Симпатика (СИ)

Чонин слабо улыбнулся, вытянул руку, ухватился за край одеяла и дёрнул. Хань свалился к нему на колени, окончательно запутавшись в одеяле, потом вскинул голову, уставившись на него с недоверчивым ошеломлением.

— Я знаю. Не бери на себя слишком много, хорошо? Это отличалось. То, что ты сделал в этот раз. В этот раз это было похоже на сон. Спокойный сон. И я слышал тебя. И тебя, и Солли, и других. Поэтому…

Хань помотал головой.

— Тебе всё равно было больно. Меньше или больше — это неважно. Прости меня. Я знаю, что это просто слова, и тебе вряд ли станет легче… Но я не должен был обещать тебе. Даже тогда я знал, что нарушу обещание. И если ты меня ненавидишь… Понимаешь, меньше всего я хотел, чтобы тебе снова было больно, но… Но этот мир может катиться в преисподнюю, если в нём не будет тебя. И даже если ты меня убьёшь за всё, это неважно. Я всё жду, когда же ты скажешь, что я солгал, что я мерзкий и вообще… и что я должен держаться подальше от тебя. И если ты этого хочешь, пусть так и будет. Пусть… Прости меня, но я не мог поступить иначе! Я должен был хотя бы попытаться спасти тебя. Я… я четыре года думал, что тебя больше нет. Четыре года пытался примириться с этим, но просто медленно сходил с ума. Даже если с самого начала я поступал неправильно, поздно открещиваться от ответственности, ведь так? И нельзя останавливаться на полпути. Я просто так не могу… — Хань вдруг порывисто обнял его и уткнулся носом в шею. — Я не могу отпустить тебя только с воспоминаниями о боли. Сейчас у тебя есть Солли, с ней всё хорошо. И есть ты. Мне достаточно будет, если вы будете счастливы. И если у вас обоих будет много счастливых воспоминаний, которые перечеркнут всё, что было прежде. И я действительно хочу, чтобы ты любил меня, но знаю, что у меня больше нет на это права. Да и не было никогда, если честно. Всё, что я делал, это…

— Ты слишком много говоришь, — перебил его Чонин и провёл ладонью по светлым волосам, побитым сединой.

— На самом деле, это не самое главное, — упрямо продолжил Хань. — Не уверен, что смогу всё объяснить правильно… ты значишь для меня гораздо больше. Если ты хочешь, чтобы я ушёл… я уйду. Мне важно, чтобы с тобой всё было хорошо, даже если меня не будет рядом. Я хочу, чтобы ты и Солли были счастливы и жили. Со мной или без меня — это уже неважно. Но ты…

— Хань…

— Ты не понимаешь…

— Понимаю. Ты говоришь во сне. — Чонин слабо улыбнулся с лёгкой грустью.

— Ты… Что? — Хань отпрянул и попытался сесть у него на коленях прямо.

— Ты говоришь во сне, — тихо повторил Чонин. — Говоришь со мной. Я слышал всё. И не один раз.

Хань смотрел на него с отчаянием и растерянностью, потом беспомощно сказал снова:

— Прости меня. Ты был прав тогда, знаешь? Ты однажды сказал мне, что никто никогда не сможет тебя заменить. Так и есть. Только я понял это слишком поздно, наверное. Меня утешает лишь то, что у тебя будет достаточно времени, чтобы забыть всё плохое. И я больше не смогу тебя вернуть, так что не беспокойся об этом. Не смогу не потому, что разучился, а потому, что ещё раз я просто не выдержу. Знать, что тебя уже почти нет или нет вовсе… это убьёт меня.

Хань опустил голову и вздохнул, осторожно сдвинулся и попытался подняться, но Чонин удержал его и снова притянул к себе, обнял. Прикрыв глаза, слушал тихое дыхание, сплетавшееся с далёким шёпотом прибоя. Запустил руку под одеяло и пробежался пальцами вдоль позвоночника Ханя. Тот невольно прижался к его груди плотнее.

— Что ты делаешь?..

— Ты хотел, чтобы я любил тебя. Хочешь до сих пор? Или уже не хочешь?

— Я не думаю, что ты можешь любить меня после всего, что… — Хань упёрся ладонями ему в грудь, но Чонин не позволил ни отстраниться, ни ускользнуть, лишь обнял крепче.

— Ты понятия не имеешь, что я могу, а чего не могу. — Чонин тронул губами щеку Ханя в намёке на поцелуй. — Как долго ты собираешься охранять мой сон, Хань?

Чонин разглядывал дрожащие губы Ханя и молчал в ожидании, хотя уже знал ответ.

— Всегда. Даже если ты сбежишь от меня или заставишь меня уйти, я… что-нибудь придумаю…

Губы у него были такими же мягкими и отзывчивыми, как и раньше. Вспомнить их вкус, коснуться пальцами светлых прядей надо лбом, различить тихий стон…

Пока Чонин искал Ханя в коме из одеяла, Хань торопливо расстёгивал его рубашку и брюки. Каждое их действие отличалось резкостью и решительностью. И обоим не хватило терпения.

Потом они замерли, пристально глядя друг на друга, пока одеяло медленно сползало на пол.

Хань сжимал коленями бёдра Чонина и держался руками за сильную шею, а пальцы Чонина чуть подрагивали на его ягодицах. Но едва Хань попытался приподняться, Чонин удержал его, потянул на себя — до тихого долгого стона.

— Чонин…

— Просто… побудь так… — пробормотал Чонин, зажмурился, наслаждаясь теснотой и пульсацией мышц в теле Ханя. Накрыл ладонями ягодицы Ханя, огладил бёдра и провёл пальцами по спине. Наклонив голову, обхватил губами сосок, облизал и снова втянул в рот, чтобы ощутить, как чувствительный кусочек плоти твердеет и набухает от его ласк. Слушал, как меняется дыхание Ханя, а сердце бьётся всё быстрее.

Хань долго не выдержал и ухватился за его волосы на затылке, потянул, отвлекая его от груди, и пылко припал к его губам собственными. Глухо застонал, едва Чонин вновь смял ягодицы пальцами, слегка впиваясь в плоть ногтями. Хань плавно приподнялся, а опустился резко, основательно насадившись на член. Тут же ожёг поцелуем кожу на шее Чонина, слегка прикусил и провёл языком. Вновь приподнялся и опустился с глухим стоном, запутался пальцами в волосах Чонина, притягивая к себе и нетерпеливо пробуя губы на вкус, мягко прихватывая зубами кончик языка. Всхлипнул, когда Чонин обхватил пальцами набухший ствол и огладил большим пальцем головку. Чонин почти тут же убрал руку с члена Ханя и позволил возбуждению чуть схлынуть, чтобы растянуть удовольствие. Уверенно толкнулся, входя в Ханя глубже и продолжая держать взглядом его лицо, в чертах которого оттенки наслаждения стремительно сменяли друг друга.

Чонин любил смотреть на Ханя, когда тот приближался к оргазму, а после — испытывал его. Чонина в такие мгновения лицо Ханя просто завораживало. Лицо Ханя, голос, дыхание и даже каждое движение — снаружи и внутри. И наваждение только усиливалось по мере того, как Чонин приближался к оргазму сам. У него всегда возникало ощущение, что вот сейчас, именно в такой миг, они в силах стать единым целым. Навсегда — с одним сердцем на двоих, одним дыханием и одним телом. Хань так плотно сжимал в себе его член, что, казалось, разделить их будет невозможно.

Тёплое и липкое на животе, приятная тяжесть обмякшего в его руках тела, неровное дыхание и короткие прикосновения губ к щеке — и сладкое ошеломление после испытанного удовольствия. Одного на двоих. Пусть даже это было слишком быстро, впопыхах, без какой-либо подготовки и без всякого намёка на романтику, но им обоим этого не хватало.

Чонин обнял Ханя дрожащими руками, чтобы хоть немного защитить от утренней прохлады, с силой прижал к себе и провёл губами по обнажённому плечу.

— Это как в первый раз… Не жалеешь? — задыхаясь, шепнул ему на ухо Хань. — Я… принёс тебе… много боли, любовь моя, а ты…

— Не жалею, — едва слышно отозвался Чонин, легонько рисуя кончиком пальца на спине Ханя их имена. — Ни о чём. Я мог бы ждать тебя и дольше.

Всегда. Потому что ожидание…

— Это слишком хорошо, чтобы я мог так легко в это поверить. Но даже если это сон, не буди меня пока, — тихо попросил Хань, прижавшись щекой к его щеке. — Мне хочется хоть чуточку верить, что я в состоянии принести тебе немного счастья.

Чонин улыбнулся и прикрыл глаза, чувствуя, как Хань кончиком пальца обводит его губы.

— Прости меня… — шепнул Хань. — Прости меня, любовь моя. Но я больше этого не вынесу. Лучше я сам умру вместо тебя. Этого мира просто не существует для меня, если в нём нет твоей улыбки.

Чонин промолчал, но вновь улыбнулся. Он так и не сказал Ханю, что тот не только говорит во сне, но ещё спит плохо и бредит, иногда даже плачет и настойчиво просит: “Живи, пожалуйста. Ненавидь, если хочешь, но живи”.