Отступления и наказания (СИ)

А затем они просто потерялись в ощущениях, захвативших их так стремительно, лишая мыслей и памяти. Время будто остановилось, звуки окружающего мира, цвета, запахи стали недоступны — был только горячий клубок из голых мальчишеских тел и сорванные от стонов голоса. Нетерпеливые, жадные до чувств, до ласк, желающие каждый своего счастья, они оба очень быстро достигли точки невозврата, и тогда маленький атомный взрыв выбросил их за грань реальности, заставляя только рвано дышать и держаться друг за друга, чтобы не потеряться на обратном пути.

***

Сонечка, работавшая в ночь, позвонила Максу перед сном, чтобы пожелать спокойной ночи, но он не взял трубку. Это было странно. Телефон Олега вообще был выключен. Перезвонив ещё пару раз, а через некоторое время снова, Соня взволновалась не на шутку. Набрав номер Михайлова, она уже с трудом сдерживалась, чтобы не разреветься:

— Родик, прости, ради бога прости, что я так поздно, но я не могу дозвониться до сына. Пожалуйста, сходи к нему, я тебя умоляю! Вдруг что-то случилось. Он мог упасть, да что угодно могло… Пожалуйста!

— Сонь, успокойся. Конечно я схожу. Да спит он скорее всего, не волнуйся. Сейчас схожу и перезвоню тебе.

— Я хоть не отвлекаю тебя от чего-нибудь важного?

— Перестань извиняться, Мармеладова! Я уже в пути.

Родик снял с крючка запасные ключи от квартиры Сони, которые ему были вручены как близкому другу, и поднялся на этаж.

Войдя внутрь, Родион сразу понял, что он не вовремя. Звуки, которые раздавались из комнаты Макса, спутать ни с чем было нельзя. Парни, по всей видимости, были уже на финише. Родик никогда не был ханжой, много видел и ещё больше пробовал, но это… Это двойное сорванное дыхание, всхлипы, стоны, переходящие в крик, всё это было почти на грани… Настолько сильно, так невыносимо жарко!

Родион зашёл на кухню и трясущейся рукой зажёг сигарету. Чёртов член стоял колом. Адреналин так ударил в голову, что горело не только лицо и уши, но, кажется, даже волосы.

— Блядь! Никогда не думал, что порнографию можно не только смотреть, но ещё и слушать. Твою ж мать, а!

Сигарета закончилась, напоследок пыхнула красным в темноте кухни и погасла.

Звуков из спальни больше не доносилось. Успокоившись, Родион всё же включил свет и электрический чайник, решив подождать, пока кто-нибудь из этих кроликов выползет на огонёк.

Никого не дождавшись, спустя вежливые пятнадцать минут Михайлов уже стучал в дверь Макса.

— Эй, народ, не спите ещё? Я войду?

Парни лежали каждый на своём месте. В комнате густо пахло сексом.

— Хорош мёртвыми прикидываться, не дышат они. Зато как дышали! Максим, алло! Позвони матери, горе луковое, она извелась уже!

— Ох, ё! — Макс с пунцовым лицом дёрнулся из-под простыни за телефоном.

— Хос-спади! Вроде уже и европейское совершеннолетие справил, а краснеешь, как девочка. Да трахайтесь себе, кто вам мешает, только мать-то не пугай больше.

— Вообще-то, мне уже двадцать два, если что, — буркнул Макс, набирая номер Сонечки.

У Родика что-то громко щёлкнуло в голове. С цифрами у него всегда был полный порядок, сложить два плюс два и сделать выводы оказалось легче лёгкого. Ну никак не умещался в промежуток между школой и рождением Макса гипотетический мужчина, позиционируемый Сонечкой, как отец.

Получалось, что…

Внутри всё скрутило узлом, дышать стало нечем. Все слова враз вылетели из головы и, не прощаясь, Родик вышел из спальни и направился к выходу.

***

— Он мой сын! Понимаешь ты или нет? Сын! Двадцать два года… Молчать двадцать два года! Как она могла? — пьяный в дрова Михайлов, сидящий за кухонным столом в квартире Стасика Жохова, с размаху шарахнул кулаком по столешнице. Потом, перегнувшись через неё и вцепившись двумя руками в футболку приятеля, начал трясти его, пытаясь добиться ответа на вопрос, которого тот ему в принципе дать не мог.

Уйдя из квартиры Сонечки, Родик купил бутылку водки и отправился к Жохову-младшему.

Дома у Стасика пахло цветами и, несмотря на поздний час, свежей выпечкой. Семейным таким уютом.

На этот раз Жохов был не один. Его драгоценный, тьфу ты, господи, Масик, выглянул из кухни в цветастом переднике на голое тело, и, ойкнув, скрылся обратно за дверью, успев только поздороваться.

Через несколько минут он вернулся уже в более презентабельном виде, и, поставив на стол блюдо с дымящимися булочками, дико диссонирующими с притащенной Родиком водкой, присел Стасику на колени. Приобнял, вороша тому волосы пальцами, прикоснулся к губам, замер на пару секунд. Потом с сожалением встал. Видно было по лицу, что у них были другие планы на это время.

— Ладно, ребята, — Масик махнул им рукой, — Отдыхайте. А я отлучусь пока в клуб на пару часиков, — не особо весело улыбнулся и вышел.

Стасик застонал, откидываясь на спинку дивана.

— Бля, Родик, и откуда ты только взялся так не вовремя!

— Не ной, Жохов. У меня пиздец! У меня такой полный пиздец, что впору убить кого-нибудь. Мало того, что у меня есть сын двадцати двух лет, так он ещё и гей!

— Ага. И ты именно мне пришёл рассказать о том, как ты по этому поводу несчастен, я тебя правильно понимаю?

— Чёрт, нет! Я не то хотел сказать. И вообще, не о тебе речь. Я, если честно, до сих пор считаю, что ты дурака валяешь. Вот наиграешься, и всё будет как прежде. А Макс… Ну, ты понимаешь… Макс же мой сын! Как он может быть геем? Почему?

— Нет, Михайлов, я не понимаю. Я не понимаю, почему твой сын не может быть геем, не понимаю, почему гей не может быть чьим-то сыном, и в принципе не понимаю, почему ты берёшь на себя смелость решать, кем может или не может быть человек, вне зависимости от того, сын он тебе или нет.

— Слушай, Стас, прости, я… Всё не так.

— Да всё так, Родик. Ты просто не догоняешь, что это даже не его выбор. Это вообще не выбор. Это то, кто он есть. Он таким родился. И худо-бедно как-то прожил таким до этого возраста без тебя, тоже, кстати, не по своему желанию. Так сложилось. Вот у Сони твоей выбор был. Ставить тебя в известность или нет. И она его сделала и приняла все последствия. Это её решение, какова бы ни была причина. И вот теперь у тебя тоже есть выбор. Твой собственный. Простить ли Софью, принять ли своего сына. Тебя ведь никто не заставляет. Но учти, что у любого твоего решения будут последствия. И тебе с этим жить.

Михайлов сжал голову ладонями, прикрыв глаза. Потом тихо произнёс:

— Её простить я не смогу. Она отняла у меня то, что невозможно восполнить.

— Ну, Родик, понимать и принимать других с их мыслями, чувствами и делами — это не каждому дано.

— Знаешь, Стас, это чисто гипотетически легко сделать: понять и принять человека. Но вот только это какого-то чужого, абстрактного человека, не имеющего к тебе отношения. А тут… Если это твой ребёнок? Как ему жить? Как общаться с людьми? Да вот даже взять мою матушку. Как ей об этом сказать? Её удар хватит. А ведь это же больно, наверное, когда все так на тебя реагируют, а, Стасик? А если ты ещё и ограничен в своих возможностях, как Макс…

Жохов, подсев к Родику, приобнял его за плечо.

— Родик, Родик! А ведь ты уже думаешь о нём больше, чем о себе. Это хорошая тенденция. Может, ты всё же и не такой засранец, каким кажешься, и я даже прощу тебя за то, что ты, пьянь, испоганил нам с Масиком такой чудный вечер.

Родион ткнул Стаса кулаком в плечо, с трудом поднялся со стула и всё ещё пьяной походкой, покачиваясь, направился к выходу, бубня себе под нос театральным шёпотом:

— Ну что за жизнь пошла, один гее-фонд вокруг…

— Да чтоб тебе пропасть, — со смехом неслось ему в спину, когда он закрывал за собой дверь.

========== Часть 8 ==========

После ночи, проведённой с Олегом в одной постели, Макса начало терзать чувство вины. Рыжик был славным парнем. Открытым, всем на виду. Таким горячим, отзывчивым, он заводился с полоборота, они кончали одновременно и очень ярко, и Макс чувствовал, что небезразличен Олегу. Тем больше поводов было прекратить всё раз и навсегда. Потому что Максим не мог ответить ему взаимностью, а врать не хотел. В его душе всё ещё жил Стефан. Всегда Стефан. И только от воспоминаний о нём он горел живым факелом, и даже не хотел, чтобы эта боль прекращалась.