My kind of love (ЛП)

– Мне не хватает твоих губ. Я скучаю по ощущению их прикосновений к моему телу. Скучаю по твоим поцелуям, – прошептал он, и каждое слово, казалось, напрямую долетело до члена Смайта, возбуждая его мгновенно. И больше. Каждое слово долетело прямо в его сердце. Согревая его.

– Потанцуй со мной, – попросил он тогда, сам не зная, что собирается сказать это, пока слова не слетели с его губ.

Курт посмотрел на него в некотором замешательстве, но скоро его лицо озарилось лукавой кокетливой улыбкой.

– Здесь? – спросил он.

И Себастиан понял мгновенно. Он разыгрывал сцену одного из его любимых фильмов. Одного из тех, которые заставил Смайта смотреть вместе с ним.

Грязные Танцы.

С усмешкой, он поднял глаза к небу.

– Да, здесь, – ответил Себастиан, подыгрывая Хаммелу. Потом он взял его за руки и подвёл к дверям заведения.

Его не волновали люди, проходившие мимо. Не волновало, если они выглядели глупо, танцуя, прижавшись друг к другу, будто это был медленный танец, под быструю музыку, доносившуюся изнутри Bread Sticks.

Его волновал только жар тела Курта. Лицо Курта, уткнувшееся в изгиб его шеи, рот Курта так близко к его разгорячённой коже, что хватило бы самой малости для того, чтобы снова насладиться его вкусом.

В действительности, было достаточно одного слова Себастиана.

Слова, которое он не привык говорить, но, которое разрешило бы всё в один миг.

Слова, которое, на самом деле, он испытывал необходимость произнести.

Я сдаюсь.

Я отдаю себя тебе. Этому чувству. Тому, что испытываю, когда ты рядом. Тому, чем мы бываем, когда мы вместе.

Я сдаюсь.

Но Себастиан не был настолько смел. Он не умел произносить нужные слова даже тогда, когда от них зависело всё для него.

Поэтому, медленно отстранившись от Курта, он пристально посмотрел ему в глаза.

Себастиан был из тех, кто действует, не теряя времени на болтовню.

Он хотел поцеловать Курта. В тот самый момент, когда пари было ещё в действии. Он хотел поцеловать его и послать всё к чертям. Ведь его совсем не привлекала перспектива вернуться к тому, что было между ними прежде. Даже раньше они не были только друзьями, которые трахаются, и всё.

И, может быть, Себастиан не знал, как передать это на словах, но он скучал по Курту. Ему не хватало его голоса, его улыбки, его прикосновений, а не только его тела.

Если он не знал, как это сказать, он мог продемонстрировать ему это, в надежде, что Курт всё поймёт.

Поэтому он начал наклоняться к его приоткрытым губам. И они почти касались друг друга – губы против губ, дыхание против дыхания – когда кто-то оттащил Курта назад, отрывая от него.

Кейл. Опять Кейл. Который тряс Курта как тряпичную куклу.

– Ты снова это делаешь, Курт? Ты опять используешь меня, только чтобы заставить его ревновать? С меня хватит! Я не твоя игрушка! Ты мне нравишься, и ты знаешь, потому что я говорил тебе об этом тысячу раз, но если ты не чувствуешь того же ко мне, перестань меня использовать!

– Отцепись, Чендлер, оставь его, – вмешался Себастиан, выйдя, наконец, из ступора и отталкивая его от Курта. Который был достаточно силён, чтобы сделать это самостоятельно, но, тем не менее, не оказывал сопротивления и ни слова не возражал на упрёки Кейла, и Себастиан знал, почему – потому что внутри себя он думал, что заслуживает их все до единого.

Но правда была в том, что Хаммел не вводил Чендлера в заблуждение. Кейл сам выбрал этот путь и позволил себя использовать, надеясь, что хоть так сможет чего-то добиться. Чего-то, что в противном случае, он отлично знал, никогда бы ему не светило.

– Ну, правильно, оставить его – это то, что я должен был сделать сразу, – согласился с ним взбешенный Чендлер, который, повысив голос, снова пошёл в наступление на Курта, наблюдавшего за ним с сожалением на лице. – Когда сегодня вечером он позвонил мне, чтобы пригласить сопровождать его сюда, мне следовало сообразить, что всё закончится как обычно. Что я опять окажусь в стороне, любуясь на то, как он резвится с тобой.

– Я ничего не обещал тебе, Чендлер, – слабым голосом заметил Курт, обняв себя руками. Он казался таким потерянным, и Себастиану было странно видеть его таким.

– Нет, конечно. Ты же никогда этого не делаешь. Но знаешь, что ещё ты не делаешь? Ты не слушаешь. Меня. Потому что я тебе говорил и пытался дать понять всеми способами, что ты меня интересуешь, и что я хочу быть больше, чем друг для тебя, но ты меня не слышишь. Ты говоришь мне, что мы просто друзья, но не гнушаешься, когда тебе это нужно, заигрывать со мной, как будто не знаешь, что это имеет значение для меня. Ты месяцами жаловался, что Смайт не умеет использовать правильные слова с тобой, но ты сам такой же. Хотя, нет, ты хуже. Он, по крайней мере, не притворяется кем-то другим, чтобы получить то, что ему нужно. Ты – да.

– Довольно, Кейл! – оборвал его Себастиан, которому надоела вся эта болтовня.

Может, это и было правдой, что Курт его использовал. Но Чендлер согласился на это, заранее зная, на что идёт, по собственной воле. Он позволил вытирать о себя ноги. И не мог винить никого, кроме себя, за это.

– Точно, довольно! Вы заслуживаете друг друга. Я только надеюсь, что когда он от тебя устанет, ты не побежишь за утешением ко мне. Потому что, уверяю, ты не найдёшь меня, Хаммел.

– Не беспокойся. Себастиан меня не обидит.

– Ну, конечно! Такого ведь никогда не случалось, правда? – съязвил Кейл с непоколебимой уверенностью в голосе, которая начинала выводить Себастиана из себя. Он знал, что перед ним был парень, который чувствовал себя отвергнутым, и не мог не признать, что не во всём он был неправ. Себастиан уже ранил Курта. Этим утром, к примеру. Но Кейл не имел права судить то, что было между ним и Куртом.

– В душе, ты абсолютно уверен, что он такой… особенный. Почему? Что он сделал ради тебя, чтобы заставить поверить в это? Ничего, вот что. Тогда, откуда у тебя эта слепая вера в него, можешь ответить? Почему ты так ему доверяешь? Почему ты веришь в него?..

– Да потому что я люблю его, ублюдок! – крикнул вдруг Курт, заставляя Чендлера заткнуться в одно мгновение.

И заставляя подскочить в груди сердце Себастиана, который тут же обернулся, потрясённо глядя на него, как раз вовремя, чтобы увидеть, как Курт испуганно распахнул глаза и быстро поднёс руку ко рту, словно только что выдал страшный секрет, о котором никто никогда не должен был узнать.

Скорее всего, для него так оно и было.

Ведь, в сущности, какие надежды дал ему Себастиан?

И он возненавидел себя. Возненавидел себя в момент, когда увидел, как Курт в ужасе опустил взгляд, а затем торопливо повернулся к своей машине и убежал. Он возненавидел себя, когда попытался погнаться за ним, но две на удивление сильных руки схватили его за плечи, останавливая, и, обернувшись, он увидел, что это был Кейл. Он возненавидел себя, потому что мог закричать что-нибудь, чтобы задержать Курта, но, как всегда, не сумел найти слов. Он возненавидел себя потому, что, при желании, вполне мог бы избавиться от хватки этого мерзкого карлика одним рывком, но проблема состояла в том, что он понятия не имел, что сделать и сказать, в случае, если бы удалось остановить Курта, а потому трусливо позволил этой хватке не дать выставить себя на смех.

Он возненавидел себя и тогда, когда в порыве гнева, едва Курт успел завести мотор и рвануть с места, он развернулся и со всей силы врезал Кейлу кулаком в нос, отправляя его в нокаут.

Он возненавидел себя… ведь ничего из того, что он делал, не было тем, что он хотел бы сделать.

Ничего.

Курт любил его и признал это вслух.

А он даже не знал, что должен был, или хотел сделать в этой связи.

– Ты знаешь, что задолжал мне это. Теперь мы в расчете, – сказал Себастиан, протягивая руку Чендлеру, чтобы помочь ему подняться. Тот посмотрел на предложенную руку, а затем ему в лицо и, качая головой, принял помощь.

– Ты выиграл, Смайт. Я сдаюсь, – сказал он твёрдо, выдерживая его взгляд. – На самом деле, я никогда и не вступал в состязание. И теперь мне надоело быть его запасным вариантом, которого используют только чтобы не оставаться в одиночестве или чтобы выбесить тебя. У меня тоже есть самолюбие. И я заслуживаю лучшего, думаю. Но он тоже заслуживает лучшего, Смайт. Он заслуживает парня, который не боится показать другим, что любит его.