Event Reborn (СИ)

«Никаких фотографий… Все твои дневники надежно заперты»

«Том… фотография на память, за нашу новую жизнь!»

«Ты еще встретишься с ними. Когда-нибудь. Может, не в этой жизни…»

Тома словно парализовало второй раз. Мысли, одна за другой, пролетели в его голове. Фотография могла и не помочь — это был не провал в памяти и не запись в дневнике, к которым он привык. Но если Йорг мог перемещаться так…

А ведь это был как раз тот самый день, когда он только познакомился с Биллом. И не было никакой собаки. Никакой аварии. Никаких шрамов… не было ничего!

Внутри ожила будто бы целая стая бабочек и Том, моментально проанализировав ситуацию, побледнел и застонал, хватаясь за голову.

— Черт, моя голова! Больно…

Симона от удивления выронила кошелек. Глаза ее округлились:

— Малыш! Что с тобой! — она подлетела к нему, хватая сына за плечи.

— Врача… Мам… Или медсестру… Пожалуйста… — тихо дышал Том, внутренне сжимаясь и надеясь, что его молитвы исполнятся. Ему нужно было всего ничего.

Симона кивнула. Ни на что больше не обращая внимание, она побежала прочь, а Том, тут же прекратил фальшиво загибаться и свесился с кровати, с трудом дотягиваясь до кошелька. Тот отлетел слишком далеко и парню понадобилось приложить усилия, чтобы достать кожаный прямоугольник. Миг — и фото быстро исчезло под матрасом его кровати.

Том надеялся, что в панике, мать не сразу хватится такой мелочи. Сердце его билось в горле, глухими ударами отстукивая миллисекунды.

Он торопливо бросил кошелек обратно на пол и быстро лег на кровать.

Это было очень вовремя, в палату, напуганная и белая, влетела мать, за ней — такая же напуганная, та самая темнокожая медсестра с железной хваткой и зелеными ногтями.

Том вымученно посмотрел на них.

— Я… Что-то в голове стрельнуло, но уже все прошло!

— Мне нужно позвать врача, чтобы он тебя осмотрел! — медсестра склонилась над парнем, проверяя его глаза, — Это может быть микрокровоизлияние!

— Нет. Все уже в порядке, — Том слабо кашлянул и с трудом сел. — Это просто, что-то вроде остаточного шока. Я буду жить.

— Голова не кружится? Звездочек нет?

— Нет. Я… Прошу прощения, я просто устал. Можно я немного отдохну?

— И все-таки, я схожу за врачом, — медсестра уперла руки в бока. — Я думаю, вам пора идти!

Эти слова были адресованы Симоне.

— С учетом общей слабости, ему пока нельзя напрягаться.

— Я все понимаю. Только принесите ему воды!

— Конечно. Идемте, я вас провожу, — Том смотрел, как Симона быстро подбирает с пола рассыпавшееся содержимое сумки. Оглядывается на него, в последний раз. И уходит.

Парень сел на кровати. Его слабое и больное тело умирало до этого, но сейчас в нем будто зажегся новый огонь.

Том судорожно вздохнул. В палату могли войти в любой момент.

— Пусть все получится! — он достал из-под одеяла фото. — Пожалуйста, пусть все получится! Только один раз, боже, клянусь я больше не возьму в руки свои дневники! Только пусть я смогу сделать его счастливым!

Было сложно сосредоточиться. Воспоминания роились в голове — множества разных жизней и реальностей, перепутавшихся, слившихся воедино. Бесконечные лица и улыбки друзей, родных, тех, с кем, возможно, уже никогда не сведет жизнь. Теплые летние деньки в Эверетте, первая школа, учителя, объясняющие материал. Затем драка и разбитая губа, недовольная Симона, которая прикладывала к ней ватку с перекисью. Злой Тайлер, шипящий и изрыгающий проклятия на полу общежития. Потом его лицо, добрый взгляд и объятия. Тревор, который поднимает дневник высоко над головой, какие-то слова срываются с его губ, но их уже невозможно разобрать, поскольку они остались в прошлой жизни. Билл. Безумно красивый, в клубе, улыбаясь, склоняет голову набок и говорит, что он согласен жить вместе. Его глаза блестят, как два глубоких темных озера, в которые можно бесконечно погружаться. Симона на больничной койке, аппарат искуственного дыхания делает за нее вдохи. Гордон, трусливо поджимающий губы и молящийся о пощаде. Собачий лай, гудок машины и пронзительный визг… Пальцы Йорга на горле… Том никак не мог найти среди них то самое, нужное воспоминание в день, когда они с Симоной разбирали коробки в новом доме.

Он пытался изо всех сил. Смотрел на их с матерью улыбающиеся лица, еле поместившиеся в кадр и представлял… Тот день.

Их старая машина. Заднее сиденье, заваленное коробками. Легкий ветерок влетает в окно, донося до него сладкий аромат последних, уходящих в даль деньков лета 1996 года — того самого, когда все это началось.

— Ну же, — Том отчаянно стиснул пальцы. Голова его нещадно раскалывалась и это отвлекало от основной задачи.

В коридоре раздались шаги.

— О нет… только не сейчас… — Том похолодел. Он представил свой дневник и начал читать, как если бы видел перед собой текст: — Мы с матерью едем на машине, это наш старый ржавенький пикап, у которого все время что-то грохотало справа. Мама снова курит, я ненавижу, когда она курит, потому, что от этого дыма мне тогда хотелось кашлять. Я играю в игру, которую проходил уже сто раз, даже на самом сложном уровне, мама отворачивается в окно и говорит мне, что все к лучшему, что наша жизнь навсегда изменится теперь, когда мы переезжаем.

Реальность дрогнула, откатываясь знакомыми волнами.

— Получается… Черт, Билли, помоги мне, — Том вытер набегающие слезы, от головной боли он уже не мог даже смотреть прямо. — Я… мама остановила машину перед нашим новым домом и я подумал тогда — зачем было переезжать, если он ничем не отличается от того места, где мы жили с отцом…

Реальность снова покачнулась и Том уже не разбирал, где пол, а где потолок. Он не понимал, получается ли у него на самом деле или его сознание плывет от боли.

Дверь в палату открылась внезапно и на пороге появилась все та же медсестра. За ней стоял доктор Брайтман, который что-то говорил людям в коридоре позади него.

— Нет! Этого не может быть! — воскликнул он, когда повернул голову и понял, что его пациент ускользает от него. Глаза его округлились.

— Я говорил матери, чтобы она не поднимала тяжелую коробку… Моя новая комната показалась мне чем-то похожей на предыдущую и я посмотрел в окно, когда…

— Том! НЕТ! — крик, донесшийся словно сквозь плотную вату.

Лицо врача в сантиметре, его пальцы выхватывают фотографию…

Рывок.

It well may be (Быть может, мы не встретимся в этой жизни)

That we will never meet again

In this lifetime.

So, let me say before we part: ( Но позволь сказать, прежде, чем мы расстанемся:)

So much of me

Is made of what I learned from you. (Все во мне создано тобой)

You’ll be with me

Like a handprint on my heart. ( И ты будешь со мной, как отпечаток на моем сердце)

And now whatever way our stories end

I know you have rewritten mine

By being my friend. ( И не важно, как пойдут наши пути. Ты переписал мою историю, будучи моим другом)

(Nick Pitera ans Sam Tsui — For Good)

— Мама сделала снимок, мы стоим у подножия лестницы! — крикнул Том, отчаянно прижимая фотографию к себе.

Он не должен был ее отпускать — она была его последним шансом! Но Том ощутил пальцами лишь пустоту, он прижимал к груди пустой кулак и чьи-то ладони все так же лежали на его плечах.

— Нет, я не отдам вам ее!

— Малыш! Что с тобой! — кто-то с силой развернул его к в сторону, заставив открыть глаза. На пол упало что-то тяжелое и Том резко хватанул ртом воздух.

— Мама, — прошептал он, в удивлении увидев перед собой лицо Симоны, которая так же обеспокоенно смотрела на сына, как это было только что, в палате.

Она помолодела, на ее лице не было ни единой морщинки и рыжие волосы без проседи топорщились непокорными кудряшками, обрамляя миловидное круглое лицо.

— Том! Ты будто отключался, неожиданно закричал, — она присела на корточки, заглядывая в лицо своему семилетнему сыну.

— Мама… Все в порядке, мама! — Том выдохнул. Он осмотрел свое тело, свои детские руки, и старую одежду. — Не могу поверить… Ты уже сделала нашу фотографию?