Часть истории (СИ)

Один. Мгновение — и в проёме появляется такая долгожданная фигура.

Присев и поставив на пол чемодан, Ал выпрямился и, скрестив руки на груди, прислонился к дверному проёму. Он улыбался, и Геллерт поймал себя на том, что усмехается ему в ответ, жадно разглядывая и вспоминая каждую черту его лица, начиная со взгляда и заканчивая очаровательными ямочками на щеках.

— А вы времени зря не теряли, — весело проговорил Дамблдор, подходя к ним. Тыльной стороной ладони погладив по щеке Гарри, он склонился к Геллерту и поцеловал его в уголок губ, после чего, выпрямившись, с нежностью в голосе проворковал: — Мои мальчики.

*

Гарри звонко рассмеялся. Шутка, конечно, была смешной, но не настолько, чтобы от смеха сводило живот. Он был просто до безумия рад видеть Альбуса после столь долгой разлуки, сидеть с ним рядом, прикасаться к нему и слышать звук его родного голоса, его смех, дыхание. Он сидел, подперев подбородок локтями и покачивая ногой, словно ребёнок, для которого Рождество наступило на полгода раньше.

Ал рассказывал истории, эмоции на его лице сменяли одна другую, он взмахивал руками от переизбытка эмоций и то и дело смеялся, с трудом успокаивая себя, чтобы продолжить рассказ. Он не замолкал, и это было чудесно: слишком долго в этом доме царила тишина. Он говорил обо всём на свете: о молодом, но сварливом преподавателе, которого никто не любил, о скучных лекциях по философии, огромных библиотеках, в которых можно потеряться, великолепном замке (не таком великолепном, как Хогвартс, конечно, но всё-таки) и волшебных садах и лужайках. Не обошлось и без рассказов о новых приятелях Ала, которых — кто бы удивлялся, зная его чрезмерное дружелюбие! — было немало, о совместных попойках, вечеринках и весёлых ночах. В целом, Алу нравился Оксфорд и студенческая жизнь, и Гарри был рад за него и всё такое, но как же чертовски сильно ему не хватало Дамблдора!

Геллерт, подтянув к груди колено, покачивался на задних ножках стула и потягивал вино. Лёгкая улыбка тронула его губы, ресницы в тусклом свете отбрасывали тени на щёки, несколько более длинные из-за того, что глаза были довольно прищурены. Он казался расслабленным, удовлетворенным и… счастливым. Нет, не казался. Он был счастлив. Но ревность тоже брала своё. Когда Альбус рассказывал о том, как весело проводил время с новыми друзьями, Гарри наблюдал не за ним, а за Геллертом, и он сумел заметить почти неуловимые изменения в его лице. Это напомнило ему о том, что волновало его с тех самых пор, как он, с трудом раскрыв и протерев глаза, увидел дремавшего в кресле Альбуса и обнаружил себя самого лежащим на Гриндевальде.

— Ты надолго? — наткнувшись на удивлённый взгляд прерванного на полуслове Ала, Гарри прочистил горло и уточнил: — Я имею в виду, когда ты уезжаешь обратно?

Тот тихо рассмеялся и, проницательно глядя на него, с теплотой в голосе вкрадчиво заговорил:

— А ты что, уже хочешь спровадить меня?

Гарри смутился, но тут вмешался Геллерт, спасая его от ещё большей неловкости.

— Он хотел спросить, стоит ли нам морально готовиться к тому, что ты исчезнешь на рассвете, — Гриндевальд покачал в руке бокал, словно задумался о чём-то. — И отвечая на твой вопрос: сегодня определённо не стоит.

— То есть?.. — недоверчиво, боясь узнать, что имеет в виду Геллерт, и злясь на него за то, что опять плетёт интриги, переспросил Гарри.

— Альбус возвращается в Оксфорд только через десять дней, так что у него ещё предостаточно времени, чтобы тебе надоесть, верно, Ал? — Гарри переводил недоверчивый взгляд то на одного, то на другого. Альбус загадочно улыбался, беззвучно постукивая пальцами по столу. Наконец Гарри остановил взгляд на Геллерте, скрестив руки на груди и требовательно на него глядя.

— Ты знал! — возмущённо бросил он, яростно сощурившись. — Вот для чего ты разбудил меня! Ты знал и ничего не сказал!

— Сюрприз, — усмехнувшись в своей излюбленной манере, Гриндевальд с грохотом опустил передние ножки стула на пол и, отставив почти пустой бокал, хлопнул в ладоши. — Как насчёт ужина? Умираю с голоду, — не дожидаясь ответа, он поднялся и в задумчивости огляделся вокруг. — Но ты знаешь, Ал, кажется, у нас нет еды уже третий день.

— Мерлин мой! — коротко рассмеялся Дамблдор. — Как вы тут вообще жили без меня? Решили податься в аскетизм? Хлеб и вода? Молитвы, стоя на крупе, трижды в день?

Закатив глаза, Гриндевальд буркнул:

— Ага, почти.

Закатив глаза, Альбус со вздохом, словно говорившим «ох, ладно, что уж тут с вами поделать», поднялся на ноги и стал деловито осматривать содержимое шкафов и ящиков. Над головой проносились различные коробки, упаковки и баночки, Ал бормотал что-то себе под нос, заглядывая в каждую пачку и то и дело поправляя сползавшие на кончик носа очки. Вскоре в воздухе стали витать ароматы жареного мяса, специй, выпечки и кофе. Ал в повязанном вокруг пояса фартуке крутился, словно юла, успевая всё и везде, попутно то напевая себе под нос приевшуюся песню, то снова взахлёб что-то рассказывая.

Жизнь Гарри казалась куда как скучнее, и поэтому, рассказав всё, начиная с Академии Авроров и заканчивая увольнением, ежевечерними посиделками с Лидией и вечерами с Гриндевальдом, что, в общем-то, не заняло больше десяти минут, он лишь слушал, о чём разговаривали Геллерт и Ал. Гриндевальд, в свою очередь, на подробности не скупился, но рассказывал в большей степени то, что Альбусу, по мнению Гарри, лучше было не знать. Конечно, не обошлось и без рассказа о походе в Литтл-Хэнглтон. На Гарри посыпались вопросы: что, зачем, как; сумев сохранить видимую невозмутимость, он отвечал Алу то же самое, что в своё время говорил Геллерту. И хотя Альбус был упрям, Геллерт в этом явно его превосходил, а уж если Гарри смог если не убедить, то хотя бы заставить смириться с положением дел Гриндевальда, то и с этим проблем не возникло: после не давших никаких результатов расспросов Ал сдался и больше не затрагивал эту тему.

Молчание сковало воздух, сделав его спёртым и душным, но вскоре развеялось — то ли благодаря кипевшей в Альбусе энергии, то ли благодаря вовремя приготовленному ужину. Во время еды Ал тоже не замолкал, и у Гарри возникло ощущение, будто он просто боится замолчать, боится, что если сделает это, то всё непременно рухнет. Возможно, так оно и было. За пару месяцев изменилось слишком много, и они в том числе.

После ужина они как-то плавно перебрались в гостиную, но Гарри не помнил даже, как вышел из-за стола. Разум был подёрнут дымкой усталости и пережитых впечатлений. Он лежал на коленях Ала, слышал их с Геллертом тихую беседу о мировой экономике и политике, видел, как они медленно покачивают в руках бокалы, как раскраснелись щёки Ала и расширились его зрачки, как бордовая жидкость переливается кровавыми бликами в свете камина и как постепенно потухает ярко-рыжее пламя, чувствовал, как неторопливо и нежно пальцы Альбуса перебирают его волосы, но не мог ничего сказать. Просто физически не мог себя даже заставить, словно его тело было свинцовым, а сам он — огромный пыльной статуей, которую никто не осмеливался даже тронуть на протяжении уже сотен лет.

Он наблюдал за сменявшимися за окном оттенками неба, за медленно, словно кто-то одну за другой их зажигал, вспыхивавшими на иссиня-чёрном покрывале ночи звёздами, и навязчивая мысль, что что-то в этом не так, что есть какой-то подвох, не давала ему покоя, но он упрямо не понимал, в чём было дело.

— Гарри, милый, — Альбус погладил его по плечу и поцеловал в висок. — Давай пойдём наверх?

Гарри сел и нахмурился. Что-то изменилось, что-то еле уловимое, то, чего обычно не замечаешь: воздух, запахи, настроения. Геллерт куда-то ушёл, огонь давно погас, и от камина даже теплом не веяло, а на небе было гораздо больше звёзд, чем он помнил. Осознав, что на какое-то время выпал из реальности, Поттер смутился.

— Что я пропустил?

— Ничего важного, — Ал улыбнулся и взъерошил его волосы. — Но пора спать. Давай, малыш, Лер уже наверху.