Открой душу и кричи (СИ)

— А может твоя проблема здесь? В этой умной голове, породившей беспочвенное заблуждение о своей личности? — Лектер огладил его лоб, вплел пальцы в волосы, с наслаждением путая их в жестких кольцах завитков. — Мы обязательно обсудим это на сеансе. Вопиющая наглость считать себя не тем, кем ты являешься.

Он убрал руки, и Уилл повалился на кровать, словно подкошенный. Он тяжело дышал, больше не чувствуя этого подавляющего влияния, чужое дыхание все еще ощущалось фантомом на его коже. Ганнибал размял мышцы на его плечах, тронул бока коротким прикосновением, остановил ладони на бедрах. Грэм застонал, вскинулся, упираясь грудью в постель. Лектер прочертил линию позвоночника, обвел кончиками пальцев каждый позвонок, сжал ягодицы, разводя в стороны. Уилл дрожит, остро реагируя на каждое прикосновение, он до сих пор не может принимать собственное тело. Он ерзает, пытаясь найти более устойчивое положение. Ганнибал проскальзывает пальцами ниже и шумно, сорвано выдыхает.

— На что ты рассчитывал, Уильям? — Грэм вжимает голову в плечи и сильнее упирается лбом в постель, когда мужчина слишком резко проталкивает внутрь него два пальца. Он все еще влажный и достаточно растянутый. — Что я буду жесток с тобой и не потружусь уделить достаточно времени, чтобы подготовить тебя? Или собирался выпрыгнуть из штанов, как только закроется дверь? Совершенно несносный.

Ганнибал выворачивает руку, прокручивает пальцы, толкаясь глубже, разводит их ножницами и добавляет третий, не предупреждая, заставляя мужчину под собой всхлипывать, приподнимая бедра. Уилл хрипит, когда Лектер намерено касается простаты несколько раз подряд, крепко пережимая член у основания. Ему невыносимо терпеть, с их последней близости прошло около месяца, и сейчас он жаждет получить все, что мужчина может ему дать. Пальцы покидают тело, Грэм разочарованно, стыдливо стонет, громко и протяжно, теряя ощущение наполненности, а потом вскрикивает, когда те же самые пальцы, более мокрые и скользкие снова толкаются в него, резко и болезненно.

— В следующий раз ты сделаешь это здесь, — Уилл скребет ногтями по простыне, комкает во влажных от пота ладонях плотный хлопок, пока пытается заставить свои легкие работать. — Задерешь свои ноги повыше, а я буду смотреть.

Лектер царапает его живот, оставляя на коже быстро краснеющие полосы. Ганнибал никогда не был таким. Был требовательным, жадным, напористым, но никогда — агрессивным и жестоким, подавляя и отбирая последние крохи самоуважения и воли. Уилл подставляется, жалобно скулит, унижается, выпрашивая больше ласки. Он с трудом говорит, вместо слов из глотки вырываются неразборчивые хрипы, сухие и колючие, царапающие горло не хуже когтей. Ганнибал кажется удовлетворен приведенным в исполнение приговором. Жертва покорна и больше не желает сопротивляться. Он раскатывает презерватив быстрым, точным движением, будто делает разрез на коже, не теряет самообладания ни на секунду, смазывая себя, и мажет губами по плечу одновременно с первым толчком, в последний момент передумывая сжимать зубы на коже. Уилл выдыхает с облегчением и благодарностью, опираясь на руки, чтобы приподняться над постелью. От соприкосновения расцарапанной груди с простыней нестерпимо больно, царапины горят и, кажется, кровоточат. Ганнибал удерживает его бедра, двигаясь неторопливо и размерено, внимательно наблюдает, откладывая в памяти столь восхитительную картину. Грэм — словно хищник, дикий и необузданный, мышцы на его спине мягко перекатываются под почти нетронутой загаром кожей, он весь невообразимо гибкий и сильный, выдерживает любое воздействие, удовлетворенно шипя. Дикое животное, прирученное опытным исследователем. Лектер надавливает ему между лопаток, вжимая грудью в постель, толкая в боль, от которой Уилл стремился уйти, и ответом ему служит скуление, перемешанное со стоном, а бедра дрожат в возбуждении. Он пахнет вожделением, острым и пряным, жгущим язык, оборачивается через плечо, глядя невидящим взглядом. Грэм дергается, насаживается сам, его ритм рваный и беспорядочный, сипит, придавленный тяжелым телом к постели. Ганнибал обхватывает его член все еще скользкой от смазки ладонью, Уилл толкается в кулак, стремясь получить оба удовольствия разом. Мужчина сжимает его бедро, оставляя синяки, и кусает над лопаткой, благосклонно даря отметину красную и болезненно пульсирующую. Грэм изгибается, почти неестественно, будто лишенный костей, кричит хрипло и надрывно, трется исполосованной грудной клеткой о простыню, вызывая все новую вспышку боли, заставляющую его колени дрожать. Ганнибал двигается в нем грубо и резко, звуки, которые он издает, на грани первобытного рыка, он стискивает пальцы на горячей плоти, царапая уздечку, прижимается грудью к мокрой от пота спине мужчины, прогибаясь до жжения в позвоночнике, его дыхание сухим горячим ветром обдает ухо.

— Ti mangerei*******, — Уилл не понимает, лишь больше подается назад, через раз дыша раскаленным воздухом, позволяя кусать свои ноющие от напряжения плечи.

Ганнибал снова и снова раздражает его царапины, оставляет новые на бедре и внизу живота, ни на мгновение не останавливая движение ладони на твердом члене. Он толкается особенно глубоко, головка вновь и вновь задевает простату, и Уилл вскидывает голову, запрокидывает ее назад так, что горлу становится больно.

— Ох, блять, — он стонет, вздрагивает всем телом, продолжая насаживаться, сбивая их обоих с ритма.

Лектер позволяет ему коснуться себе самостоятельно, пока жестко фиксирует вертлявые бедра, чтобы двигаться в прежнем ритме. Уилл вытягивает руки, пытаясь распластаться на кровати, но вместо этого лишь подставляется еще больше, открытый до мучительной истомы. Он кончает, когда два пальца Ганнибала надавливают на его промежность, трясется, будто в лихорадке, и протяжно скулит своим осипшим голосом, упираясь лбом в простыню. Лектер следует за ним через несколько особенно глубоких и быстрых толчков, замирая и наслаждаясь тем, как растянутые мышцы сжимаются вокруг него. Он убирает руки, и Грэм падает, поверхностно дыша. После секса с Ганнибалом он всегда настолько истощен, что готов провалиться в сон, как только закроет глаза. Голова приятно пустая, а перед глазами блаженная пелена тумана, не дающая увидеть ничего вокруг. Он ощущает на себе влажное полотенце, стирающее пот, смазку и сперму, не понимает, как течет время — идет ли вперед или остановилось, пока мир не перестал вращаться вокруг них. Лектер даже не пытается сменить постель, они оба измотаны, так что он расправляет скомканное одеяло, чудом уцелевшее и неиспачканное, и накрывает их обоих. Уилл распахивает глаза, вычерчивает взглядом острые черты лица, и Ганнибал не может не смотреть. Сейчас, подернутые вуалью остывающего возбуждения, они потемнели, потеряли свое небесное стекло. Сейчас перед ним два лондонских топаза, затуманенные дымкой темно-синие камни с изумрудом в своей основе, баснословно дорогие, сложные в огранке и неподвластные неловким рукам новичка-ювелира. Ганнибал искусный мастер, горделивый, расправляющий плечи, наслаждаясь уникальным творением. Грэм, наконец, восстанавливает дыхание и прочищает саднящее горло.

— Что у тебя завтра? — Лектер вытягивает руку, и мужчина тут же придвигается, укладывая голову на заботливо подставленном плече. Момент наибольшего доверия, большего, чем позволение взять тело.

— Лекция в двенадцать, а потом Джек снова раскрошит мой мозг, чтобы подать самому себе на блюдечке раскрытое дело, — Уилл хмурится, закидывает на любовника ногу, чувствуя, как медленно проваливается в сон. — Но мне нужно будет вернуться домой, чтобы выгулять и покормить собак. Так что я уеду рано.

— Мой первый пациент — в десять, нам лучше отдохнуть. Нужно что-то придумать, иначе после следующего раза моя спина просто не выдержит, — Ганнибал ухмыляется, Уилл легко может повторить его улыбку, даже не глядя. — Боюсь, моей пояснице утром потребуется массаж.

— Старикан, — Грэм позволяет тягучем луизианскому акценту скользнуть в свой голос, поддразнивая, прежде чем его глаза закрываются.