Открой душу и кричи (СИ)

— Я был у доктора Дю Морье пару дней назад. Хотел поговорить с ней о тебе. Не считая того, что мы выяснили, что я галлюцинировал на том приеме у Маурицио, она сказала мне несколько занятных вещей. Беделия, — он позволил себе назвать женщину по имени, фамильярно и вызывающе, — сказала, что ты уничтожишь меня, разрушишь мою жизнь. Говорит, ты не способен на привязанность к людям, так что все, что между нами, — фикция и обман. Я не знаю, что мне с этим делать, Ганнибал. Когда ты говоришь, что ценишь мою компанию на этих приемах и в собственном доме, я чувствую себя будто на расстреле. Словно в любую минуту ты всадишь мне пулю между глаз. Я умею объективно смотреть на вещи и оценивать себя. Вряд ли я тот, кто подходит тебе.

— Позволь мне кое-что прояснить, Уильям, — Грэм снова дернулся, будто от удара. Это имя лишало его возможности дышать, произнесенное низким, вкрадчивым голосом Ганнибала. — Доктор Дю Морье считает, что, имея несколько неточных фрагментов, может представить себе всю картину целиком. Но она слишком самоуверенна, так что ее мнение касательно наших с тобой отношений не имеет никакого веса. Да, возможно я и разрушу часть твоей жизни, но только ту, которую ты позволишь разрушить, как и сам что-то изменишь во мне. Уилл, ты — настоящее сокровище в этом доме, в своих рубашках и в окружении кошмаров ты — произведение искусства, которое я сумел разглядеть раньше, чем все остальные. И я не позволю ни Беделии, ни Маурицио, ни Джеку, ни кому-либо еще лишить меня наслаждения любоваться тобой в своей жизни. А та твоя подружка очень сглупила. Как можно было променять твои восхитительные глаза на недалекого футболиста, не понимаю.

Грэм выдохнул с облегчением. С его плеч будто упала целая скала, легкие снова наполнились кислородом. Он больше не чувствовал обжигающего дыхания оленя на своей шее, не видел мрачных теней на стенах. Он протянул руку и обхватил ладонь Ганнибала своими пальцами, крепко стискивая ее. Нужно было что-то сказать, но слов просто не нашлось. Лектер расслабился вслед за ним, погладил большим пальцем грубую из-за работы кожу и убрал руку, неслышно отодвигая стул. Десерт не вставал в горле комом, абрикосовый клафути****** был плотным и умеренно сладким, Уилл и не ожидал, что мужчина сможет приготовить сладость неудачно. Они обсудили последние новости, Грэм поделился переживаниями из-за дела, умолчал о кошмарах. Для рассказа о снах у него есть время на сеансах. Взгляд Ганнибала потемнел, когда они допили вино. Мужчина неспешно собирал тарелки, а стоило Уиллу попытаться помочь убрать со стола, одернул его одной фразой.

— Поднимайся наверх.

Уилл вздрогнул в очередной раз за вечер. Он знал эту интонацию, попытался унять тремор в пальцах, но ничего не вышло. Оставив Ганнибала в столовой одного, он нервно поспешил к лестнице, каждый шаг по которой вызывал пугающую сладостную боль внизу живота.

Заходить в душ третий раз за день уже претит. Но необходимость этого отрицать невозможно. Разговор вышел нервным и напряженным, а его ожидание ощутимо пошатнуло и без того слабую психику. Спина неприятно липкая от пота, и горячая вода болезненно ударяет по коже, смывая остатки тревоги. От влажности в просторной запертой комнате волосы скручиваются в тугие кольца, приводя голову в абсолютнейший беспорядок, Уилл пытается распутать хоть несколько кудрей мокрыми пальцами, но бросает это занятие, все равно бесполезное. Он смотрит на свое отражение в зеркале, чужое и незнакомое, возможно даже отталкивающее больше, чем обычно. Мужчина тщательно стирает с тела воду, растирает кожу до красноты у основания шеи и на груди, критично осматривает всего себя. Потому что не понимает. Не знает, что Ганнибал нашел в нем, настолько изувеченном. Он смотрел на себя, видел все свои переломанные кости, все двести шесть, прорвавшие кожу и зияющие сквозь открытые раны своими изломами. Закутанный в черный саван кошмаров и боли, он, дышащий, вскрытый по живой, трепещущей плоти, вызывал отвращение у самого себя, но не у Ганнибала. Тот, видимо, находил его уродство искусством, творением больного художника-шизофреника, рисующего свои видения. Уилл отлипает от зеркала, очки остались в комнате вместе с одеждой, он оборачивает бедра полотенцем, доходящим ему почти до колен, вытирает капли воды с массивной гранитной раковины и возвращается в спальню, где ему, по мнению большей части знакомых Лектера, самое место. Симпатичный сообразительный мальчишка, ублажающий своего благодетеля. В том, чтобы выглядеть младше своих неполных сорока, было больше минусов, чем плюсов. Ганнибал уже поднялся, собранный и методичный, он убирал в шкаф костюм, без стеснения обнажаясь перед другим мужчиной. Уилл завидовал этой уверенности. Он слеповато осмотрелся в полутемной комнате, от бликов света углы мебели расплывались, сглаживались, создавая ощущение безопасности. Наверное, это было единственное место, где Уилл чувствовал себя в безопасности. Лектер неслышно подошел к нему, мягкий ковер заглушал шаги, невесомо скользнул пальцами от ключиц до живота, неощутимо прочертил грудину и белую линию, на мгновение задержался у выступающих остей подвздошной кости и потянул за неплотно заправленный угол полотенца. Ткань послушно поддалась, скользнула по ногам, сброшенной кожей укрыла стопы. Грэм судорожно вздохнул. Ганнибал рассматривал его словно идеальный анатомический объект, изучал, взгляд его был таким, будто он решал, в каком месте сделать разрез, чтобы вскрыть, посмотреть на содержимое покрытого кожей и мышцами скелета. Кукла, молчаливый манекен, покорно принимающий любое воздействие. Уилл сделал шаг назад, а затем еще один, когда большая ладонь уперлась ему в грудь, подталкивая, направляя. Он собирался повалиться на постель, позволить делать с собой все, что мужчине вздумается, но Ганнибал настойчиво поймал его за запястье, заставляя поднять загнанный взгляд.

— Встань на колени, спиной ко мне, и выпрямись, — Грэм почувствовал, как ноги стали ватными, словно чужими. — Не трясись, я не собираюсь потрошить тебя.

И усмехнулся. Его улыбка, опасно-хищная, почти жестокая вызвала странный благоговейный трепет, внутри все свело. Матрац под коленями прогибался, не давал стоять устойчиво, Уилл покачнулся, но оказался удержанным сильными руками. Он шумно и часто дышал, чувствовал, как сердце колотилось в глотке, оглушая. Ганнибал прижался грудью к его спине, Грэм заерзал, волосы защекотали кожу в момент первого соприкосновения. Лектер огладил его грудную клетку, пальцы провели по ключицам, надавили на ямку между ними, Уилл почувствовал, как задыхается. Голова кружилась, горло будто сдавил тугой ремень. Дыхание Ганнибала, размеренное и спокойное, ерошило волосы. Его рука повторила самый первый путь, от шеи до живота, ногти оцарапали кожу на лобке.

— Нам бы стоило обсудить это на сеансе, но там не будет такого эффекта, — Лектер прижался теснее, лишая возможности двигаться. — Говоришь, что считаешь себя женщиной, видишь себя таковым. Где? Здесь?

Уилл закричал. Надрывно и коротко, все тело прошило болью, такой острой, что под веками заплясали белые пятна, когда Ганнибал с силой сжал пальцы на его мошонке. Под пальцами горячо пульсировала плоть, посылая волны боли к каждой клетке, заставляя кровь шуметь в ушах. Он попытался вырваться, но смог лишь еще раз крикнуть, беспомощный и слабый. Лектер мягко огладил пострадавшее место самыми кончиками пальцев, успокаивая боль, повел ладонью выше, давая обманчивое ощущение спокойствия. Приласкал вздымающуюся грудную клетку, оставил за ухом короткий поцелуй сухими губами.

— Или здесь?

Уилл не был готов. Казалось, что Ганнибал ломает голыми руками его ребра, Грэм слышал, как хрустели кости, чувствовал, как они крошатся, осыпаясь на внутренние органы. Боль разрывала его изнутри, он мог только безостановочно кричать, срываясь на сиплые стоны, когда мужчина расцарапывал его кожу и выкручивал соски, причиняя страдания, несравнимые ни с одним убийцей, пробирающимся в его голову. Уилл готов был разрыдаться, как девчонка, обиженная жестоким старшим братом, но, одержимый своим насильником, доверчиво подался навстречу ладоням, заглаживающим пострадавшее тело. Он трясся в чужих руках, не падал только потому, что его крепко держали, мучился от боли, пронизывающей все его естество. Ганнибал, словно извиняясь, наградил его долгим, влажным поцелуем в основание шеи, Грэм подался назад, прижимаясь так тесно, будто пытаясь срастись кожей. Он знал, Лектер его наказывал. Наказывал за устроенную драку, испорченную репутацию, сцену, разыгранную на пороге дома. Внезапное осознание ударило под дых — наказывал за Алану, за ее неосторожно произнесенное имя в ответе на вопрос. Ладони сжались на его голове, висках и челюстных суставах, Уилл напрягся, приготовившись к очередной вспышке боли. Но Ганнибал сдавил совсем несильно, только чтобы мужчина ощутил это давление.