My kind of love (ЛП)

– Я… я не хочу, чтобы ты был как Блейн… – пробормотал Курт, не очень понимая, к чему он вёл.

– Нет, само собой, это ты о нём заговорил, не я, – прошипел зло Себастиан, отворачиваясь, чтобы взять ещё один флакон, неизвестно с чем, заметив, что профессор смотрит на них слишком заинтригованно. – Конечно, ты не хочешь, чтобы я был как он. Ты знаешь, что я не такой. Блейн –фантастический парень. Я – полная его противоположность. Ты и сам говорил об этом не раз, правильно? И честно говоря, думаю, я не могу конкурировать с этим. Никто не может конкурировать с воспоминаниями о бывшем. Особенно, потому, что, как правило, они становятся ещё более идеальными, когда остаются в прошлом. Но проблема не в твоём бывшем. Проблема в тебе. Ты создал себе чёткий образ идеального парня и не оставляешь права на ошибку. Ты и Блейна бросил бы… при первой же оплошности, я уверен, ты послал бы его ко всем чертям, Курт. Ты не прощаешь ошибок себе самому, что уж говорить о других! А я… я на девяносто процентов создан из ошибок, и это, боюсь, никогда не изменится. Немного невыгодный расклад для старта с тобой.

– Ты считаешь, что непременно должен стать лучше? Почему ты не можешь просто быть самим собой, Себастиан, и быть со мной, не беспокоясь ни о чём, кроме нас двоих? Я хочу тебя, Себастиан. И это правда, я хочу, чтобы ты дал нам возможность быть чем-то большим… хотя бы попытался, но я хочу тебя таким, какой ты есть, а не копию кого-то другого.

– Это то, о чём я мог бы спросить тебя, Курт. Ты не можешь просто быть со мной и перестать требовать от меня того, чего я дать тебе не могу?

– Ты не хочешь даже попробовать. Так что, откуда тебе знать, можешь ли ты дать мне это или нет… – произнёс Курт, разочарованный, но не побеждённый.

Себастиан отлично знал, что Хаммел был не из тех, кто легко сдаётся. И, конечно, не строил иллюзий, что сейчас будет по-другому. Но в этот раз ему нужно было выговориться.

– Я знаю себя, Курт, окей? Я такой. И я никогда не стану другим. Люди не всегда живут долго и счастливо, Курт. Многие и выживают-то с трудом, и часто, довольствуясь тем, что имеют. Тем, кто они есть, – сказал он, а затем добавил более серьёзно, понижая голос: – В конце недели, когда я выиграю, ты не отступишься? Останешься моим другом с привилегиями, так?

И это не было ни подходящим местом, ни моментом, чтобы спрашивать об этом, Себастиан знал. Но Себастиан должен был прояснить свою позицию на этот счёт. Более того, он хотел, чтобы Курт это сделал.

– Ненавижу это прозвище, – было всё, что прошептал Курт в ответ, но Себастиана в тот момент это не интересовало.

Его интересовало только, чтобы между ними всё было ясно и понятно. Независимо от пари.

– Это то, кем ты являешься, Курт. Ты никогда не был ничем другим, и ты это знаешь, – сказал он поэтому рассеянно. Пусть он знал, что это не было правдой, он не собирался отступать.

Это тоже было проверкой. Он не мог быть таким, каким хотел Курт. А Курт мог быть таким, каким он хочет?

Пощёчина оказалось такой неожиданной, что на мгновение у Себастиана замерло дыхание. И сердце… почти.

Он дал себе только одно обещание, когда вся эта история началась, и в тот момент, когда жжение на месте удара затмило всё остальное, он понял, что оно разлетелось на мелкие осколки.

Что ж, лучше уж оно, чем сердце Курта. Или его собственное.

Он услышал, как профессор сказал:

– Хаммел, что, чёрт возьми… – но не стал слушать остальное. Едва сумев восстановить дыхание, он повернулся к Курту, зная, что это конец.

Они достигли этого судьбоносного поворота… и не так, как он представлял. Или, как представлял Курт, если уж на то пошло.

Он бы не сдался.

Курт сделал бы это?

– Это моя вина, профессор Спенсер, – сказал он поэтому с уверенностью, вставая под любопытными взглядами своих товарищей, не отводя глаз от Курта, который выглядел удивлённым собственным жестом и одновременно разочарованным тем, что услышал от него. – Я заслужил эту пощёчину. Я приставал к Хаммелу с неподобающими предложениями… такое больше не повторится, – пояснил он и вышел из класса, сопровождаемый возмущёнными возгласами профессора.

Его слова не помогли бы избежать наказания Курту, учитывая, что в такой школе как Далтон, насилие отрицалось в любой форме. Но, по крайней мере, оно окажется более мягким, если будут считать, что он только защищался.

На данный момент, он ничего большего для Курта сделать не мог.

========== Часть 3. ==========

Было кое-что в Соловьях, что Себастиан со временем понял и, почти помимо воли, научился принимать.

Они даже отдалённо не напоминали ту дружную и сплочённую группу – радуга и единороги – какой казались стороннему взгляду. В действительности, между ними в достатке наблюдалось и соперничество, и грязные розыгрыши просто от скуки – обычное явление в частной школе, на восемьдесят процентов укомплектованной избалованными отпрысками элитных семейств. Но было и нечто основополагающее, что всегда присутствовало и не менялось, несмотря на всё это.

Соловьи всерьёз заботились друг о друге. И, как правило, не успокаивались, пока полностью не устраняли проблему.

Тем вечером, во время репетиции, когда пощечина, которую отвесил ему Курт утром, и его триумфальный уход со сцены стали достоянием всей школы, придя в зал совета Соловьёв, он не удивился, обнаружив всех своих товарищей, столпившихся вокруг Курта, что сидел на диване с опущенной головой. Очевидно, Соловьи уже распределили роли, и было ясно, кто для них являлся жертвой, а кто – палачом.

Даже если на этот раз они были совершенно неправы.

Себастиан опустил плечи, готовясь выслушать очередную проповедь от Хантера, когда увидел, что тот направляется к нему.

Но Кларингтон сказал только:

– Как я всегда говорил, секс усложняет вещи. Я думал, что смогу избежать дилеммы в чисто мужском коллективе. Я забыл про фактор гей/бисексуал/подросток возбуждённый и готовый сунуть его в любую доступную дырку. И это ошибка, которой я больше не допущу, так что, спасибо Смайт, за этот важный урок жизни.

– Эммм, пожалуйста… – слегка растерянно ответил Себастиан, поскольку смысл этой речи ускользал от него.

Он удивился немного, когда Тэд подскочил к нему и, схватив за галстук, потащил за собой прочь из зала, а затем затолкал в кладовку, которая находилась сразу справа от двери.

– Окей, вопрос на повестке дня: ты полный идиот или идиот наполовину? – набросился он на него с самым разъярённым выражением, какое только Себастиан когда-либо видел на его лице.

– Ой, прошу тебя, Харвуд. Хаммел не принцесса на горошине, каким вы все себе его представляете, и он вовсе не нуждается в вашей защите. Это у него и у самого неплохо получается.

– Да при чём тут, блять, это? Я здесь не для того, чтобы изображать рыцаря и защищать Курта. Лучше тебя знаю, что ему это не нужно. Этот парень тебе в два счёта задницу бы надрал, если б захотел! Я здесь затем, чтобы понять, что у тебя в башке творится. Я думал, ты всё понял, когда мы разговаривали вчера. С чего ж ты вдруг с ним ведёшь себя, как последний мудак, которым…

– Я и являюсь? – оборвал его тираду Себастиан твёрдым тоном.

– Как мудак, которым хочешь казаться по какой-то причине. Не как тот, которым являешься, – произнёс Харвуд с упрёком, и под мягким напором этих слов, как ни странно, оборона Смайта рухнула в одно мгновение. Себастиан всегда оказывался на стороне обвиняемого для всех. На самом деле, только Харвуд признавал и в отношении него существование презумпции невиновности и часто верил. И ещё Курт, разумеется.

Курт, которого он больно ранил прежде, чем тот успел бы ранить его, в свою очередь.

Классика идиотизма.

– Я растерялся, окей? Этот чёртов спор… он должен был послужить для того, чтобы Курт сделал определённые выводы, но сейчас я боюсь, что выводы, которые он может сделать, будут не в мою пользу.

– Стало быть, если я правильно понял, ты мудак в превентивном порядке, прежде чем он сам поймёт, что ты… мудак? Да ты просто гений! Не могу не поздравить с достижением.