Открой душу и кричи (СИ)

— Проклятие! — Уилл ударил по рулю, разглядывая отражение своего лица в зеркале заднего вида.

Его зрачки были настолько расширенными, что превратили радужку в тончайшую стеклянную кайму вокруг черных провалов. Хотелось верить, что это из-за отвратительно недостаточного освещения в его машине, а не потому, что придется покинуть этот крохотный оплот спокойствия, чтобы сделать шаг в самый настоящий бассейн с акулами. Уилл чувствовал себя так, словно сидел на игле и мучился от ломки, он даже мог почувствовать, как пульсирует аорта в верхней части его живота. Ему потребовалось несколько минут и два десятка глубоких вдохов, чтобы избавиться от этого ощущения. Он вообще не должен был приезжать сюда. Он мог прямо сейчас повернуть ключ, выехать из массивных кованых ворот и направиться домой, мысленно извиняясь перед собственным авто за то, что ему пришлось пережить эту бесконечно долгую поездку из Вулф Трап в Балтимор. Ганнибал не настаивал на его присутствии здесь. Он лишь обмолвился о приеме, бросил скользкие слова о том, что был бы рад видеть Уилла, но ни на чем не настаивал. Его отвратительно понимающий и сдержанный взгляд оставил глубокую вмятину в памяти, постоянно воскресающий, стоило мужчине закрыть глаза. Грэм бегло осмотрел себя и стиснул зубы, сдерживая раздраженный вздох. Конечно, он заехал домой, после того, как Джек перестал разделывать его мозг на мелкие куски из-за очередного дела, и попытался привести себя в порядок. Он собирался выглядеть настолько нормально, насколько это возможно, вот только его собаки, с довольным лаем вернувшиеся с улицы, пока Уилл пытался сделать что-то приличное со своими волосами, нашли его разложенную на диване белую рубашку отличным местом для вытирания своих грязных лап. Так что сейчас мужчина боролся с удушьем в этой зеленой в клетку рубашке, оказавшейся единственной чистой и приемлемой, и думал, что скажет о его виде Ганнибал. Конечно, он ничего не скажет, снисходительно улыбнется и погрязнет в светской, непонятной беседе, но Уилл будет чувствовать это осуждение на своей коже еще неделю, а то и больше. Машина Лектера, по угнетающему стечению обстоятельств, была припаркована совсем рядом, блестела своими глянцевыми боками под каплями усилившегося дождя и заставляла нервничать еще больше. Ничего, Уилл может это сделать. Он прямо сейчас выйдет из машины, добежит до тяжелых дверей дома, чтобы не вымокнуть до нитки, и будет вести себя нормально. Будет улыбаться этой толпе снобов-толстосумов, даже попытается поучаствовать в беседе. Грэм еще раз посмотрел на свое отражение. Возможно, он выглядел не так хорошо, как должен был. Ночью его снова мучили кошмары, хорошо хоть не бродил по окрестностям, и аспирина сейчас в нем было больше, чем рекомендовалось в инструкции к лекарству. Его галстук сбился, пока он бежал к дому, а ключи звенели в кармане, будто прося вернуться назад. Он опоздал на два часа, совершенно не учел, что нужно будет покормить собак, и не принял в расчет дождь, не позволяющий ехать с максимальной скоростью. Естественно, все взгляды были прикованы к нему, как только двери за его спиной закрылись, отрезая необходимый путь к отступлению. Уилл выглядел жалко. Он быстрым, профессиональным взглядом окинул зал, гротескно переполненный дизайнерскими ухищрениями и гостями в дорогих костюмах. Он не был уверен, что платье той пожилой леди, мягко улыбнувшейся ему, когда их взгляды встретились, не стоило больше, чем вся та сумма, которую Грэм тратил на еду для своих собак в месяц. Он слышал перешептывания и был уверен, что говорили о нем. Он выглядел здесь так же уместно, как пластмассовая статуэтка из Волмарта* на выставке в Лувре — дешево и глупо. Мужчина простоял около порога не меньше десяти минут, пришпиленный к двери тяжелыми взглядами, пока не почувствовал движение сухого воздуха на своей голой шее. Ганнибал смотрел на него с интересом, с тем самым снисходительным одобрением и протягивал пузатый бокал на тонкой хрустальной ножке, наполовину заполненный вином.

— Я совершенно не ожидал тебя здесь увидеть, — их пальцы соприкасаются при передаче бокала, и это единственный их откровенный контакт. — Тебе стоило предупредить меня, чтобы я мог оставить для тебя приглашение. Господин Валастро прислал мне два, для меня и моего спутника. Тебе бы не пришлось участвовать в этом балагане на входе.

Уилл отводит взгляд, не выдерживая этих слов. Он действительно чувствовал себя отвратительно, когда какой-то вышколенный мужчина лет тридцати, облаченный в строгий форменный костюм выяснял, что он здесь забыл. Это было унизительно даже по меркам Грэма. Его терроризировали пару минут, но ощущение было не из приятных. Уилл делает еще один глоток, вино неприятно кислит на языке, немного вяжет рот, но вряд ли он найдет здесь виски, чтобы смыть горечь. Ганнибал улыбается ему сдержано, одним уголком губ, в приглушенном освещении холла это выглядит жутко.

— Достаточно было назвать свое имя и добавить, что я с тобой. Это избавило меня от остальных расспросов, и вот я здесь, — не то чтобы Грэм был большим знатоком вин, но он предпочел бы сухое или хотя бы полусладкое, а не эту дорогую бурду, что плескалась в его бокале.

Лектер смеется совсем тихо, если не прислушаться — не понять, и неспешно ведет его подальше от дверей. Людей слишком много, Уилл чувствует себя уязвимым и открытым, но тепло и спокойствие мужчины рядом с ним немного успокаивает. Пока с ним никто не собирается разговаривать, он может пережить. На несколько мгновений он теряется, похороненный под тяжелыми запахами духов присутствующих дам, пряных специй, аромат которых доносится от большого стола у стены, и чужих эмоций, противоречивых и отвлекающих. Мимо них незаметной тенью проскальзывает официантка — девушка около двадцати пяти, с красивыми чертами лица и печальными глазами, она затянута в черную юбку-карандаш до колена и заправленную в нее белую рубашку, на шее повязан изумрудный атласный платок. Грэм опускает на ее поднос свой пустой бокал и улыбается, не смотря в глаза. Подобная работа должна окупиться вежливостью хотя бы от некоторых гостей. Он знает, что его улыбка не осталась незамеченной, и ладонь обжигает прикосновение теплых пальцев, поощряющее за учтивость. Ганнибал вскользь расспрашивает его о прошедшем дне, будто они не стоят почти в самом центре просторного зала, а сидят в тех тяжелых кожаных креслах, неподвижно замерших в кабинете психиатра, об усталости после тяжелого дня и плохой погоде, мешающей водить. Ни к чему не обязывающий разговор, чтобы не привлекать лишнего внимания, но взгляды все равно устремлены на них, и это целиком и полностью вина Грэма и его дурацкой, неуместной рубашки. Он представлял себе этот вечер не так. Мог приехать вовремя, пару часов Лектеру хватило бы, чтобы обменяться любезностями с высокопоставленными гостями, а потом они бы смотались отсюда подальше. В планах Уилла вечер закончился бы в доме Ганнибала, в его гостиной, а может и спальне, в компании хорошего, действительно ласкающего язык вина и разговоров, которыми были переполнены их взаимоотношения. Но он опоздал, и теперь вынужден стоять здесь, словно выпавший из гнезда птенец в самом центре змеиного гнезда. А рядом с Ганнибалом он выглядит и того хуже — как та самая фигурка из Волмарта в соседстве с Давидом**, и нет ничего хуже, чем продолжать чувствовать на своей коже чужие ощущения. Кажется, он даже перехватывает короткий сочувствующий взгляд той пожилой леди, пытаясь не анализировать, что она имеет в виду. Грэм бы забился в каком-нибудь темном углу, чтобы не встречаться ни с кем, но их окружают люди, и это действительно чертовски неловко. Он чувствует, как подрагивают его пальцы. Одна из женщин, оказавшихся в этой компании, смотрит на него пронзительно своими по-кошачьи хищными глазами, и блеск ее золотых сережек с россыпью бриллиантов слепит глаза. Она делает шаг вперед, рассматривая каждую черточку его лица.

— Доктор Лектер, не могу поверить, что Вы не познакомили нас со своим спутником. Право, это невероятно неуважительно с Вашей стороны, — женщина выглядит ровесницей Ганнибалу, но, возможно, просто умело скрывала свой возраст пластической хирургией и хорошей косметикой.