Самый короткий путь (СИ)

боку, но всё равно выставив перед собой меч и свирепо глядя на Риверте исподлобья.

Уилл стоял столбом несколько драгоценных мгновений. Потом бросился к ним.

– Фернан! – крикнул он, и Риверте, не оборачиваясь, процедил:

– Ещё одно слово – и будете собирать свои зубы по всему Хиллэсу.

Уилл подавился, застыв на месте, и лишь в молчаливом ужасе глядя, как Риверте

медленно подходит к его брату, сползающему по стене.

– Ну давай, – просипел тот, сплёвывая под ноги кровь и в бешенстве глядя на Риверте. –

Давай. Чего ждёшь?

Риверте остановился над ним. Кровь капала с его меча, глядящего острием в землю.

Искалеченная рука безвольно висела вдоль тела, но левая держала оружие крепко и

твёрдо.

– Сударь, – сказал он на хиллэш, и Роберт вздрогнул, – когда-то я пощадил вашу

молодость, вашу неопытность, ваш юношеский пыл. Я пощадил, что уж греха таить,

чувства вашего брата. Однако жизнь сочла нужным продемонстрировать мне, что я взял

на себя слишком много. Увы, вы ничему не учитесь.

Роберт задохнулся и закрыл глаза. Меч в его руке поник, потом вывалился из резко

ослабевших пальцев. Лорд Норан сполз по стене наземь, жмурясь, тяжело дыша, его

белые, как снег, губы дрожали. Как и губы Уилла.

– Вы ничему не учитесь, – медленно повторил Фернан Риверте. – И я, по-видимому, тоже.

И сказав это, он повернулся и кивнул одному из своих людей, тут же поднявшему с земли

брошенный Робертом Нораном меч. Уилл смотрел, как Риверте проходит мимо него, не

удостоив взгляда. Ему опять хотелось плакать. Он никогда в жизни ещё столько не

плакал, как в этот ужасный день, и ему было так невозможно стыдно.

– Ортандо, – сказал Риверте, подходя к своему капитану, который как раз спешил к нему,

пробираясь через завалы стонущих тел. – Рад вас видеть, дружище. Какие у нас потери?

– Пока не знаю, – Ортандо окинул взглядом двор. – Человек сорок-пятьдесят.

Риверте поморщился – сложно было сказать, от досады или от боли. Ортандо смотрел на

него в тревоге.

– Сир, я вижу, вы ранены. Вас должен осмотреть лекарь.

– Да, если вы сможете выцарапать его из донжона, куда наверняка забилась вся здешняя

челядь. Надо, кстати, найти Гальяну – он где-то здесь, и Кальене с Энтарой тоже. Они

были со мной, когда мой друг Индрас устроил мне эту западню.

– Я немедленно велю обыскать замок. Сир Уильям, – Ортандо бросил на стоявшего чуть

поодаль Уилла взгляд. – Рад, что вы целы. А где сира Лусиана? Она не ранена?

Уилл застыл.

Риверте оборачивался очень медленно, целую вечность, но и этой вечности Уиллу не

хватило, чтобы понять, а как он, собственно, собирался сообщить сиру Риверте, что…

– Уильям? – сказал Риверте вкрадчиво, мягко и очень тихо.

О, боже, подумал Уилл. Господи боже, прости меня за все мои вольные и невольные

прегрешения. Я старался быть хорошим, я правда же очень старался, как только мог.

Воистину, за весь этот кровавый день Уилл Норан ни разу не был так близок к

немедленной смерти, как в тот миг, когда сир Риверте услышал, что его беременная жена

лежит в обмороке в людской.

Он открыл дверь ударом сапога, прошёл коридором, повторяя её имя, и застал её на

пороге спальни, придерживающейся за стену – она очнулась, но едва могла идти. Не

слушая её возражений, Риверте подхватил её на руки, как будто напрочь перестав

чувствовать боль в своих переломанных костях, и вынес из людской, хотя она уверяла, что

сможет идти сама. Уилл, глядевший на всё это вместе с выжившими после сражения,

испытывал к сире Лусиане сочувствие, и надеялся, что кто-нибудь так же посочувствует

ему, когда его хладный труп полетит с крепостной стены в ров. В том, что Риверте при

первой же возможности придушит его собственными портками, он почти не сомневался.

Пока Риверте относил свою жену в комнаты наверху и укладывал в постель, капитан

Ортандо, с помощью Уилла, уговорил запершихся в донжоне хиллэсцев сдаться. Этому

немало поспособствовал Маттео Гальяна, как-то умудрившийся выбраться из амбара, где

его держали, и пробраться в донжон вместе с забившимися туда домочадцами Тэйнхайла.

Старый проныра явно не собирался так просто сдавать свою шкуру. Употребив всё своё

сомнительное обаяние и приправив его для верности живописанием того, что делает сир

Риверте с непокорными, он довольно быстро убедил перепуганную челядь, что под рукой

господина графа им будет куда как лучше, чем в слугах у Роберта Норана. Что греха

таить, лорд Роберт, от тоски и дурного характера третировавший и мучивший всю

тэйнхайлскую челядь в последние шесть лет, особой любовью ни у кого не пользовался.

Услышав, что битва им проиграна, защитники донжона сдались. Среди них бы и лекарь,

которого тут же отправили к чете Риверте, так как неизвестно было, кто из них двоих

сейчас больше нуждается в помощи.

Впрочем, вскоре оказалось, что не всё так страшно. Обморок Лусианы был вызван общим

перенапряжением, нежелательным в её состоянии, и прочими естественными причинами;

лекарь сказал, что, если она пробудет в постели хотя бы неделю, всё образуется.

На осмотр графа у лекаря ушло намного больше времени, и хмурился он сильнее. Что и

говорить, пребывание в гостях у Роберта Норана не пошло сиру Риверте на пользу. У него

были сломаны несколько рёбер, довольно сильно отбиты почки и селезёнка, а что до руки,

то тут ему некоторым образом повезло. Сухожилия оказались не повреждены – лишь

потому, пояснил лекарь, что тисками, в которых господину графу дробили пальцы,

орудовал неумелый или неопытный палач. Уилл так и не отважился спросить, кто сделал

это с ним – Индрас или Роберт. Он боялся услышать ответ, да это и не было важно. Важно

то, что пальцы были переломаны, но при правильном наложении шины должны были

вскоре срастись, и, при соблюдении неподвижности кисти в течение месяца-двух, лекарь

обещал графу полное восстановление.

– А вы мне нравитесь, – заявил Риверте, отхлёбывая в очередной раз из бутылки с

ячменной водкой, которую он пил, как воду, пока лекарь трудился над его рукой. – И сиру

Уильяму тоже нравитесь – правда, Уильям? Он пригласит вас остаться в Тэйнхайле

подольше и платить станет вдвое против того, что вам давал этот скряга Роберт.

Лекарь завозился над шиной вдвое усерднее, а Уилл, сглотнув, кивнул. Они с Риверте так

и не поговорили до сих пор обо всём случившемся, им ни на миг не давали остаться

наедине, и у Уилла голова шла кругом при мысли о том, что произойдёт, когда они всё-

таки останутся вдвоём. Утешало только одно – вряд ли это будет скоро, потому что дел в

захваченном замке было невпроворот. Уилл вдруг с удивлением понял, что все считают,

будто он здесь теперь хозяин. Впрочем, а кто же, если не он? Роберт сидел в темнице, в

той самой камере, где сам держал Риверте, и сторожили его люди графа. Двор был завален

ранеными и мертвыми – первых нужно было где-то разместить и выходить, последних –

похоронить, пока не пошёл смрад. Заниматься всем этим было некому, кроме Уилла, и он,

убедившись, что и графу, и графине оказана необходимая помощь, побрёл, шатаясь,

отдавать свои первые приказы в качестве хозяина замка Тэйнхайл.

Хотя он никогда, ни в прошлой своей жизни, ни в этой, не хотел быть хозяином

Тэйнхайла.

Уже смеркалось, когда все основные приказы были отданы и выполнены. У тэйнхальского

лекаря было дел невпроворот, служанки и горничные с ног сбились, помогая ему –

раненых, с обеих сторон, оказалось более двухсот человек, и обагрившиеся кровью стены

замка дрожали от стонов. Уилл тоже дрожал, на этот раз – от смертельной усталости,

такой, какой он не знал никогда в жизни. Как мог Риверте в Даккаре одновременно вести