Семь кругов Ада (СИ)

Руки Зуо тем временем мягко пересчитывали мои ребра, то поднимаясь вверх, то снова спускаясь к поясу, а я все сильнее жался к сэмпаю, чувствуя, как уже самым интересным и самым чувствительным местом на данный момент откровенно трусь об его. Черт! Хочу! Хочу секса! Хочу траха! Но Зуо почему-то никаких больше активных действий не предпринимал. Раз хочешь меня, нагни и отымей! Чего ломаться-то? Жалеешь? Так после обглоданной шеи, разорванная задница погоды не сделает!

Конечно, ничего из этого я сказать не мог, ибо мои губы были заняты совсем другим, но все, что роилось у меня в голове, я активно старался показать на пальцах! Например, я ослабил галстук Зуо, расстегнул его рубашку и даже потянулся к его поясу, когда мои руки были пойманы и сжаты так сильно, что оставалось лишь тихо поскуливать.

— Не много ли ты себе позволяешь? — злобная ухмылочка извращенца с губ Зуо не сходила, хотя он явно и хотел придать себе более серьезный вид.

— Не Мало ли ты себе позволяешь? — вопросом на вопрос ответил я.

— Возможно, — не стал спорить Зуо, отпуская мои руки и снова целуя. Я хотел было предпринять еще один крестовый поход на его ширинку, но Зуо меня опередил. Послышался звук расстегивающейся молнии сначала у него, затем у меня. Ощущение прикосновения к чувствительной головке заставил меня практически захлебнуться в эмоциях. Целоваться я больше был не в состоянии, просто вновь уткнулся лбом в плечо Зуо, закусил губы и зажмурил глаза, стараясь не кончить в первые же секунды. Нельзя же так позориться верно? Надо показать, какой я весь из себя выносливый и опытный! Хотя опыта во мне… У меня на лбу кажется написано, сколько у меня его. Огогошеньки сколько! Практически по нулям. А Зуо, наверное, еще тот ловелас. На него полшколы дрочит, так что… Хотя, зная сэмпая, (а я думаю, я чуть-чуть, но все же его узнал за то время, что мы были вместе) мне как-то трудно было представить, что он с кем-то спал из-за симпатии, ибо и понравиться-то ему очень и очень сложно, надо быть таким же психом как и он сам, ну, или таким как я!

Притронуться ни ко мне, ни тем более к себе, сэмпай мне так и не дал, поэтому я просто обнимал его и, попеременно шумно вздыхал, чувствуя как его пальцы, прижимая мой член к своему, мягко скользят по стволам вниз, затем возвращаются, сжимают головки, выдавливая капельки смазки, которые тут же смешивались и вновь размазывались. Терпкий запах секса, размеренные, мучительно медленные, но именно из-за этого до боли приятные прикосновения, его тяжелое горячее дыхание и странное чувство нежности.

— Зуо… — выдохнул я, чувствуя, что еще чуть-чуть, и сдерживаться больше не будет сил.

— М-м-м…? — кажется, он был поглощен процессом ничуть не меньше меня.

— Ты любишь… Меня? — сквозь собственные стоны выговорил я, а было это очень сложно, если учитывать, что язык мой отчего-то еле ворочался.

— Нет… — увеличивая темп, прошипел сэмпай. Я не удержался и все же начал помогать ему, лаская нас обоих.

— Ну и дурак… — фыркнул я, впившись и раздирая его спину пальцами свободной руки, но, даже не замечая этого от нахлынувшего, ни с чем, ни сравнимого удовольствия. Пальцы ног и рук свело судорогой, сердце колотилось как бешеное, дыхание прерывалось, в висках стучало, шея кошмарно болела, но от этого, по-моему, я чувствовал все лишь острее.

— А теперь? — выдохнул я, отойдя от первого впечатления, но, все еще не убирая руки с члена Зуо, которая теперь вся была в его сперме.

— Не знаю…

====== Четвертый круг Ада: 34. Три ответа на четыре вопроса ======

— Тери, ты часто думаешь о Джонни?

— Да… Он единственный, кого я люблю, и буду любить вечно.

— Тери, ты часто думаешь о Джонни?

— Нет… Мне не интересна эта слабая ни на что не способная личность.

— Тери, ты часто думаешь о Джонни?

— Да! Иногда он меня так бесит! Так бы и убил!

— Тери, он уже мертв…

— Э-э-э… Больше не шутите так, доктор…

— Тери ты часто думаешь о Джонни?

— Ага… И рад, что он сдох…

— Тери, ты часто думаешь о Джонни?

— Джонни? Хм… А кто это?

— Тери, — обратился врач к своему юному пациенту. Мальчик вздрогнул, словно только что пришел в себя от каких-то ведомых только ему мыслей, и поднял на мужчину большие светло-серые глаза, — ты часто думаешь о Джонни? — спокойно поинтересовался психолог. Мальчик на это лишь нахмурился, почесал подбородок и, наконец, прошептал:

— Иногда он мне снится.

— И что он делает у тебя во сне?

— Танцует в балетной пачке или копает червей… пф! Не знаю, что он там делает, вот смотайтесь ко мне в сон и сами у него спросите, чего он меня колебает даже после смерти! — фыркнул мальчик, в возмущении скрещивая руки на груди. — Заняться что ли больше нечем? — заорал на весь кабинет юный пациент, задрав голову к потолку и разведя руки, — нечего делать, идите, спасайте тюленей от нефти!

— Кстати, — мальчик вновь перекинул свое внимание на психолога, — вы любите чучела тюленей? Прикольная штука!

— Нет, Тери, не уходи от ответа, каковы действия Джонни у тебя во сне?

— Действия… — Тери вновь нахмурился, сильнее прежнего, — действия-действия-действия… — начал бормотать он себе под нос, словно вспоминая значение данного слова, — знаете, не люблю физкультуру… я самый слабый, и мне это совсем не нравится. Я не могу подтянуться на руках даже раза, представляете?! Зато я быстро бегаю!

— Тери, каковы действия Джонни у тебя во сне? — спокойно переспросил психолог.

— Еще я ненавижу мармелад в сахаре. Просто терпеть не могу! Когда сахаринки начинают хрустеть на зубах, это гадко!

— Тери, каковы действия Джонни у тебя во сне? — настаивал на своем мужчина. Воцарилось минутное молчание. Когда Тери вновь заговорил, голос его показался каким-то чужим, неправильным, холодным, бесчувственным, не принадлежащим маленькому мальчику:

— Джонни? А кто это? — удивился он, начиная беззаботно болтать ногами.

— Тери, — доктор Силлети тяжело вздохнул, на миг закрыл глаза, дабы привести сумбур мыслей в порядок, и задал новый вопрос, — Скажи мне, как зовут твою мать?

— Мать? — серые глаза мальчика внезапно стали стеклянными, минут пять Тери и вовсе не шевелился, лишь медленно покачивался взад и вперед, не сводя глаз с психолога и не мигая:

— Мать… — повторил, наконец, он, и глаза его вновь стали живыми, а качаться он перестал, — Джонни? А кто это? — удивленно спросил он.

— Причем тут Джонни?

— Ну… Вы же сами только что спросили: «Каковы действия Джонни у тебя во сне», так вот, я не знаю никакого Джонни… Но недавно мне приснился парад планет!

Силлети вновь вздохнул и сделал очередную пометку в своем блокноте. Этот ребенок стал его пациентом совсем недавно. Его привела в больницу мать, сказав, что у мальчика психологическая травма. Но видимо, она не знала, что эта травма уже давно переросла в нечто большее. К примеру, ребенок страдал от провалов в памяти, он мог забыть как об умершем друге, о котором скорбел, так и о наличие в своей семье родной сестры или даже имя собственной матери! Психолог понимал, что карточку болезни Тери давно уже пора было передавать Психиатру, но юный пациент был слишком интересен, слишком необычен. К тому же Силлети зачастую просто не мог понять, безумие ли было виновато в столь странном поведении и в столь необычном видении жизни его пациента, или во всем была виновата его безусловная гениальность? Да, граница между двумя этими понятиями из века в век всегда была очень тонка, а кто-то ее не видит вовсе, и, тем не менее, ставить на нём клеймо психически нездорового Силлети ну очень не хотелось, с другой же стороны, психолог боялся, что в дальнейшем состояние Тери лишь усугубится. Но как узнать, в чем причина внезапных провалов, которые возникают сами по себе и только в определенные моменты жизни мальчика? И как давно они мучают Тери, и если давно, почему его мать не замечала этого? Столько вопросов, ответы на которые крылись где-то в голове этого маленького гения. Нет-нет, психолог не собирался отпускать мальчика так просто. Впервые ему был настолько интересен человек, настолько поражал его внутренний мир, пышущий неудержимой силой.