I'm bleeding out for you (СИ)

- Пожалуйста! Пожалуйста, пожалуйста, – шепчет юноша как молитву, начиная уже понемногу впадать в истерику. Где-то в глубине души он знает, что бежать ему некуда, тем более в лесу, одному, еще и ночью. А этот хищник уже укусил его, так что рано или поздно найдет по крови. И мир замирает, когда Стайлз резко тормозит, еле-еле успевая отдернуть голову от смыкающейся с громким щелканьем челюсти. Волки загоняют свою жертву. Стилински делал доклад о волоках по биологии. Он лучше всех, наверное, знает об этих жутких и безжалостных хищниках! Он поскальзывается на стылой траве, обдирает ладони о ветки, за которые старается ухватиться, и валится на землю, опять ударяясь спиной. Волк настигает его, хрипит и скалится. Его слюни текут длинными нитями сквозь забор острых клыков. Юноша зажмуривает глаза, не желая видеть этого ужаса. Изо рта рвется крик и плач. Но где-то из глубины доносится ужасный рев, от которого дрожит земля, а может быть, это Стайлза трясет. Потом рев заканчивается гулким волчьим воем. Юноша приоткрывает глаза, а потом видит, как зверь складывает уши, глаза его уже не горят желтым сумасшедшим пламенем, он опускается как-то жалко на передние лапы, а потом бросается наутек. Стайлз падает на землю, оставшись без эмоций, а потом его начинает колотить ужасной дрожью, судороги по всему телу прокатываются горячей волной. Он хнычет и плачет сквозь зубы.

- Нет, нет, – шепчет он. – Пап, па-ап! Я не могу, мне нужно… О, Господи! Господи, помоги… Помоги же!

Парня накрывает осознанием того, что кто-то сильнее и ужаснее волка придет за его душой. Неужели дьявол?! Ну и где он так напортачил, что его жалкую душонку утащат в Преисподнюю, а тело перед этим будут долго мучить и терзать? Ладно он, но отцу за что такие муки? Сначала любимая жена, а потом и сын! Будь проклята эта вечеринка!

- Я не могу, – шептал юноша, трясясь и скуля. Потом он неожиданно почувствовал, что как будто бы воспаряет. Слышится тихий стук, потом запахи меняются. Не пахнет гнилью и мочой, нет вонючего запаха псины, только аромат сухого дерева и… одеколон? Чувствуется тепло, но оно почти растворяется в разгорающемся жаре и несносном холоде разливающейся лихорадки. Он все говорит и говорит, об отце и матери, о том, что время неумолимо убегает и ему нужно увидеть отца, сказать, что все будет хорошо и что он его любит. Как будто бы Стайлз был на смертном одре. Он беспорядочно шарил руками, стараясь что-то найти, за что-то ухватиться. Ему снова приснился этот странный сон, только сном это тяжело назвать. Снова тот самый хмурый выживший мужчина, Хейл, который стоит где-то уже близко, наблюдая за ним пристальным чуть блестящим взглядом, иногда дающий красный отблеск. Потом становится жарко и светло. Сознание на короткое время возвращается к парню, а вот зрение частично – все мутное и местами только появляется четкость. Он знает, что рядом кто-то есть, что горит огонь, много шкур, он лежит на чем-то твердом, словно прикованный, а тело жутко тяжелое и болит. Из руки неровными толчками выходит кровь, щекоча. Нога тоже саднит, он, наверное, ее сильно ушиб, когда упал или бежал. Все-таки пару пней он снес, вот поэтому и не запнулся о них, сила его бега оказалась мощнее, чем вцепившаяся в землю деревяшка. Кто-то громко суетился и ругался. И Стайлза вдруг постигла догадка. Он постарался скатиться с деревянного стола. Кое-кто это заметил.

- Лежи смирно, ошибка природы, – грубо рявкнул мужчина, припечатывая юношу обратно. Стайлз запаниковал.

- Отпусти! Я… Я закричу! – Стайлз повел в бой «тяжелую артиллерию».

- Еще как закричишь, – пробормотал мужчина как-то безрадостно. На маньяка было не совсем похоже, но Стилински сейчас был способен мыслить совсем медленно и примитивно.

- Пусти! – завопил Стилински, отбиваясь наугад. Зрение так и не прояснилось. – Я не жертва! Не жертва! Отпусти, психопат! Помогите! Помогите! Я здесь! Эй! – он отбивался от усмиряющих крепких рук, потом ощутил, как заехал голой пяткой куда-то в район промежности, потому что услышал глухую резкую ругань, а потом его хорошенько встряхнули, прикладывая затылком о тяжелую поверхность. Координация на секунду пропала, его конечности как бы онемели. Мужчина быстро начал какие-то шаманские махинации над его телом. – Гребаный маньяк! Это жертвоприношение, все это время это были жертвоприношения! И я… Господи, спаси!

И тут его рот заткнули каким-то твердым кляпом, который Стайлз просто не успел выплюнуть. Дерьмовый из этого хмурого человека вышел маньяк, кляп он на то и кляп, чтобы не дать жертве кричать, поэтому его засовывают так, чтобы невозможно было выплюнуть. Но Стайлз не успел этого сделать, рука словно раскалилась. Он зажал зубами засунутую твердую штуковину, вонзая зубы со всей силой и громко мыча. Слезы хлынули из глаз с новой силой, тело выгнуло дугой, а по помещению разлился запах горелой плоти и жженых волос. Так продолжалось, казалось вечность. Он колотил правой рукой по широкой каменной спине мужчины, пытаясь отобрать конечность, которую, казалось, просто отрывают или прожигают чем-то раскаленным.

- Перестань! Прошу! Умоляю, – вопил юноша, между перерывами глотая слезы и пуская вязкие слюни. Губы пересохли и потрескались, глаза покраснели и почти ничего не видели, а лицо стало мертвенно бледного цвета с липкой россыпью пота. Юноша тяжело и сухо хрипел. Но Хейл остался непреклонен и неумолим. Тогда Стайлз сменил тактику, если уже ему и суждено умирать, то пусть эта мучающая его гнида знает о себе слишком много. – Ты, гребаный ублюдок! Отец меня все равно найдет, неважно каким! А потом найдет и тебя, и засунет тебе в задницу эту раскаленную штук… – договорить он не успел, так как мужчина с какой-то спокойной мстительностью продолжил пытку. Стилински подавился словами и, задрыгав ногами, заметался. В этот раз было больнее некуда. Настолько, что Стайлз уже действительно подумал о том, чтобы умереть здесь, лишь бы этот огненный ад закончился! И наконец-то ему пришло облегчение. Юноша обмяк, растекся по столу, лицо его резко утратило все гримасы и эмоции. Сознание покинуло его. Наконец-то…

Ему ничего не виделось, только ощущалось бесконечное падение. Да и паденье чего? Тела-то не было, ни мыслей, ни картинок, ни воспоминаний – ничего! Он оказался в бездонной пропасти, где нет дна и стен. А может быть он вовсе и не падал? А только завис в каком-нибудь пространстве, застрял во временной дыре? Или что-там еще пишут всякие эзотерики и экстрасенсы? Но теперь он ясно ощутил, что аккуратно шлепнулся на траву. Он словно был в кругу, дальше которого ничего нет, а в центре пень огромного дерева. Однажды он уже видел такой. Только где? Во сне или наяву? Стайлз оглядел себя: чистые вещи, в которых ездил на день рождение к Лидии, никаких укусов и травм, он чувствует себя прекрасно, только малость как-то… неэмоционально. Нет страха. Он умер? И это его… что? Ад? Рай? Не похожа была эта коряга на что-то такое божественное или дьявольское! Он подошел к корням, неуверенно притронулся к корням. Присел и начал рассматривать их. Сухая кора оказалась полностью исписанная какими-то рисунками, напоминающие языческие или кельтские, но спустя секунду, они его уже мало интересовали. Под корнями кто-то был, живой и еле дышащий. Стайлз пытался поломать корни, но так и не смог, лишь отодвинул некоторые более гибкие, а потом, просунув руку, прикоснулся к жесткой шерсти какого-то животного. Звук наполнился тысячью шепчущих голосов: смех, злость, ругань, потом опять смех, тишина, нестройный какой-то троящийся гул, а в конце все превратилось в какофонию из криков и стонов, скрежета. Его обдало жаром, и Стайлз отдернул руку, повалившись назад. Снова стало тихо и тоскливо. Сердце юноши сжалось, захотелось расплакаться. Потом становилось все теплее, поэтому юноша решил снять с себя пальто, но пуговиц не оказалось. Он вдруг заметил, что у него шесть пальцев на каждой руке, после он в ужасе потряс руками.

- Что за черт? – прогудел юноша, снова пересчитывая пальцы и с облегченным вздохом долго моргая, – Теперь по пять на каждой… Что?!