Лишних нет. По закону Джа (СИ)

— И волки сыты, и овцы целы? — хмыкнул Хосок. — А мы с тобой будем в конфронтации, защищая собственные интересы.

— Я защищаю Тэхёна. В первую очередь. А споры начинаешь ты, заметь.

— Поверить не могу, что опять в это ввязался, — обозлился Хосок, швырнув полотенце. — Извини, что буду честным. Я правильно понимаю, что я у вас на правах гостя? В мои понятия не вмещается то, что ты творишь! Как можно, любя человека, позволять кому-то претендовать на его душу и тело? Впускать его третьим?

Прикрыв крышкой шипящее в сковородке мясо, Чимин обернулся и посмаковал вопросы, задумчиво пожевав губу.

— Не будь таким категоричным. Любя человека - можно всё. Мы с тобой по-разному смотрим на одни и те же вещи. Я вырос без матери, но с отцом, который напивался чаще, чем разговаривал со мной. Я чудом узнавал, что такое хорошее отношение и мог бы вырасти тем еще ублюдком. Но иногда даже отец брал меня на коленки или обнимал, водил в парк пару раз, хвалил. И знаешь, я как-то дрожу над любой теплой мелочью. А тут целая вселенная в виде Тэхёна. Целый человек, которого я люблю и получаю то же в ответ. Ты спросишь, а где же тут гуманность по отношению к тебе? Тогда спроси и себя: почему ты вернулся и признался ему? Не тогда, а теперь, когда у нас всё наладилось? Ты достаточно гуманен, пробуя отобрать у меня его?

Вопрос оказался исчерпан, и Хосок опустил затравленный взгляд. Он не отрицает того, что перегнул палку и дал волю чувствам. Порядочный человек смолчал бы и наверняка предоставил Тэхёну ту самую свободу, за которую Хосок настойчиво борется. Чимин предстает благородным и простым, донельзя понятным. И Хосок смягчается.

Как только Чимин вышел, Тэхён присел и взялся за ноющую голову. Его вгоняет в депрессию одна мысль о том, что придется выйти из комнаты и делать вид, что у них всё хорошо, и у него, в частности. Он ожидал, что в один момент перестанет сердиться на Хосока и начнёт его жалеть, а хуже того - сочувствовать. Однажды он побывал в шкуре любящего на расстоянии, и ему не очень-то и понравилось. Хосоку не проще и не сложнее, чем ему тогда.

Прийти в себя Тэхён успел только к началу ужина, и Чимин встретил его довольной миной.

— Ну, я же говорил, что ты подтянешься вовремя, бездельник.

Судя по их лицам, ссоры у них не состоялось, однако, Хосок выглядел отстраненным. Разговоры вернулись в прежнее русло, обойти тему с Юнги не удалось. Тэхён перестал открыто возмущаться, возможно потому, что где-то всё еще не верил в то, что Чонгук мог настолько круто влюбиться. Хотя не было ничего очевиднее в тот момент, когда он защищал дорогого человека. С такой серьёзностью Чонгук никогда бы не вступился за Тэ. Зато так сделает Чимин.

Сам того не ведая, Тэхён шлёт ему благодарные взгляды, мутнеющие под влиянием другого желания. Чимин остаётся непреклонным и поддерживает дружеский тон, уписывая ужин и отпуская шуточку за шуточкой.

За городом - тишь и больше воздуха. Тэхёну его все равно не хватает. Полюбовавшись во дворе на ночные цветы, он залюбовался звёздами и не заметил, как к нему сзади подобрался Хосок. Его объятия другие, другой поцелуй в плечо, ожидания, даже тепло. Так бывают с людьми почти чужими или недостаточно близкими. А может быть, виновато сравнение с чем-то настоящим. Тэ позволил ему стоять так, обозначать себя и вносить метки.

Чимин, выйдя на террасу, растерялся и подумывал зайти обратно, но не сдержался и подошел, всмотрелся в глаза, изнеженно касаясь щеки тыльной стороной ладони, приподнял чёлку и тут же притянул за голову, чтобы смять губы и насытиться вдоволь. Его славный Тэхён, сладкий Тэхён. Хосок вмазался губами в шею и надкусил плечо. Тэхён почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Когда он между ними двумя, нет никаких ссор и разногласий. Здесь может быть формула, а может быть проклятие.

***

Выдыхаешь, заканчиваешь ритуал. Отпускает вроде бы. Балкон опять не закрыт. Дует, а вставать влом. Младший сопит, улегшись поперек на кровати и свернувшись клубочком, будить его натурально жалко.

Юнги атакуют совсем дурацкие мысли. А не мешает ли он Чонгуку жить и развиваться, найти какого-нибудь сверстника, у которого не десять чертей в мозгу и которому для поддержания настроения не нужен никакой допинг или философия. Кого-то попроще и интереснее. Того, с кем будет безопасно и не придется бояться завтрашних дней.

Словно прочувствовав каждую тревожную мысль в одурманенной голове, Чонгук открывает глаза, как по заказу, закрывает дверь на балкон и подходит к Шуге, таинственно ныряет в глаза и берёт за руки, поднимая с кресла. Затем целует и пожирает робость, приспуская загребущими руками джинсы, слизывает последнюю горечь с языка.

— Грустишь? Тебе не идёт, хён.

— А что идёт? — обомлев, спрашивает Юнги.

— Это!

Он начинает танцевать один из своих неуклюжих танцев, бросив возбуждение на полдороги, и Юнги хохочет во всё горло, потому что малой чересчур смешон под глубоким капюшоном, а его заспанная моська выглядит абсолютно детской.

На мониторе дрожит последняя минута написанной песни, Чонгуку дико нравится, как она звучит и что в себе несёт, он подозревал, что хён неимоверно талантлив и когда-нибудь ему повезет засвидетельствовать явление чего-то гениального.

По сути, они одинаковые и разные. Юнги еще не нашел тех ниточек, за которые его пришило к младшему намертво. Чонгук любитель ласки, медленного секса по утрам и ярого за полночь, любитель прикосновений, от которых Шуга забывает, с какой стороны курить косяк. Что ни делай, как ни переживай, а всё равно хорошо. Если не уметь ценить такое, то в чем вообще смысл?… Пусть он неоперившийся птенец, зато его собственный. Дорастёт до гордой птицы и захочет улететь - Юнги держать не станет.

В будни встречи реже: Чонгук учится, а вечерами подрабатывает, Юнги потихоньку клепает песни и иногда листает сайт с вакансиями. Продавать резиновые члены и ассортимент удовольствий - судьба. Ничего толкового и подходящего не обнаруживается, оттого печали чуть больше. Печали, которую следовало бы отпустить. Будь дилеры хоть чуточку совестливее и не кидай всё чаще. Правда, припасы не иссякают так уж чтобы совсем и растянуть получится не то что на чёрные дни, но и на месяцы тьмы непроглядной. Нет, о травке Юнги не волнуется, но настает черёд печься о том, что с ним происходит вне её приёмов. Раньше Юнги спокойнее относился к одиночеству, но и был более человечен. Сейчас ему сложнее одному, однако, становится откровенно плевать на проблемы окружающих, температуру их отношений и различные любовные перипетии незыблемой тройки. Прошлый Юнги не дал бы от ворот поворот Чимину с его нуждами и намёками в получении дельного совета. Вероятно, это первый признак зрелости - не распаляться и давать больше всего именно себе. И если Чонгук открыл ему глаза на очевидную истину, то обвинить его не в чем. К тому и шло.

Много раз Шуга представлял себе, что бы случилось, не открой он тогда дверь Намджуну, смог бы он оклематься от развернувшейся драки, простить ему хилые оправдания и согласиться на секс с женатиком. Тогда - однозначно смог бы, сердце прыгало даже в тот миг, когда он ушёл, стерев гордость в порошок. Ныне Шуга колеблется, погряз в сомнениях. Ему не присуще унывать несколько недель кряду и, глядя на скорбное отражение в зеркале, он даёт себе оплеух.

— Нехуй поддаваться сантиментам, Мин Юнги. Смотри, какой еблет у тебя классный, смотри, какой ты вообще человечище. Красавчик же.

Ещё какой. Синяки почти сошли, царапины зажили, а засосы Чонгука на шее вызывающе выглядывают из-под воротника рубашки. Надо видеть, как малой гордится сотворенными шедеврами, как касается полусогнутыми пальцами примечательных пятнышек на бледной коже и наслаждается.

— Мин Леопардо, — шутит Чонгук.

Напряжение спадает быстрее, чем одежды, и Юнги чувствует, что счастлив.

Возможно, из-за этих самых пятен у посетителей секс-шопа такое подозрительно-ехидное выражение лица, едва они замечают продавца, старающегося скрыться из виду.