Как братец Лис на Льва спорил (СИ)

— Алле, Никитос!

— Лис… Я к тебе приеду минут через двадцать… Откроешь?

— Хм… Ради меня обедом пренебрегаешь?

Слышу какое-то замешательство.

— Лис, тебе что—нибудь привезти?

— Что-нибудь поесть, пирожков в обжорке захвати, если сможешь.

— Понятно… Как ты?

— Хреново. Но жить буду! Ник, а ты это… один приедешь?

Опять какая-то пауза.

— Один.

— Ну, едь…

Он едет чуть дольше, наверное, в магазинчик заходил. Жду друга, не раскидывая по углам валяющиеся шмотки. Жду, обдумывая, что говорить, а что нет. Приехал, звонит, открываю. Ник встревожено разглядывает меня, присматривается. Водружает на кухонный стол сумку с едой.

— Это всё мне или ты еще какую-нибудь старушку благотворишь?

— Тебе! Вот, тут пирожки из столовки, плов оттуда же в пластике, это томатный сок, это виноград, тут еще что-то… Давай, меня тоже пирожками корми! Корми и рассказывай, что случилось.

— Случилось…

— Это он меня сюда прислал. Прикинь, спустился ко мне на первый этаж, закрыл дверь и велел звонить тебе. Стоял рядом и слушал, как я с тобой говорил.

— Продукты купил он?

— Да!

— Ник, наше пари… оно накрылось. Короче, он всё знал с самого начала, а виноват я. Я ему передал наш письменный договор. Оказывается, что по пьяни я договор на расчетах по тиражам написал, ну и Ардову отдал…

— Все шесть раз? Он знал?

— Да.

— Как же он тебя не убил?

— Убил…

— В смысле?

— Тебе лучше не знать.

— Он тебя бил?

— Б-б-бил…

— Бля-а-адь!

— Не жалей! Зачем он тебя прислал?

— Сильно не объяснял! Сказал просто: посмотри, как он там.

— Передай, что отлично, ищу работу. Уже есть несколько предложений.

— Он тебя уволил?

— Можно и так сказать… Что мы делаем с пари?

— Ничего! Оно сорвалось…

— Жаль, я привык доводить дело до конца.

— Лис, это опасно!

— Я знаю… Жри пирожки львиные!

Лупим пирожки, запивая минералкой, хотя получается как-то невесело. Ник быстро засобирался, сказал, что у него немного времени. Вижу, жалеет меня! Смотрит виновато. Выглядываю в окно. Ёо-о-о! Внизу стоит бэха цвета марракеш, со стороны сидения водителя — рука с сигаретой. Ник вываливается из подъезда и садится в бэху на заднее сидение. Машина тут же срывается с места. Это такая забота с его стороны или любопытство: не удавился ли опороченный мальчик?

Не удавился! И я еще потрепыхаюсь! Пока мне, конечно, это трудно: задница саднит, спиной не могу прислониться на диван. Но это пройдет! Что возможно вылечить — вылечу, а что невозможно — забуду!

Два дня валяюсь на диване, смотрю фильмы, изучаю вакансии в инете, сплю. Звонили с работы: сначала Матвей, потом Марина Андреевна и Мирослава. Не верят, что я уволился. Зовут в офис, предлагают «что-то сделать», «что-нибудь предпринять». Вру им, что нашел другое место. Но обмануть коллег трудно, они же видели, как я уходил с Ардовым. Но напрямую спросить не решаются.

Время от времени выпадаю из жизни, выпивая по полбутылки виски. Однажды проснулся — темно. Не понимаю: это вечер или утро? Пятница или суббота? Выпадаю. Хуже всего, что при этих «выпадениях» оказываюсь рядом со Львом. Всегда. Говорю с ним, упрекаю, ласкаю и даже бью. Во всех снах он: то я бегу за ним, то он за мной; то он пальцем водит мне по лицу, то я рукой по его груди. Просыпаюсь, а рядом никого. Всегда расстраиваюсь, что это был лишь сон.

В какой-то из моментов неопределенной темноты вокруг звонок в дверь. Должен прийти Ник, принести жиденького. Открываю дверь. А! Это опять сон! Расстроенно иду обратно на диван, бросаю тело на живот. Хлоп! Так и ослепнуть можно! Человек из сна включает свет, присаживается на корточки перед диваном, оказываясь на уровне с моим лицом:

— Пьёшь?

— Чуть-чуть! Уже, блин, закончилось всё…

— Выходи на работу в понедельник.

— В «Фаворит»? К тебе?

— Да.

— Невозможно, я уволился.

— Приму обратно.

— А как же принципы?

— Я узнал, кто написал статью, и это не ты.

— Здорово. Ты это ему скажи!

— Кому?

— Ну, настоящему, а не из сна!

— Лисенок! Я тебе запрещаю пить! Мне нужно с тобой с трезвым поговорить! Я виноват перед тобой!

— Поцелуй меня в зад! Запрещает он… э-э-эй… ты че?

На трусах горячее дыхание, укус. Или засос? Ни фига себе видения! Поцеловал в зад и ушел! Вот так и снится всякое говно!

Очнулся уже когда было светло, по телику сказали, что день, воскресенье. Виски больше нет. Осталось три банки тунца и корка хлеба. Твердо решил: отлежался, пролечился, пора поставить точку и жить дальше. В ванной обнаружил странную вещь: засос на ягодице. Стою, изогнувшись, охереваю…

***

Понедельник. Чувство свободы уже стало привычным, но, оказавшись у здания «Фаворита», всё-таки ощутил чесотку вдохновения. Задержался, дал себе шанс подумать и еще раз взвесить свое решение. Мне это надо? Ведь обещал себе изжечь, забыть, изгладить из памяти всё, что связано с Ардовым и с его фирмой. Может, просто: получить расчет и тихой сапой мимо своих коллег улизнуть в счастливое будущее? Зачем будоражить призраков? На самом деле, пари уже ни при чем. Месть? Здесь, пожалуй, только абсолютно адекватный ответ был бы хорош, а я вряд ли способен его изнасиловать. Что тогда мной двигает? Отравлен… Трясу головой, чтобы не заморачиваться, и решительно направляюсь в здание.

На вахте меня спокойно пропускают и даже подмигивают. Иду к нашим.

— О! Лис! Привет! Здорово! Классно, что пришел! Как ты? — наши рады. Правда, не все: Марина Андреевна уже ушла на планерку. Спрашиваю Нэльку, всё ли она принесла, о чем договаривались еще вчера по телефону. Та мерзко хихикает и торжественно демонстрирует цветной пакет с вещами. Звоню Нику, требую, чтобы поднялся, всё равно клиентов еще нет. Тот поднимается в самый разгар веселья: я снял пиджак и рубашку и напялил сверху нэлькин белый топик с маленькими стразиками и розовыми перышками по припадочному рисунку с англицкой надписью. Тут же при всех переодел низ — вместо брюк теперь оранжевые джинсы (когда-то купленные и надетые на спор в гей-дансинг).

Нэлька ножницами безжалостно укорачивает их прямо на мне. Креатив проявляет и Котова Геля. Стаскивает с себя длинный желтенький шелковый шарфик и вдевает его сквозь петлицы джинс, повязывает свободным узлом. Нэлька достает из пакета коричневые туфли на высоком широком каблуке. Где уж она надыбала сороковой размер, неизвестно! Влезаю и в них. Мирослава снимает с руки золотой ажурный браслетик, мило! Теперь самое главное: Нэлька, прикусив нижнюю губу, делает мне карандашиком подводку вокруг глаз, жирно, по-блядски, красит тушью ресницы так, что краска свисает махрами. Потом смазывает щеки и скулы тональным кремом из стеклянной баночки. Дамы начали спорить: нужно ли мазать губы? Нэлька победила. Не надо! Так, без помады выглядит более призывно и волнующе, более естественно. Еще был лак для волос и волшебные женские руки с расческами разных мастей. Напоследок несколько пшиков из флакона Гелькиных французских духов. Ну?

Ник и Матвей, как в кино, сидят на столе, охерев от работы гримеров и художника-постановщика. Матвей протяжно произносит:

— Бли-и-ин… И ведь не позырить на сам-то спектакль!

— Мда! — добавляет Ник. — Только на похороны!

— Марина расскажет в красках! — обещает Мирослава.

Смотрюсь в большое зеркало, что висит рядом с местом Анны Викторовны, спеца по связям с общественностью. Охуеть! Вот это блядь в зеркале! Ладно хоть соски не видно! Майка-то женская!

— Тебе нужно голые руки прикрыть! — помогает Анна Викторовна. — Надень-ка Гелькину куртку кожаную, она как раз в стиле порно!

— В стиле порно — это ваши кофточки с воланами! — тут же включается Геля, но резво достает из шкафа свою коричневую куртку, утыканную по плечам каплями страз, а впереди аж четыре металлических молнии. Рукава коротки, в плечах узко.

— Не застегивай. Пусть болтается, как балерушка!