Песнь об Ахилле (ЛП)

***

На следующее утро я проснулся с легкой головой, с телом размякшим в тепле и ласке. После нежности пришел черед страсти; мы двигались медленнее, растягивая жаждущую мечтательную ночь. Теперь же, смотря как он лежал подле меня, как его рука отдыхала на моем животе, влажная словно цветок на рассвете, я снова испугался. Вспомнил, будто в лихорадке, все, что делал и говорил, все звуки. Я боялся, что чары будут разрушены, что свет, льющийся в отвор пещеры, обратит их в камень. Но вот и он проснулся, губы сложились в сонную полуулыбку, а рука коснулась моей. Так мы и лежали, пока пещеру не залил утренний свет и нас не позвал Хирон.

Мы поели, потом сбежали к реке мыться. Я наслаждался чудом того, что мог открыто смотреть на него, смотреть, как пятна света играют на его коже, как изгибается его спина, когда он уходит под воду. Потом мы лежали на берегу реки и заново изучали тела друг друга. Тут, и тут, и еще тут. Мы были словно боги на заре мира, и наша радость была столь яркой, что мы не видели ничего, помимо друг друга.

***

Если Хирон и заметил в нас перемену, он ничего не сказал. Но я не переставал волноваться.

- Думаешь, он рассердится?

Мы были в оливковой роще на северном склоне. Легкие ветерки тут казались самыми сладкими, прохладными и чистыми, как родниковая вода.

- Не думаю, чтоб рассердился, - он прикоснулся к моей ключице; он любил водить по ней кончиками пальцев.

- Но ведь может. Он наверняка уже обо всем знает. Должно ли нам самим сказать ему?

Не первый раз я так беспокоился. Соблюдая осторожность, мы часто говорили об этом.

- Если хочешь, - так он мне отвечал и прежде.

- Но ты не думаешь, что он рассердится?

Он помолчал, размышляя. Я любил эту его черту - сколько бы раз я ни задавал вопросы, он всякий раз отвечал так, будто я спрашивал впервые.

- Не знаю, - его взгляд встретился с моим. - Это что, важно? Я не остановлюсь, - голос его был согрет желанием. Я ощутил ответное тепло.

- Но он может сказать твоему отцу. А вот тот может рассердиться, - отчаянно бросил я. Когда жар, охватывавший меня, становился сильнее, я уже не в силах был о чем-то думать.

- Ну и что, даже если и так? - Когда он впервые сказал что-то вроде этого, я был потрясен. То, что отец может быть недоволен, а Ахилл продолжит поступать по своей воле, я не мог ни понять, ни даже просто представить. Слушать, как он снова и снова говорит такое, было сродни дурману, от которого я никогда не уставал.

- А как же твоя мать?

Триада моих страхов - Хирон, Пелей и Фетида.

Он передернул плечами. - И что она сделает? Похитит меня?

Она убьет меня, подумалось мне. Но вслух я этого не сказал. Слишком уж сладостны были дуновения, слишком грело солнце, чтобы высказывать вслух подобные мысли.

Несколько мгновений он разглядывал меня. - Тебе так беспокоит, сердятся ли они?

Да. Я приходил в ужас при мысли, что огорчу Хирона. Боязнь осуждения гнездилась глубоко в моей душе, я не мог просто стряхнуть ее, как Ахилл. Но если уж на то пошло, я не желал, чтобы это нас разделяло. - Нет, - сказал я.

- Хорошо.

Я потянулся погладить колечки волос на его виске. Он прикрыл глаза. Я глядел в его лицо, подставленное солнцу. Его черты были столь нежны, что порой он казался моложе своего возраста. Губы его алели и были полны.

Он открыл глаза. - Назови героя, который был бы счастлив.

Я задумался. Геракл обезумел и убил свою семью; Тезей лишился невесты и отца; дети и новобрачная жена Язона были убиты прежней; Беллерофонт убил Химеру, но падение со спины Пегаса изувечило его.

- Не сможешь. - Он сидел теперь прямо, подавшись вперед.

- Не смогу.

- Знаю. Невозможно быть разом прославленным и счастливым. - Он поднял бровь. - Открою тебе тайну.

- Открой, - таким я его любил.

- Я собираюсь стать первым, - он взял мою руку и прижался своей ладонью к моей. - Клянись в том.

- Почему вдруг я?

- Потому что это из-за тебя. Клянись.

- Клянусь в том, - сказал я, теряясь в пылании его щек, в пламени его глаз.

- Клянусь в том, - эхом повторил он.

Несколько мгновений мы сидели, рука об руку. Он широко ухмыльнулся.

- Я, кажется, готов сырым сожрать целый мир.

Где-то на склоне, пониже, проиграла труба. Звук был резким и рваным, словно предупреждал о чем-то. Прежде чем я смог что-то сказать или двинуться, он был уже на ногах, выдернул из ножен на бедре кинжал. Всего лишь охотничий нож, но в его руках и этого достаточно. Он застыл, неподвижный, прислушиваясь всеми своими полубожественными органами чувств.

У меня также был нож. Я тихонько достал его и встал. Ахилл стоял как раз между мной и источником звука. Я не знал, стоит ли мне подойти к нему, встать рядом и поднять собственное оружие. В конце концов, я этого не сделал. Это была военная труба, а, как ясно сказал Хирон, битвы были даром Ахилла, не моим.

Снова прозвучала труба. Мы расслышали шорох подлеска, раздвигаемого человеческими шагами. Один человек. То ли заблудился, то ли ему грозит опасность. Ахилл сделал шаг туда, откуда шел звук. Словно отвечая ему, труба послышалась снова. Потом снизу взвыл голос “Царевич Ахилл!”

Мы замерли.

- Ахилл! Я пришел за царевичем Ахиллом!

Птицы вспорхнули с деревьев и с шумом разлетелись.

- От твоего отца, - прошептал я. Только царский вестник мог знать, где следует искать нас.

Ахилл кивнул, но, кажется, не слишком спешил ответить. Я мог представить как сильно бьется его пульс - за миг до того он был готов убивать.

- Мы здесь! - крикнул я, приложив ко рту сложенные ладони. Звук оборвался на мгновение.

- Где?

- Сможешь идти на голос?

Он смог, но плохо. Прошло некоторое время, прежде, чем он вышел на полянку перед нами. Лицо исцарапано, а пот пропитывал его дворцовую тунику. Он неуклюже преклонил колено. Ахилл опустил нож, и я заметил, сколь крепко он его сжимал.

- И что? - голос его был холоден.

- Тебя призывает отец. Срочные дела на родине.

Я почувствовал, что застыл, застыл так же, как прежде застывал Ахилл. Может, подумал я, если я буду недвижен, нам не придется ехать.

- Что за дела? - спросил Ахилл.

Человек будто опамятовался, вспомнил, что говорит с царевичем.

- Господин мой, прошу простить, но я знаю не все. Посланцы из Микен явились к Пелею с новостями. Твой отец собирается сегодня говорить с народом и желал бы, чтобы ты также был с ним. Я привел лошадей.

На миг настала тишина. Почти наверняка, думал я, Ахилл откажется. Но наконец он сказал: - Патроклу и мне нужно уложить вещи.

Возвращаясь к пещере и Хирону, мы с Ахиллом обсуждали новости. Микены были далеко, к югу, и их царем был Агамемнон, любивший называть себя властителем людей. Говорили, что из всех царств у него самое могучее войско.

- Что бы там ни было, мы уедем всего на день или два, - сказал мне Ахилл. Я кивнул, радуясь сказанному им. Всего на пару дней.

Хирон нас ожидал. - Я услышал крики, - молвил кентавр. Хорошо зная его, мы с Ахиллом расслышали нотки неодобрения. Он не любил, когда нарушали покой его горы.

- Отец призывает меня домой, - сказал Ахилл. - Лишь на сегодня. Я надеюсь скоро вернуться

- Ясно, - ответил Хирон. Он сейчас казался выше обычного, стоял перед нами, копыта резко выделялись на яркой зеленой траве, а каштанового цвета бока отблескивали на солнце. Я подумал, не будет ли ему одиноко без нас. Других кентавров я тут никогда не видел. Мы спрашивали его о них однажды, и его лицо сразу стало жестким. - Варвары, - ответил он.

Мы собрали вещи. Мне брать было почти нечего, немного одежды и флейта. У Ахилла имущества было немногим более, его одежда да несколько сделанных им наконечников копий, да фигурка, которую я ему вырезал. Мы уложили все это в кожаные мешки и пошли попрощаться с Хироном. Ахилл, всегда бывший посмелее, обнял кентавра, руки его легли на то место, где конское тело сменялось человечьей плотью. Посланник, ожидавший за моей спиной, затоптался на месте.