Event Reborn (СИ)

По правде, Том не знал, переживет ли новое перемещение, ведь состояние его здоровья оставляло желать лучшего, и его удивило, что у него получилось. Когда он вернулся, его накрыло еще одной волной воспоминаний, еще более интенсивной, чем при прежних скачках. Его сосед по комнате, никто иной как Тревор Кувалда, едва не наложил в штаны, увидев, как приятеля колотит, зрачки его закатываются, а изо рта идет пена, словно по конечностям парня пустили электрический ток. Тревор, разумеется, вызвал скорую, как он делал это уже несколько раз во всех прошлых реальностях.

Том после этого лежал в коме целую неделю и лишь с большим трудом пришел в себя. Там, во тьме, он долго плутал темными тропами, среди призраков и теней, и нашел дорогу обратно только с очень большим трудом. Когда он открыл глаза, его встретил новый мир — обеспокоенные лица мамы и Тревора, а также врачей, к счастью, не тех, что Том помнил со своего прошлого скачка.

Результаты томографии молодого пациента удивили и родных, и докторов. Они никогда не видели, чтобы у совершенно здорового парня мозг выглядел так, словно подвергся пяти черепно-мозговым травмам. К счастью, здесь никто не знал о дневниках, потому объяснений никто не требовал, не хотел приковать Тома к койке или вкатить ему лошадиную дозу транквилизатора. Добрый доктор Брайтман остался в Вашингтоне вместе со своими знаниями о истории болезни семейства МакГратов. Том не посещал его часто, как не знал припадков, сплошной черной полосы, как не знал Тайлера или Билла или всех, кто остался в Эверетте.

После возвращения ему пришлось пройти крайне долгое, дорогое и болезненное лечение. Несколько месяцев ушло на то, чтобы восстановить некоторые функции коры мозга, но парень справился. Он знал, что фактически обрек себя на постоянную жизнь во врачебной среде — ему велели появляться в больнице раз в неделю на регулярные осмотры, прописали кучи лекарств и таблеток, и отпустили с кучей предостережений и наставлений. Однако, после пережитого, его уже не пугало ничто. Тяжесть принятого решения казалась намного более значительной, чем страх за собственное здоровье.

Из воспоминаний, которые атаковали Тома в бешеном ритме он вспомнил, как однажды стоял на крыльце и смотрел на длинные вереницы грузовиков, занявших всю улицу. Из соседнего дома как раз выезжала семья. Воспоминание казалось нечетким и далеким, стертым сотней других моментов, но Том знал — это будет последнее, что он вспомнит о Билле. Братья уехали, а Гордон остался, где оставался и всегда. Кажется, он замкнулся в себе и работал в мастерской, не покладая рук, а Том с Симоной никогда не общались с ним, тем более, они сами не жили в Эверетте долго. Несколько лет спустя Том и его мама снова собрали вещи и тоже уехали — в Массачусетс, через всю территорию штатов — к заветной мечте — Гарварду, в который Симона так давно хотела отдать сына.

Дни в Эверетте остались позади, как осталась и та радость, те светлые чувства, те надежды, что Том испытал за много лет и много жизней в крошечном городке. Урок был получен. Болезненный, жесткий и в то же время такой правильный.

В новом мире, где Том оказался, первое, что пришлось сделать после возвращения из клиники — проверить свои дневники. Понадобилось некоторое время, чтобы решиться на чтение, потому что воспоминания и заточенные в них демоны могли снова вырваться наружу. Однако, тут Тома ждал сюрприз: тетрадей оказалось немного, всего три штуки. И самая первая детская запись на пожелтевших от времени страницах, гласила:

Мама беспокоится за меня. Потому она и доктор Брайтман попросили меня вести дневник, чтобы я помнил все, что со мной происходило. На всякий случай.

Я не знаю, что мне сюда писать и потому не думаю, что мне это пригодится.

Я не знаю, что еще сказать. Пока все.

После этого записей долго не было, примерно до того момента, пока Том не прочитал:

Странный он, этот соседский парень. Увидел меня и сразу припустился бежать, жаловаться мамочке, глядя на меня так, будто я чудовище.

Они уехали сегодня днем. Не думаю, что они вернутся.

Том усмехнулся. Да здравствовали перемены.

Он долго думал об этой записи, и именно тогда тоска колола в сердце особенно сильно. Том очень скучал по Биллу — как по другу и тому человеку, научившему его очень многим вещам: бороться, оставаться сильным и доверять сердцу. В своей памяти Том возвращался к нему всегда, не оставляя его, и терзаясь воспоминаниями, которые сохранил, как картины. Он повесил их в уголке своего сердца, чтобы постоянно смотреть на эти застывшие вне времени шедевры.

Поначалу было трудно свыкнуться с новым миром. Том ходил словно тень, пугая своим видом Тревора, который никак не мог понять, куда делся его приветливый и любящий развлечения сосед, и кто этот депрессивный, ссутуленный человек, отчего-то постаревший на десятилетия прямо на его глазах. Однако Том не хотел ничего рассказывать и попросту заверил друга, что он справится. Он всегда справлялся.

По ночам, пока Кувалда не видел, Том не спал. Его часто мучили кошмары и снилось, как Билл уходил от него в туман, а затем раздавался визг тормозов, крик и звон разбитого текла. Иногда Том проклинал все вокруг на чем свет стоит и мечтал, чтобы это прекратилось, но леденящие сны терзали его душу еще около полугода. В каждом из них светлая улыбка лучшего друга исчезала во вспышке холодного света, и тогда Том просыпался задыхаясь и не понимая, в какой из реальностей он находился. Его сердце билось как ненормальное и он часами уговаривал себя снова заснуть. Это был один из самых страшных периодов после реабилитации.

Когда прошло некоторое время, он все же нашел в себе силы дочитать оставшиеся тетради. Без интереса пролистав их все, Том нашел там много всякой ерунды про модели планет, про отца и мать, затем про нелегкую жизнь подростка. Он прочитал про то, как они с матерью оставили в Вашингтоне привычный уклад жизни, друзей и Йорга, который содержался под надежным присмотром Брайтмана. Симона регулярно переводила в клинику суммы за его лечение.

Больше важной информации в тетрадях не было. Закончив чтение, Том взял все дневники и решительно сжег их. Он долго смотрел, как сворачиваются пожелтевшие страницы, как огонь слизывает воспоминания и прощался со старой жизнью. С любовью. С дружбой. Со своими попытками перемещаться. И со светлой верой в то, что если двое любят друг друга — этого достаточно, чтобы сворачивать горы.

К сожалению, одной любви оказалось чудовищно мало. Чтобы очистить свою совесть и облегчить душу Том сказал себе: Билл счастлив теперь. Он это заслужил.

Время шло. После возвращения в новое будущее, Том сильно изменился, однако с каждым пройденным годом, с каждым прожитым днем он убеждал себя не бояться, а затем смог и вовсе оглядывался назад и больше не просыпаться в ледяном поту среди ночи. Ощущение того, что он что-то забыл там, за спиной, не покидало его, но он научился с ним жить. Том даже не пытался завести себе пару, даже случайных связей избегал, как огня. Он не позволял себе никаких чувств и целиком погрузился в учебу. В его груди, в его памяти и в его голове навсегда осталась выжженная дыра, которую была не в состоянии вылечить никакая терапия. Он больше никогда не вел тетрадей, журналов или каких-либо записей, кроме самых необходимых, и старался удостовериться в том, что именно он делал снимки, стараясь не попадать на фотографии. Он шел по жизни, держа свои воспоминания только в одном месте, — в своей голове.

У него получалось. Со временем, его визиты в клинику стали все реже. Внутричерепные боли почти прекратились. И даже ночные кошмары больше не мучили его так сильно.

Все налаживалось, к тому же, в семье Тома произошло одно счастливое событие: к моменту, как он добрался до конца последнего курса, Симона подарила ему очень крикливого маленького братика. Она уже давно нашла себе ухажера, вышла замуж и была счастлива в новой жизни. Чуть позже Том с отличием закончил институт и продолжал снимать с Тревором квартиру в Нью-Йорке, где они открыли частную практику. Профессор Мур направил их, найдя способы помочь им по знакомству. Он всегда считал своего ученика блестящим студентом.