Руки (СИ)

— Дай хоть искупаюсь… — попытался вяло запротестовать умотанный парень.

Орочимару злобно зашипел.

— Серьёзно? Ты действительно меня озабоченным подростком считаешь?! Как-то я пятьдесят лет и без твоей задницы справлялся. Заходи. Ну.

Саске глянул на него почти затравленно, сел на край кровати. Сложил руки на коленях непривычно-растерянным жестом. Змей уселся рядом, затащил его к себе на колени, прижимая к себе спиной. Обнял, сжал. Прижался щекой к плечу. Спросил тихо, тоскливо:

— Долго ты от меня бегать будешь?

Учиха прерывисто выдохнул. Закусил губу. Обессиленно прислонился к плечу.

— Мне так плохо, Орочимару… Почему это так… тяжело?

— Серьёзно? Саске, неужели ты думал, что это будет легко?.. Я вижу как минимум три причины, из-за которых тебе может быть хреново, и каждая из них тянет на хорошую депрессию. Перечислить?

Саске медленно качнул головой:

— Я так долго хотел отомстить. Знал, что это мой долг и мое право. А сейчас… я совсем не чувствую себя победителем. Мне… плакать хочется. Как ребенку.

— Глупый. Это же твой брат. Каким бы он ни был, и что бы он не сделал, он всё равно остаётся твоим братом. Это нормально, что тебе больно, — Орочимару нежно провёл кончиками пальцев по его виску. — Наверное, если бы ты радовался, я бы сам тебя в расходники пустил. Нельзя такому радоваться. Хотя вроде кажется, что нужно. Плачь, если хочется.

Саске повернулся, уткнулся лбом в плечо. Плечи дрогнули, мелко затряслись. Вырвался придушенный всхлип.

Итачи непроизвольно дернулся — обнять, утешить. Сказать, что все в порядке. Замер, понимая, что никакого права на это у него нет. Не сейчас, когда его брат рыдает в плечо змеиного санина из-за того, что пришлось собственноручно убивать старшего брата, оказавшегося предателем.

Змей обнял его, прижался губами к макушке, тихонько баюкая. На душе скребли кошки размером с Мататаби. Такой красивый, нахальный, сильный… ребёнок. Ребёнок, у которого не осталось почти ничего. Лишь глупый учитель, который сам не знает, как делиться теплом, и не менее глупый соперник, который до сих пор сам не решается обнять.

Ни семьи, ни цели.

«Обними его, Итачи, — тихо попросил Змей. — Это же слёзы по тебе».

«Я их не заслужил», — так же тихо.

А потом… это было странным ощущением. Итачи не перехватывал контроль над телом и не присоединялся к нему. Он… словно бы вышел за его пределы — так легко и естественно, будто это было самым обычным делом. Вышел, встряхнул плечами, будто проверяя, как сидит на нем облик.

Обнял брата.

— Все хорошо, Саске…

Младший Учиха всхлипнул и сгорбился, будто собираясь в плотный комочек. С усилием шмыгнул носом, простецки вытер слезы рукавом.

— Прости. Не думал, что так расклеюсь.

— Нормально. Только ты не бегай от меня больше, ладно? Очень обидно, когда ты меня отталкиваешь. Кстати, ты знаешь, что можешь наложить на себя гендзюцу, чтобы вместо этого лица видеть моё настоящее?..

— Не в лице ведь дело, — вздохнул Саске. — Просто… я не думал, что это будет так тяжело. И… я не знаю, что делать дальше.

— Совсем не знаешь? — прижаться губами к виску, погладить по спине. — Позаботиться о Кабуто, например. Чтобы он обратно в свою раковину не залез. Научиться обращаться со своим талантом — не шаринганом, а именно талантом. Научиться ставить перед собой менее глобальные, но и менее выматывающие цели, в конце-то концов. Хотя, в принципе, даже просто выживание — уже нетривиальная задачка.

— Говорит мне человек, который умудрился положить болт на мнение сильнейшего скрытого селения и сильнейшей преступной организации, а они ничего не смогли ему сделать, — Саске выдохнул почти спокойно. — Кабуто действительно нужен я?

— Конечно. Без тебя мне бы его никогда не удалось раскачать. «Орочимару-сама» сидит слишком далеко на облачках, чтобы суметь воздействовать так тонко и правильно. Хочешь, найдём его, спросим?

Учиха качнул головой:

— Можно еще немного так посидим? Не могу… устал. Не хочу сейчас что-то доказывать.

— Ну ладно, он сам нас найдёт. Где нас ещё искать-то. Хотя… ты вроде говорил что грязный? Ну-ка пойдём!

Но вместо того, чтобы пойти, Орочимару подхватил его за бёдра и встал. Идти далеко не пришлось — личная купальня находилась совсем рядом. Активировать печати, чтобы набралось побольше воды, аккуратно раздеть Саске… мягко отвести его руки от одежды.

— Не-не, позволь мне. Тёплая вода и не таких страдальцев воскрешала, а уж с хорошим массажем головы…

Парень коротко шмыгнул носом, на пару секунд прижался щекой к плечу.

— Спасибо…

И поспешил отвернуться, слишком привычный не показывать слабости, чтобы не стыдиться своего состояния.

— Саске, — тихо позвал Змей и заглянул в глаза. — Знай, что у лжи очень короткие ноги. Далеко на ней не уедешь. Если тебе плохо — признай это и лечи… Ну сам представь шиноби с дыркой в брюхе, который вместо того, чтобы пойти к ирьёнину, заявляет, что с ним всё в порядке и подыхает где-то под кустиком. Ну, не дебил ли?.. Вот. Так и сейчас. Не скрывай правду. От себя не скрывай. Прими и — уже приняв — решай, что с ней делать.

— Я… постараюсь. Спасибо, — короткое шмыганье носом.

Хотелось попросить разрешения быть сегодня усталым и беспомощным. Хотелось просто ни о чем не думать. Хотелось… вспоминать Итачи. Каким братом он был. Каким врагом. Короткие встречи и ночь резни клана.

Саске запрокинул голову, пытаясь сдержать слезы.

— Орочимару… расскажешь мне, что ты знал об Итачи?

— Хорошо, — Змей подхватил его на руки и погрузил в тёплую воду. Пара секунд, и он скидывает одежду, погружаясь рядом. — Хм… Ну, в принципе, я знаю не так уж и мало. Помню однажды, когда я был молодым и наивным змеем, я увидел тренировку одного мальчишки. Не помню, сколько там арбалетов было — то ли пять, то ли восемь… все были направлены на него. Я возмутился: офигел? Убьёшься же так, такое точно никому отбить не под силу, особенно с такого близкого расстояния. Но я вмешаться не успел, механизм сработал… И да, Итачи всё отбил и уклонился, сверкая красными глазами. Это было просто вааа…

— Любимый трюк нии-сана, — слабая улыбка. — Как я хотел ему научиться… даже ногу как-то подвернул, когда пытался похвастаться…

Итачи, убедившись, что брату лучше, втянулся обратно в тело. Орочимару продолжал говорить — и в такт негромкому голосу разворачивались его воспоминания.

Это было так странно. Восхищение — искреннее, жаркое, жадное даже. Восхищение от того, кто сам был гением, такое, будто Итачи делал что-то особенное… отец никогда не удивлялся его успехам, лишь одобрительно кивал и говорил: «Что и ожидалось от моего сына». А так хотелось иногда, чтобы удивился. Похвалил.

Правда, годам к десяти это желание прошло. Итачи думал, что бесследно.

Но больше всего удивляло даже не это. Тот порыв Змея — самый первый, почти инстинктивный. Метнуться в комнату, выдернуть самонадеянного пацана из-под атаки. Надрать уши, чтобы больше не смел так рисковать.

Так странно, что его хотели защитить.

Так… непривычно.

— В Акацки он ходил с каменной мордой, — продолжал Орочимару. — Специалист был хороший, но на контакт не шёл. Даже не задирал никого. И себя задирать не позволял. Многие бы хотели посмотреть, на что он способен, но нифига, на слабо не ловился, выбесить было трудно, так что оставалось давиться мутными слухами. Зато и хернёй не страдал. Не интересен — значит, не интересен, пакостей он строить не будет, сработает максимально эффективно… Наверное, чтобы хохлиться не мешали.

Орочимару аккуратно намыливал голову Саске, массируя и разнеживая.

— Хохлиться? Это как? — Учиха потихоньку расслаблялся под руками. Откинулся на плечо Змея, прикрыл глаза.

— Это у него привычка такая. Уткнётся в воротник, шляпу наденет, только глазища чёрные и блестят. А ещё любит засаживаться в каких-нибудь тёмных уголках, чтобы оттуда пыриться. Это я и называю «нахохлиться». Итачи постоянно так делал.