Голгофа (СИ)

Вот теперь можно и позвонить своей неразделенной любви, хмыкает он. Пальцы быстро набирают номер. Восемь. Девять-два-один, семь-семь-семь (говорят, счастливое число, только вот Олегу счастья не приносит), двадцать, две единички.

Слава отвечает после второго гудка. Некоторое время молчит, и даже затуманенное сознание Олега осознает, что что-то не так.

- Алло?

- Олеж… Ира, сука, сука, - кажется, он плачет, и это окончательно выводит Олега из равновесия. Он перекатывается с пяток на носки и замирает, пытаясь сконцентрироваться и осознать, что что-то случилось. – Сука… Она спит с Вовой. Сука-а… - Слава шмыгает носом, и Олег повторяет за ним. Он никогда не слышал, чтобы друг плакал. Обухом по голове доносятся слова «предала», «переспала», «сука», «я ее так любил». Блондин молчит и отзывается только тогда, когда Слава кричит в трубку, чтоб он хоть что-нибудь сказал. – Олеж, пошли куда-нибудь. Хочу напиться так, чтобы забыть ее имя, - Олег сглатывает.

Он диктует адрес. У него всегда есть несколько адресов, где происходит что-то незаконное. Он убеждает с внезапно проснувшимся красноречием, что «травка и дешевые шлюхи – это то, что тебе нужно», а в голове бьется испуганной птицей только одна мысль – «он свободен. Он только мой». Мой. Забрать-забрать-забрать.

Слава соглашается, хотя никогда не одобрял такие вечеринки. Слишком правильный. Но зато теперь внутри Олега все пляшет и цветет – он кладет трубку, весело ухмыляется, даже выкуривает пару обычных сигарет. Наркотическое опьянение проходит медленно, слишком медленно, и к ночи, стоя на улице под повальным снегом и неясной мыслью о скором Новом Годе. Слава чуть опоздал, он пришел, сгорбившись и с таким потухшим лицом, что больно было смотреть. Они курят на улице, не произнося ни слова, потому что кажется, что если Слава заговорит, то слова выйдут вместе со слезами. Он только шепчет что-то про себя, Олег надеется, что это проклятья.

Парни поднимаются по обшарпанной лестнице. Сверху по ушам колотит отвратительная музыка, доносятся голоса. Квартира обычная, трехкомнатная, превращенная в какой-то ужасный притон с занавесками вместо дверей, наркоманами, лежащими на полу или на грязных матрасах. Одна комната вполне целая – здесь потише, и Олег бесцеремонно выгоняет какую-то парочку, лижущуюся в углу. Слава, весь такой чистенький и с невыносимой гримасой боли на лице кажется здесь не к месту. Он морщится, но все же садится, доверяя другу. А на самом деле ему плевать, где находиться, потому что в душе зияет огромная рана. Олег протягивает другу бутылку водки и скрученный косяк, с удивлением не дождавшись даже комментариев насчет наркоты. Слава пару раз затягивается, смотрит в стену стеклянным взглядом и отдает косяк. Прикладывается к бутылке, кашляет, но сглатывает. Внутри все жжет, и это помогает забыть о проблеме.

- Шлюха, подлая гнида, - русый роняет голову на руки и прячет лицо. Его постепенно накрывает, и это безмерно радует Олега, который скручивает уже второй косяк из расхлестанной по столу травки. – Ты понимаешь… - Олег, как выясняется, все понимает, смотрит преданно-преданно, протягивает бутылку. Слава напивается очень быстро от водки, блондин это прекрасно помнит, потому, когда бутылка кончается, не идет за новой. Он мало что соображает, винт перемешивается с марихуаной, и ему так хорошо, что в себя приводит только мокрое от слез лицо Славы, которого надо утешить. Утешить… Зачем ему эта подлая как-ее-там, когда есть он, человек, уже пять лет любящий его и всегда бывший рядом? Он же лучше?

- Славка, забей на нее, - пьяный друг кивает, а потом мотает головой.

- Я же правда ее любил. Что не так? Что во мне не так? В чем я виноват? – он утыкается лбом в плечо друга, и того прошибает пот. Так близко, так рискованно. – Олеж, только ты меня не предаешь… Брат…

- Слав, - Олег решается, поворачивается к другу, - Слава… - лицо лучшего друга запретно близко, эти мокрые от водки губы, которые притягивают взгляд. – Я люблю тебя… я люблю… я люблю тебя уже пять лет… Я больше не могу без тебя, с первой встречи, - он наклоняется и целует-целует мокрое от слез лицо ничего не соображающего Славы. Он берет его в ладони, крепко обнимает, словно тот может неожиданно встать и уйти. – Слава… Славка… Люблю… - Олег повторяет снова и снова, будто сам боится забыть эти слова. Друг покорный, не сопротивляется, его зрачки огромными черными дырами смотрят сквозь Олега. Когда губы блондина наконец нашаривают его, тот неожиданно отвечает. Парни вцепляются друг в друга, и внутри Олега что-то скачет, пляшет, ему кажется, что лучшего момента в жизни у него никогда не было – только эта широкая спина, которую он может обнимать, мягкие губы, солоноватые от слез, он почти благодарит эту Иру за то, что бросила его. Олегу не терпится – он стягивает с друга джинсы, укладывает его, покорного, такого, о котором он мечтал, на этот старый диван, который скрипит на последнем издыхании.

Все это так быстро, жарко, громко, Слава стонет в его руках, Славе хорошо, и он ни о чем не думает, а Олег двигается в узком парне в неудобной позе, не сняв свитер. Пот течет по спине, по рукам, щиплет рану на сгибе локтя, но все это настолько неважно – важен лишь русый парень с огромными зрачками, стонущий под ним. Они кончают с небольшим перерывом, Олег падает на друга, целуя твердую грудь и затвердевшие соски. Ему не хочется, совершенно не хочется отпускать этот момент, он запредельно, просто невозможно счастлив, забравшись сбоку на диван со спинки и укрывая их обоих пальто Славы. Целует его в шею и засыпает, хотя Слава отключился сразу после секса.

*

Лучше б они не проснулись. Лучше б умерли в тот же миг, когда кончили. Эта мысль вертится на языке у Олега, пока он смотрит на потерянного, совершенно не в себе друга, суматошно собирающего вещи.

- Забудь. Просто забудь. Я надеюсь, это не помешает нашей дружбе. Это все ошибка. Просто огромная ошибка. Мы не должны были переспать. Прости, но это все просто огро-омная ошибка, - на голове у Славы гнездо, и именно на нем фокусирует внимание Олег. Он лежит, не прикрываясь на диване и слышит, как его лучший друг рассказывает, что его любовь ошибка. Что их вчерашнее единство – ошибка. Что ничего из этого не должно было произойти. Олег даже не знает, чему больнее – его гордости или его душе. Наверное, душе, решает блондин, смотря, как друг покидает комнату. Олег странно спокоен и расслаблен, словно не его только что растоптали вместе с его хваленой любовью. Просто послали на все четыре стороны, будто он никто. Олег в ярости ударяет по многострадальному дивану. Он собирается также быстро, удивляясь, что в карманах до сих пор есть телефон – не украли. Кругом стоит мертвая тишина – кто-то сопит в углу, на кухне сидят люди, но Олег покидает место без разговоров.

Он выходит на улицу, оглядывается по сторонам, удивляясь, как люди могут куда-то идти, что-то делать… Почему они до сих пор не взяли и не умерли без любви? Олег идет по улице, по снегу, и ему кажется, что за ним тянется кровавый след его растерзанного сердца. Лучше б он не просыпался. Лучше б он не встретил Славу. Лучше б он не рождался. Он все равно оказался совершенно бесполезным в этом мире. И если любовь такая – он не желает больше любить. След за ним становится все кровавее, во все еще расширенных зрачках мелькают какие-то мысли. Темные мысли.

Олег идет, шатаясь, люди обходят его стороной, глядя на странного, потерянного парня, у которого рухнула жизнь. Он резко останавливается, буквально встает как вкопанный и направляется в другую сторону. Желание не рождаться крепнет. Будь он девушкой – он бы, наверное, рыдал сейчас, но ему не хочется. У него чешутся вены и болит голова с сердцем. Последняя ходка – вот чего жаждет душа.

Слава. Олег почти ненавидит его, но вспоминает податливое тело, мягкие губы, и хочется выть от безнадежной жалости и ненависти к себе, оттого, что он такой беспомощный и неправильный. Ублюдок, которого даже мать не сильно любила. Даже матери он был не нужен, она бросила его в восемнадцать лет, оставила подыхать в этом гадком мире. А теперь бросил и Слава. И, наверное, Олег сам виноват, что полез. Зато хоть… Олег не додумывает, что «зато, хоть», потеряв мысль. На углу в подворотне стоит знакомый барыга.