, как же их?.. Кrom fendere? Датчане? Гарри, это он? Скорпиус Малфой?

— Ага.

— Я его видела по телевизору, странный парнишка… Ничего себе — сын Драко… Но если говоришь, что… Надеюсь, Гарри, ты полностью отдаёшь отчёт своим действиям и чувствам?

— Полностью, — прозвучал серьёзный уверенный ответ.

Гермиона что-то прикинула в голове, внимательно глядя на Поттера, и вынесла вердикт:

— Тогда всё в порядке. Можешь на меня рассчитывать.

В дверь почти без стука шумно ввалились авроры – разумеется, по какому-то неотложному делу. Гарри назначил Гермионе и Рону встречу у себя на Гриммо, вечером; и, когда она вышла, вот только тогда облегчённо выдохнул: разговор, как оказалось, дался ему ценой огромного нервного напряжения. Теперь можно было и унять предательскую дрожь в руках, расслабиться: сначала сердито поорать на подчинённых (а чтобы жизнь малиной не казалась!), а потом угостить лихих парней капелькой коллекционного огневиски из личных запасов Главы Аврората.

*

Рон, узнав о сути происшедших с Драко событий (ну… почти всех) и об отношениях Гарри и юного Скорпиуса Малфоя, сначала некоторое время сидел с открытым ртом и внимательно разглядывал марку под термоусадочным колпачком бутылки «Калема» (1). А потом и правда принялся громко ржать:

— Вот всегда к нам в команду Хорёк напрашивался! Вот и теперь — на тебе, Гарри, пролез! Сумел-таки нагадить, не мытьём, так катанием в нашу компанию прорвался.

— В смысле «нагадить»? – насупился Гарри.

— Ну это… — Рон уже понял, что сморозил не то. — Не сам, так отпрыска своего... э… внедрил. У грызунов дети называются «помёт»?

— Дошутишься! – Поттер показал ему кулак, и Рон в притворном ужасе закрылся ладонями, очень забавно затрясся, сполз под стол – в общем, зараза рыжая, сумел-таки шутовством разрядить обстановочку. Гарри, рассмеявшись, пнул его пару раз – тем и ограничился.

Тему интимной жизни друга Рональд благоразумно оставил без комментариев – чему тот был несказанно рад: не хотелось выяснять отношения с Роном при Гермионе, вообще трепать столь щекотливый и даже немного болезненный вопрос, но, главное, что такая обычно несвойственная Уизли деликатность (вероятно, не просто так тому давшаяся) свидетельствовала о том, что он наконец-то научился держать себя и свой язык в руках – а это было в новой войне очень даже важно.

Проговорили друзья до глубокой ночи; без алкоголя не обошлось, но Рон на удивление редко прикладывался к спиртному. Гермиона делала вид, что ей всё равно, однако по недоверчивым, но явно одобрительным взглядам, которые частенько бросала на своего «бывшего», было понятно, что она довольна. На «тайный совет на Гриммо», разумеется, вызвали Люпина и почти до утра составляли планы. Главную ставку на начальном этапе сделали на Гермиону, которая уже два года официально не жила в Англии, состояла в разводе и вроде бы не в очень хороших отношениях с супругом, к Аврорату не имела никакого отношения, работала на континенте, где занималась аналитикой в Международном Фонде охраны окружающей магической среды, то есть для Кингсли как бы не существовала, что было козырем в рукаве у Поттера.

Первым пунктом грандиозного плана, который Гарри собирался начать претворять в жизнь уже с понедельника, значилось: гнуть спину, бить поклоны Кингу и всячески усыплять его подозрительность и недоверие…

…………………………………………….

(1) Cаlem — торговая марка португальских портвейнов, один из ведущих мировых брендов.

====== Глава 41 ======

Глава 41. With a little help from my friends (1)

Он знал о волках всё. А об оборотнях — ещё больше. Наверное, во всей Британии не сыскался бы более сведущий в ликантропии специалист, чем молодой аврор Теодор Люпин. Он и сам был оборотнем, только ему повезло: вирус, доставшийся по наследству от отца, подавлялся, вернее, полностью контролировался материнским геном метаморфизма. Поэтому Тедди был самым свободным оборотнем на свете — мог в очень широком, практически неограниченном диапазоне управлять собственной звериной сущностью едва ли не с младенчества. Да и ребёнком он почти не чувствовал тяги к анатомо-видовым обращениям, не зависел от фаз луны; правда, трудновато пришлось в пубертате, однако умная Андромеда заранее подготовилась к этому — и внук справился с проблемой играючи. В это же время, лет в двенадцать, он и занялся всерьёз изучением ликантропов. Начал с того, что… тайно ушёл в стаю… Впрочем, это совсем другая история, о которой сам Тедди предпочитал не вспоминать, однако не забывал все выводы и опыт, вынесенные из своей волчьей жизни и тесных контактов с оборотнями. В итоге, приплюсовав к наблюдениям чтение всех существующих серьёзных и не особо исследований в области ликантропии и обучение в австрийской Магической Академии, Люпин стал лучшим специалистом в этой сфере, хотя и не особо афишировал сей факт. А зачем? Посвящать жизнь работе с оборотнями он не собирался; если ты сам немножко волк, то это вовсе не означает, что тебя привлекает магическая зоология, как дело всей жизни. Более того, Тедди всегда стеснялся отцовского наследства, больше других понимая, что оно — всего лишь болезнь, мутация, параллельная ветвь эволюции, ну чем тут гордиться? Некоторые физиологические особенности оборотней его раздражали и смущали, поэтому даже крёстный почти ничего не знал об истинных способностях Тедди на этом поприще.

Так вот, о волках и оборотнях Теодор знал всё и не был склонен романтизировать ни тех, ни других. Вид волшебных условно-разумных хищных млекопитающих, биологический объект, пытающийся выжить в условиях жёсткой конкуренции, — чего уж тут особо романтичного? Но и исчадиями ада Люпин своих менее удачливых собратьев по несчастью тоже не считал — никто из нас не выбирает, кем родиться… А вот кем стать — это исконный выбор человека. Поэтому Тедди знал, что должен поговорить с оборотнем Гаем Долгопупсом.

По-хорошему, этому разговору состояться бы лет пять назад, или даже раньше, когда Гай был ещё буквально белым и пушистым, когда его звериная сущность спала. Но в детстве они с Тедди почти не пересекались, и жизнь не терпит сослагательных наклонений — случилось так, как случилось. Теперь надо было постараться помочь Гаю. Зачем? Затем, что они оба, как ни банально это звучит, одной крови. А ещё затем, что в голову вдруг пришла странная мысль… о своём будущем ребёнке, у которого вполне ожидаемо могут возникнуть проблемы, похожие на Гаевы… Но Тедди одернул себя, вернувшись к настоящему: если не получится — тогда бог Гаю судья. У волков тоже есть свои боги, свои судьи, свои палачи…

Теодор задумался, почему-то вспоминая Альпы, где ему довелось вдоволь набегаться на своих четырёх лапах, царство орхидей, эдельвейсов, маков, чуть ли не последнее в Европе прибежище для тех, кто не захотел или не смог быть homo sapiens, а прожил жизнь в шкуре lupus rationabilem. Более-менее свободно ликантропы чувствуют себя ещё в Канаде и на Крайнем Севере, больше, пожалуй, нигде. Интересно, если Гай останется «серым», то куда бы его отправить? Он же не вырос в стае, социализация будет трудной, а разрешить ему гулять одиночкой — на это Тедди не пойдёт даже из чувства солидарности: оборотень, тем более бесхозный и неопытный, — это верная причина трагедий…

Он предъявил Главному целителю больницы Св. Мунго все необходимые бумаги, ознакомился с историей болезни Гая Долгопупса; перед палатой оборотня остановился и предупредил сопровождавшего его следователя: