Билет в один конец (СИ)

- Она бы так не поступила, - Роджерс качнулся вперёд, почти лёг грудью на стол, одновременно всматриваясь в Директора и закрывая его от меня. Или меня от него, но я был ему благодарен.

Наташа сжала мою руку, пригвоздив меня к месту. Почему-то вспомнилась её фраза о том, что во мне говорит влюблённый мальчишка, а не серьёзный мужчина. Может так, да, согласен, я свихнулся, увидев тебя. Я знал, я был уверен, теперь наша очередь защищать тебя и, если понадобится, убивать за тебя, как бы глупо это не звучало, и с каким бы неудовольствием ты к этому не относилась.

Ник тяжело вздохнул, но, думаю, что и к этому сопротивлению он был готов:

- Значит, теперь наш выход. Господа охотники, готовы ли вы идти на крупную дичь?..

Я не совсем понял план, честно, то я даже не слушал, я сидел под бдительным присмотром Наташи, хотя она и понимала, что теперь я даже не пошевелюсь. А что кручу стрелу в руке, совершенно ничего не значит, я всегда их с собой таскаю, привык уже. Верно, у тебя когда-нибудь бывало такое состояние, когда сидишь в абсолютной прострации, тебе что-то говорят, а ты и рад бы услышать, но отдельные звуки не складываются в слова, и это для тебя лишь звуковой шум.

Идёт третья неделя с того злосчастного пожара на скотобойне, уже сданы все отчеты, разобраны завалы, найдены и опознаны трупы. Три недели ты лежишь в реанимации в критическом состоянии и ещё ни разу не приходила в себя. У тебя нет каких-либо серьёзных травм, кроме пулевых ранений, ядовитый газ, которым ты надышалась, не был смертельным, он лишал воли и парализовал мышцы, но не убивал. Врачи говорят, что внешне ты здорова и цела, но ты… не просыпаешься. А пока ты не очнёшься, нельзя проверить функционирование мозга, пострадал ли он от нехватки кислорода. И глаза, говорят, что у тебя из-за дыма и сильного жара что-то случилось с глазами и тебе накладывают повязки, чтобы сохранить зрение. Хотя, я полагаю, что нам многое не говорят, а мне достаётся ещё меньше. Например, я знаю – хотя мне и не сообщили об этом – что у тебя уже два раза останавливалось сердце, и по статистике, если остановится в третий, то тебя уже не вернуть. Я знаю, что тот твой обморок не был случайным, что сложив всё воедино – бессонница, раздражительность, частые вспышки гнева, которые ты успешно переносила на тренажеры и стрельбу, скачущее давление, низкая температура тела, нарушение координации, таблетки эти чёртовы – Брюс пришёл к выводу, что у тебя нервное истощение. Это закономерно, ведь ты жила в состоянии серьёзного стресса в течение трех лет, затем ещё почти год в полном для тебя кошмаре. И становится понятно, почему ты не просыпаешься – твой организм уже устал, истратил всю энергию, больше невозможно держать себя так, будто тебя ничего не волнует. Ты не хочешь, чтобы о тебе заботились, не так ли, не хочешь показаться слабой, не хочешь, чтобы в тебе сомневались. Поэтому ты и рванула в эту ловушку, не дав себе времени на поправку. Глупо и нелепо, вроде взрослая девушка, а идеи у тебя иногда просто сумасшедшие. И самоубийственные.

Помню, я очень удивился, когда проснулся на стуле у твоей пустой кровати, но укрытый пледом. Тебя даже в Башне не было, а я рассчитывал поговорить с тобой, если понадобится, то запереть тебя в комнате, разумеется, вместе с собой и “Angry Birds”, но опоздал. Если бы я знал, чем обернётся эта оплошность, если бы я знал, что ты пойдёшь доказывать свою самостоятельность таким образом, то поехал бы за тобой в ту же секунду. Но я, идиот, решил, что ты вышла погулять, подумать, побыть вне нашего тесного мирка, чтобы всё равно в него вернуться через несколько часов. А потом пришло это сообщение: “Спасибо”, и я бросился в арсенал за секунду до прогремевшего сигнала к общему сбору. Когда мы прибыли на место, к этой пылающей скотобойне, где стена огня доходила до четырёх этажей… Я сошёл с ума, я бросился туда, но был безжалостно остановлен Капитаном. “Ты её не найдёшь! И сам пропадёшь!”, - кричал он, зажимая меня между холодным боком квинджета и своим щитом. Пока мы ссорились, Старк и Тор поднялись в воздух, мгновенно раздалось громовое рычание обернувшегося Халка, в котором отчётливо раздавалось “Милая девочка!”. Я ревную, Ал, почему ему можно тебя на руках держать, обнимать и слушать, как ты поёшь, а меня ты сторонишься. Почему у Беннера, нашего нелюдимого Беннера, так много привилегий?! А если бы у меня была своя игрушка, она стояла бы на твоей кровати? Хотя, нет, зачем тебе какой-то плюшевый Хоукай, у тебя настоящий есть. И я теплее, мягче и больше. Доберусь до твоей постели и выставлю этого проходимца вон. Но скоро Халк вернулся с чем-то тёмным на руках и осторожно положил свою ношу на землю, поэтому мне пришлось прекратить вырываться и думать о расправе над плюшевой игрушкой. Ахнула рядом Наташа, схватила аптечку и побежала к тебе. Я остался стоять на месте, все так же прижатый Стивом к квинджету. Нат сняла с тебя чуть тронутую огнём куртку, шарф и респиратор, разорвала водолазку, чтобы открыть горло. Теперь, когда я вспоминаю те страшные часы, я не понимаю, почему ты улыбалась. Мягкая улыбка, такая, какая никому не доставалась, которая должна была быть моей, а ты решила подарить её костлявой старухе. Даром что на губах твоих была кровь. Зарычал Халк, видимо решил, что получится привести тебя в сознание, получилось же однажды с Тони. Но ты даже не пошевелилась. Наташа зашептала что-то, я видел, как шевелятся её губы, когда она складывает свои ладони на твоей груди. И в тот момент я делаю рывок вперёд, отталкиваю Стива и в два шага оказываюсь около тебя. Я знаю, что нужно делать, поэтому запрокидываю твою голову, пальцами нажимаю на подбородок, открывая рот.

- Помнишь, как это делается? – насмешливо спрашивает она, начиная нажимать на грудь, проще говоря, делая искусственный массаж сердца. Я отсчитываю тридцать ударов, наклоняюсь к твоим губам и с силой вгоняю воздух в лёгкие. Думай что хочешь, я на волосок от безумия, я никому не позволю тебя целовать. Даже Нат, даже если нужно.

Со страхом чувствую, как истекает отмеренное для такой реанимации время, но на последней секунде меня вновь оттаскивают. “Есть пульс!”, - кричит кто-то, но я слышу всё, как сквозь вату, ощущая на губах металлический вкус крови.

В ведомственном госпитале ЩИТ нас уже ждут. Тебя немедленно, с самой вертолётной площадки, куда без проблем приземляется наш небольшой самолёт, переносят на каталку и увозят. Стив говорит что-то врачам, которые остаются с нами (по инструкциям они должны спросить, не нужна ли нам помощь), и мне ставят пару уколов. Даже не хочу думать, как я выглядел в тот момент, но сейчас я даже благодарен нашему Капитану, ведь я заснул, едва люди в белых халатах скрылись из поля моего зрения, а ты знаешь, как хорошо я вижу. И проснулся я в своей комнате. Я думал, что мне приснился кошмар, они с недавних пор не редкость, да и до того были частыми гостями. Но на губах остался вкус твоей крови и поцелуев.

Никогда не замечал за собой такой импульсивности, обычно я спокоен, серьёзен и сосредоточен. У меня достаточно было в прошлом проблем перед тем, как я понял, что только холодный разум помогает избежать неприятностей. Нельзя терять голову, нельзя позволять сердцу руководить собой, это отвлекает от цели, это мешает. Меня считают хмурым и нелюдимым, удивляются, когда после бутылки пива я расслабляюсь и начинаю травить шутки, я предпочитаю говорить о том, что с моей работой нелегко расслабиться полностью, я всегда держу в поле зрения предполагаемые цели, за пазухой – пистолет, а под подушкой – нож. Лучше когда тебя ненавидят таким, какой ты есть, чем любят за то, чего в тебе нет. Но в тот момент я был готов броситься в огонь и погибнуть. Потому что без тебя моя жизнь не имеет смысла. Полагаю, ты не такого меня полюбила, я должен был уравновешивать твою импульсивность и дерзость. Прости, малыш, придётся нам что-то с этим делать. Но ты не будешь принадлежать кому-либо, кроме меня. Даже если мне придётся спуститься в Преисподнюю и сражаться с самим Сатаной.

В Нью-Йорк пришла зима, выпал снег. На улицах его тут же счищает техника, зато в Центральном парке его очень много. Я теперь часто хожу туда гулять, когда напряжение и тишина в Башне достигают максимума. Теперь я понимаю, почему ты так любишь зиму – вокруг тишина и покой, резвятся в белом прохладном месиве дети. На улицах за одну ночь вырастают ёлочные базары, и в воздухе появляется свежий еловый аромат и радостное предвкушение чего-то необычного, что почему-то возможно только в декабре. Я смотрю на блестящие витрины, большие шары на ёлках, ледяные скульптуры, огромный каток. Я бы рассказал тебе о них, но к тебе никого не пускают, а за мной постоянная слежка, чтобы я не наделал глупостей. Хотя, какие глупости я могу совершить, неужели они ждут, что я прорвусь в больницу с боем или сделаю что-то с собой. Когда я случайно услышал это в разговоре Наташи и Стива, то чуть не рассмеялся в голос, выдавая своё присутствие. Они за кого меня держат? Во-первых, я уверен, что ты придёшь в себя и ещё всыплешь мне за депрессию, а во-вторых, я доверяю врачам из госпиталя ЩИТ, потому что они вытащили с того света Коулсона, да и многих, включая меня. Звучит не убедительно, верно? Малыш, но только эти отговорки и спасают меня от комнаты с мягкими стенками и прикрученной к полу мебелью.