Лишних нет. По закону Джа (СИ)

Покрывшись мурашками, Шуга сполз ниже, и Чонгуку пришлось его ловить, улыбаться в дрожащие губы и с охотой прописывать пируэты языком, то ли добавляя ему уверенности, то ли отнимая последнюю. Рубашка вспорхнула и опустилась на расстоянии вытянутой руки Чонгука. Оголены долгожданные сахарные плечи, их изгибы Чонгук греет неторопливым причмокиванием. Юнги всё еще не верит, что им дозволено сверх допустимого.

Задрожавшие губы хёна, флёр его прикосновений к рёбрам, он допытывается сдвига с мёртвой точки. И несколько минут Чонгук ждёт, плотно прижавшись к нему и воздушно целуя в шею. Он понял интуитивно: пора, когда Юнги стал твёрже, пугливо подался вперёд и показался подтаявшим.

Чонгук взял его на руки и отнёс в спальню, уложил на кровать и бережливо накрыл собою, не обрывая поцелуя, а затем провел ладонью по паху, пригляделся и прислушался. Сдерживаемые глухие стоны текут фоном на тусклом лунном отблеске, высвечивающем чёлку, переносицу и губы, белокожий хён выткан серебристыми нитями, и Чонгуку следует порвать их всех. А лучше развязывать. Долго и старательно, как он готов ради него и только.

Юнги немного забавляет эта его торжественность и аккуратность, и одновременно заставляет сердце рваться клочьями от трепетности каждой секунды. У них будто медовый месяц, которого не заказывали.

Сдаваться ему вот так. Шуга может себе позволить. Чонгук читает его реакции и наизусть знает полотно тела, знает, что у Юнги чувствительная левая сторона шеи и чуть ниже, потому что однажды он дышал ему в спину, стоя в очереди на умывание. Шуга ослаблен и обозлён, удерживает равновесие, представляя, что падает с горизонтальной поверхности.

Невозможно.

Смогут ли они зайти дальше, когда Юнги скрипит зубами на то, как Чонгук стягивает с него джинсы, когда его пальцы уже режут ему предплечья…? Преодоление новой высоты. Чон прикоснулся к его члену и пальцем размазал капельку по головке. Шуга застонал и закусил кулак, удивляясь тому, куда запропастилось мужество и что еще за блядская горячка колошматит его с такой мощью. Чонгук зацеловал ему живот, мягко обкусал сухожилия на внутренней стороне бёдер и взял в рот. Его теплая макушка запоминается ладони Юнги, как нечто особенное, вроде ласкового котёнка. Неслабо подкинуло в воздух. Месяцы воздержания рвутся напирающим морем, запертым в шкатулку.

Юнги разжевывает понимание того, что действительно хочет его, Чонгука. Сильнее, чем обещанный организму косяк, желание которого сушит безжалостно. Надежда хранить верность единственному потеряла смысл, она растоптана и вывешена дряхлой тряпицей. Мануальная терапия действует успокаивающе: Чонгук разглаживает любые сомнения.

Речь заменила телепатия. Нащупав лубрикант, Чонгук взялся за ленту презервативов, чтобы оторвать один, но Юнги забраковал попытку: приложив палец к его запястью.

Нет?

Нет, ни за что, не убивай ощущений, не брезгуй мной, бери, какой есть.

Чонгук поразительно спокоен, хотя внутри всё заиграло и повзрывалось фейерверками к чёртовой матери. Пролитая ледяная спираль брызгами разошлась по прессу, Юнги поджал ноги и привстал на локтях, чтобы содрать зрение о темноту и убедиться, что Чонгук не ошибается. Если бы он был недостаточно серьёзен, они бы не дожили до этой минуты.

Указательный и средний внутри. Зажитые раны издают фантомные боли. Юнги кривится и запрокидывает голову, отвлекаясь на космическое пятно потолка. Чонгук трахает его пальцами и приникает с ласками к члену, доводя ощущения до приятных. Заниженное мычание хёна прерывается: Чон балуется, пришлёпывая членом по его мошонке, насмотрелся грязного. Шуга заведён, но ругаться на него не смеет. Он и не вспомнит, сделал ли он намёк сам или Чонгук вынудил его широко раздвинуть ноги и опрокинуться на лопатки. Но это случилось, закономерно и просто перетекая из предварительного ритуала к кульминации. Приостановка на незначительное «надышаться».

Набрав воздуха в грудь, Чонгук входит и плавно падает, просовывая руки под миниатюрным телом, короткими пунктирными линиями прокатываясь по коже. Перелив из тени в свет, сцепленные на затылке пальцы. Стон. Юнги заходится им первым, парализованный обожающим взглядом, прикосновениями, чувствами, которых хватит на сотню, а на двоих - захлебнуться. Тогда прорезалось переворачивающим внутренности хрипом:

— Бан… ни…

И Шуга затискал его, принимая глубже вовнутрь, откликнулся на затянувшееся мучение взасос. Топленый воздух-пюре взбивается между телами. Молочная нежность его рук, толчки размеренные и тихие, вразрез с теми, скотскими. Юнги кайфово и совсем не страшно. Чонгук - превосходный любовник, но если бы Юнги спросил всех, кто был раньше, он догадался бы, что так выкладывается он впервые, отдавая больше, чем можно вообще дать.

Чонгук маркирует влажную плоть, наращивая темп, спиливает огрубевший доспех и даже не обижается на растягивающиеся царапины на боках, которые Юнги переплетает решётками и выгибается, беспокоя нервозным голосом. Не прогадать в том, что он настолько чувствителен - чудо.

Снова родной запах, какой Юнги распознаёт только у Чонгука и будет сокрушен, выяснив, что это взаимно. Каменное тело, отвердевшие вены - Шуга ощупал Чонгука едва ли не насквозь, тот вымочил слюной его кадык и приподнял, продолжив натягивать полусидя. Юнги не подозревал, что его кости подвержены гибкости и разрушению, не подозревал, что на его коже припрятано минное поле, от которого Чонгук избавляет тесными касаниями и, в конце концов, удобно удерживает за ягодицы, силясь высмотреть что-то в напрочь пьяных глазах. Юнги штормит и разрывает, на висках, под носом и ртом собралась влага. У Чонгука тоже. Можно слизать солёное и умереть от обезвоживания. Умереть от того, как он смотрит, пока они проходятся по самым краям и дерут кожу о терновое ложе.

В неприятности влипли оба. Не история-сказка, не об окрыленных, но сломленных и исцеленных.

Дышать ровнее, не сбиваться… Как можно, когда опаляет мышцы и по всем узелкам нервов вколачивается по раскаленному гвоздю? Значит, сбиться.

Одновременно набросились, топя стон в резком поцелуе. Оргазм вытянул их вдвое и встряхнул, сталкивая и разъединяя. Юнги скрестил руки на мускулистой шее младшего, массирует ему голову, касаясь скул вымокшими ресницами. Шуга ластится, наперед угадывая, что Чонгук любит это и совсем растеряется. Откуда он умеет, где выучился? Чонгук знал, на что шёл и с кем. Доверительный поцелуй ладони, кивок. Шуга слабенько и науки ради прикусывает ему ухо и проводит кончиком языка по хрящику, отталкивает на спину и замедленно переворачивает на живот.

Юнги начинал с этого, он должен вспомнить. Никто не уступит ему с такой же охотой. Чонгук замер в предвкушении, подтянув к груди подушку и, выпятив зад, закусил побольше ткани. И знал, что придется кричать, когда хён обозначит себя губами. Он раздвинул половинки пальцами и протиснул кончик языка, прижимая горячие щеки так ощутимо, что Чонгуку подурнело. То, что он творил своим языком несравнимо ни с чем, Чон еще не переживал ничего подобного, глуша просыпающиеся бешеные стоны.

В руках Юнги массив удовольствия и распоряжаться им он волен, как пожелает. Вылизав Чонгука, Юнги поднялся выше и покусал ему выпирающие лопатки, загривок, подышал на ухо и увидел ухмылку, которую тут же зацеловал. Размазав по его пояснице смазку, Шуга целует два пальца в жесте знака «мира» и даёт их поцеловать младшему. Дальше абсолютная нирвана, Чонгук прогибается под ним и наталкивается сам. Несколько минут пошлого танца.

Осмелев, Юнги делает однозначный выпад и замедленно пропадает в Чонгуке, сближаясь и плотно прижимаясь сзади. Всё напряжение приходится на поясницу, но у Юнги неожиданно много сил для того, чтобы успевать двигаться и целоваться, собирая вздохи с губ младшего.

Сотрясающая волна. Какой-то новый осмысленный уровень.

Размазывая бело-прозрачный крем по бёдрам, они как-то забылись о том, что не пошлостью единой, что живут в мире, отличающемся от нынешнего, жаркого.