Там, где гибнут птицы (СИ)

      Не должно было быть этой войны…

      Взгляд горящих глаз прожигает насквозь. Сакура задыхается, захлебывается уже воздухом. Из узких зрачков на нее смотрит бездна — древняя, холодная, пустая. Очень мудрая и очень уставшая.

      - Нет, — говорит лис, отворачиваясь.

      Он уходит, и лапы его осторожно ступают меж раскиданных частей каменных статуй — крошево, словно куски навеки застывшей плоти. В них история боли и противостояния, жажды и отчаяния, ненависти и дружбы, история любви — их история, — запертая в веках. И уже на границе видимости, когда огромная тень прячется в нитях дождя, Сакура слышит его голос:

      - Мальчик, который должен был изменить мир, умер уже очень давно.

      И он исчезает во вспышке пламени — Девятихвостый демон, почему-то не сумевший исцелить рваную рану в животе Узумаки Наруто. Или не пожелавший ее исцелять.

      Наруто всегда умел убеждать, думает Сакура и поднимается на дрожащие ноги.

      Возможно, он был прав. Когда-нибудь, там, где не будет ни клана Учиха, ни джинчурики или кого-то еще, они смогут понять друг друга.

      Над Долиной Завершения гремит гроза.

***

      В пыльной траве лунным отсветом мелькает стальной блеск. Кудо напрягается, стискивает зубы — враг? Затуманенным мозгам требуется несколько секунд, чтобы понять, что это не шиноби, а просто стальная табличка — чей-то потерянный протектор?

      Кудо зажимает рукой распоротый бок, и только это спасает его кишки от встречи с землей. Он валится на траву прямо рядом со злополучной мерцающей пластинкой. Надо бы дойти до груды камней впереди — там слышится шепот ручья, растут дубы, и прятаться там гораздо удобнее, но Кудо исчерпал свои силы.

      Какая разница, где прятаться? Да и зачем? Если его не догонят — а его догонят через пять минут, — то он умрет от кровопотери через десять. Трепыхаться заставляют только вбитые в подкорку инстинкты — спасти своих.

      Он окровавленными руками пытается достать рацию. Чертовы кишки, лишившись поддержки, все же валятся на чертову землю, и мать вашу, Кудо видел и не такое. Но во всех случаях это были не его кишки, так что легкое дрожание рук и судорожные всхлипы ему простительны.

      Рация барахлит, но он все же хрипит в три тонкие щели приемника:

      - Четвертый гарнизон уничтожен, они захватили Треххвостого и Четыреххвостого. Выпускайте Джинчурики Девятихвостого. Выпускайте!

      Он повторяет это снова и снова: пока слышит шорох приближающихся ног, пока темнеет в глазах. Пока чертова рация окончательно не сдыхает.

      Кудо откидывает ее в сторону, мысленно обещает разнести в клочки чертову машинку — сейчас, вот только последует ее примеру…

      Но шиноби камня то ли брезгуют его добивать, то ли отвлекаются на более ценную добычу. Кудо медленно умирает под светом полной луны и почему-то никак не может потерять сознание: организм шиноби, выросший на войне, впитавший в себя войну — борется до последнего. Кудо матюгается на чертов организм, и его тут же скручивает кашель. Он выплевывает свои легкие, скрючиваясь на боку. И черт возьми, это что, его печень?!

      Напугавший его протектор оказывается табличкой, и она маячит прямо перед глазами. Кудо сосредотачивается, хотя сделать это непросто, тратит десять драгоценных секунд на фокусировку зрения, и читает строгие кандзи. Мама всегда ему говорила, что читать полезно. Все пять лет, что они были вместе, пока бесконечная война не забрала и ее.

      Еще десять секунд уходят на осмысление.

      И последние пять секунд своей короткой жизни пятнадцатилетний Узумаки Кудо тратит на то, чтобы усмехнуться.

      - Да уж, старики. Ваши умения были бы куда как кстати.

      Кровь, вытекающая из полуоткрытого рта, пачкает стальную поверхность.

      В остекленевших глазах отражаются полустертые линии и складываются в два имени.

      Его тело находит запыхавшаяся сестра. Последняя из некогда большого клана, начавшегося от великого Героя давних времен, она замирает лишь на мгновение, отдавая дань почета. Она давно разучилась плакать.

      Катон облизывает тело огненной тусклой струей и продолжает резвиться на подгорающей плоти.

      Запах паленого мяса привычен с самого детства.

      Она быстро оглядывается, профессионально подбираясь, а потом командует отряду отступать.

      Вековые дубы в десяток обхватов шумят над грудой камней.

      Их корни давно уже размололи в крошево переплетающиеся пальцы каменных статуй.

***

      - Нет, ну как, ну как можно быть таким идиотом? — вопрошает темноволосый пацан, безжалостно пиная распластанное по земле тело. Тело горестно стонет и не предпринимает попыток к вставанию. — Ты мог сдохнуть! Прямо сейчас! Прямо тут!

      - Даттебае, ничего не мог! — возражает тело, переворачиваясь к небу голубоглазой физиономией. — Ты слишком большой зануда, ублюдок!

      - Я вообще не понимаю, как я терплю тебя, идиота! — сокрушается юный пинальщик распластанных тел.

      - О! — тут же воодушевленно восклицает голубоглазая физиономия и расплывается в широченной улыбке. — Иди сюда, я объясню!

      Под громкий мат и сдавленный хохот, под шум падающего тела, под тихий звук привычного поцелуя и приглушенные выдохи с огромного дуба над озером срывается лист. Он кружится и падает на каменную щебенку, выстилающую тропинки. И солнечные лучи высвечивают каждую прожилку — словно сеть животворящих вен.