Как братец Лис на Льва спорил (СИ)

— Лежать! — приказывает мне Ардов. — Ты будешь наказан! В последний раз!

Я только мычу. Бьюсь лбом о матрац, о руки, гремлю железками на руках: услышь меня! Это мои стоп-движения! Услышь меня! Поверь мне! Но он гремит дверками шкафа, я кручу головой, пытаюсь увидеть, что он там берет. Двухвостый снейк! И что-то еще небольшое засовывает в карман. Лев хлещет двухвосткой по воздуху, я зажмуриваюсь, сердце ёкнуло.

— Дыши глубоко! — распоряжается изверг. Я сжимаю веки, сжимаю все внутри, сжимаю душу, я — безвоздушное пространство, я — комок жил. Ах! М-м-м-м-м! Свист и боль вдоль спины, голова инстинктивно задирается, ноги тоже, лодочка — второй класс начальной школы. Лодочка с болью и обидой! Ох! Мн-н-н-н-н… длинный ожог по лопаткам. Дышу, дышу, дышу, получается мелко, как собака в жару. Ах! Еще раз! Падаю на руки! Шея, лицо, грудь мокрые — это пот, это боль вытекает. Спина гудит и горит! Ох! Четвертый! По заднице! Как больно! Ублюдок! Мажь уже той холодной штукой! Ах! Пятый! М-м-м-м… Уже не выгибаюсь. Он меня убьет? Жжет, чувствую, что три огненных борозды на спине, две — на ягодицах… Дышу, дышу, дышу… Всё? Ударов больше нет? Уффф…

Вдруг матрас подо мной задвигался. Ардов забрался на кровать! Хватает меня за бедра, чуть ниже талии, резко поднимает, ставит на колени, но ноги разъезжаются, не держат меня, меня начинает трясти. Он рычит, подталкивает под меня какой-то валик — теперь зад торчит кверху! Его рука в склизкой мази (вот что он засунул в карман!) нагло вторгается в щель между ягодиц, вводит в меня сразу два пальца. Я обессилен, но все равно начинаю мычать, кричать и крутить задом. Хлоп! Получаю шлепок, огненные борозды взвыли вместе с моим мыканием. Пальцы опять внутри, крутятся там, нажимают на стенки кишечника. Потом звук отрываемой этикетки, шуршание резинки, которую раскатывают по члену. Его колени раздвигают мои ноги шире, его пальцы опять во мне и на мне. Ощущаю круглую головку у ануса. Как страшно! Как обидно! И это после того, как я сказал ему о любви! Монстр, подоно-о-о-ок-к-кх-хх… Как больно! Ритмично, толчок за толчком вбивает свой член. Я хочу орать! Но не могу, кляп сдерживает во мне боль, не дает излиться, и я изливаюсь слезами, соплями, потом, во рту вкус крови — надкусил щеку!

— Тс-с-с-с… тихо-тихо… расслабься! — неожиданно нежно говорит мне в ухо этот садист. Я мотаю башкой — не могу расслабиться. Он начинает правой рукой сильно массировать загривок, плечи, шею… — Тс—с—с…

Лев медленно двинулся, и мягкий кол вновь взрезал сфинктер. Еще раз, еще раз… Уфф… Сил нет… Выдыхаю, надо расслабиться, набрать силы и всеми мышцами вытолкнуть этот поршень! Расслабляюсь и… сразу легче! Напрягаюсь, пытаюсь и…

— А-а-ах! — крик надо мной. — Лисё-о-онок! А-а-а-а… какой ты… а-а-а…

Звук его голоса, неожиданно низкий, заставил меня застыть, я вновь расслабился, а Лев задвигался быстрее, быстрее, он уже в агонии, в заднице становится еще горячее, и бедра его дрожат, стоп… валится на меня. Утыкается в шею носом и губами. Дышит, дышит, дышит… Дует на меня. Потом то ли целует, то ли кусает в шею… Я дергаюсь. Ардов вытаскивает из меня своё орудие. У-у-у-у… опять больно! Чувство, что ампутировали что-то изнутри, удалили, и теперь кровоточит… Лежим молча, я только хлюпаю соплями. Он внимательно смотрит на мое лицо — никаких эмоций, просто смотрит. Записывает на карту памяти? Я отворачиваю голову. Нет сил видеть его глаза. Мне надо поспать, мне надо вырубиться и желательно очнуться вчера. И не ходить сегодня на работу, а уехать на Истру к бабуле, она со мной по-прежнему как с маленьким: блинами бы накормила, про всех своих соседок бы рассказала, натопила бы баню-у-у-у… Я реву.

Ардов наваливается на меня, расстегивает наручники и не массирует, как раньше, хотя руки онемели. Потом наклоняется через мою спину к лицу, отрывает скотч. Крепко вцепляется в челюсть, целует в губы, жует их, не обращает внимания на сопли, слезы, кровь… Уж не знаю, что за удовольствие? И отталкивает. Сползает с меня.

— А теперь уходи! Свободен! Совсем! Там на полу твое заявление об уходе. Я подписал. В кадровом уже знают. Можешь приходить завтра за деньгами в кассу и за всеми своими вещичками. Получишь премию. Проект передашь Макеровой. И еще… приятно тебе съездить на Маврикий, я там не был, но говорят — рай!

Как больно. Как больно. Как невыносимо. Но я найду силы… Сидеть… м-м-м… как больно. По внутренней стороне бедра кровь. И хрен с ней. Напяливаю одежду. Ноги подгибаются, еле удерживаюсь за стену, чтобы не упасть. Подбираю заявление. То самое, что написал после первой порки. Надо же, сохранил! Ублюдок! Надо идти… Где-то телефон в куртке? Надо в такси… Поворачиваюсь:

— У тебя так здорово получилось меня влюбить в себя! И так же здорово получилось убить… Спасибо за науку, господин…

Медленно по стене выхожу из комнаты. А он остается лежать голый на кровати вниз лицом, вытянув руки над головой так, как будто он прикован.

Комментарий к –- 7 –-

========== –- 8 –- ==========

Блин, от воды всё щиплет: спина, поясница и задний проход! Делаю воду очень горячей, чтобы до бесчувствия, чтобы развариться как пельмень и потерять вкус, потерять боль. Развариваюсь долго, одновременно реву. Так, чтобы даже Леди Гага в мясном одеянии не видела моих слез, пусть вода смоет слезы, утолит обиду. Потом долго рассматриваю себя в зеркало. На спине вспухшие красные полосы. Кожа нигде не рассечена.

Рассматриваю своё лицо. Глаза стали узкие, веки толстые, белки покраснели. Левая щека красная — цвет удара. Уголки рта смотрят вниз, подбородок напряжен, готовый в любой момент поддержать всхлипы и рыдания. Не узнаю себя! Не хочу видеть себя таким! Неужели он сломал меня, смешливого и безбашенного, еще совсем юного и поэтому наглого. Э-эй! Не хнычь! Зато я больше не увижу ублюдка, начну жить с чистого листа, но с исписанным черновиком. Опыт, конечно, жизнерадостность съедает, зато уверенности и стойкости добавляет.

То, что он сделал, называется изнасилованием? Капец! Ценный опыт… Страз мне в жопу! Не сам ли я виноват? Отец предупреждал, что наше увлечение пари закончится плохо. Это Лев еще терпел шесть моих измывательств, с самого начала зная, что за дикой фантазией стоит придурь одержимого сопляка. Не увольнял. Играл на моей стороне, терпел, отрываясь только во время порки. А потом разоткровенничался: рассказал об этой истории с погибшей девушкой. Доверился. А через день история в газете. Наверное, я бы тоже подумал, что это такой финальный победный удар на ринге двух спорщиков. Понять-то его можно! Но простить! Он даже не выслушал меня! Не верю, и всё тут! Он так плохо обо мне думает? Или он так обо всех думает? Да что мне все! Я не хочу, чтобы он меня подонком считал…

Даю себе клятву перед зеркалом, что больше не реву, что буду изжигать в себе всё, что с Львом связано. Ложусь спать, моя излюбленная поза — на животе — сейчас очень кстати. Но сон не идет, идут вереницей его слова, его взгляды, его действия. Вспомнил о виски. Выдул полбутылки и вылечился. Ровно на ночь. Чтобы с утра не только с узкими глазами, но и с больной головой встать.

Непривычно. Время одиннадцать, а я недвижим и в постели. Непривычно и печально. На работу хочется. Мирослава мою идею с перформансом загубит, опошлит или упростит. Думаю, что нужно будет за машиной все равно ехать, ауди ночевала перед офисом. Заходить ли в офис? Наверное, надо со всеми попрощаться. Может, даже шампанского принести или мартини… что там дамы предпочитают? Но надо так, чтобы Ардова не было в здании, чтобы никаких шансов на встречу.

В 12.00 звонит телефон. На опознавалке — Ардов. Внимательно слушаю дребезжание и считаю гудки. Семь. Через три минуты повтор. Еще семь гудков. Может, приедет? Буду лежать, не шевелясь, меня нет, растерзан и обглодан страшным хищником. Даже если он не приедет, всё равно буду лежать весь день. У меня реабилитационный период, постельный режим.

Еще через час звонок, но теперь вижу фотку Ника, который демонстрирует мне фак.