Это было у моря (СИ)

- Что это?

- Экседрин. От головы. И от похмелья.

- Вот спасибо. Я, конечно, предпочел бы эль, но увы. Давай свой экседрин.

Пилюли, конечно, помогли до какой-то степени – по крайней мере, можно было не бояться открывать глаза, и любое сказанное рядом слово не вызывало желания начать биться башкой о первую попавшуюся стену. Но и все места, где он таскался за семейством - торговый центр, какой-то куцый музей морского дела, ресторан на крыше - там были мерзкие лобстеры в аквариуме, что шевелили клешнями, - и поездка туда-обратно слились в голове Сандора в какой-то вялый кошмар. Сегодня хоть не так жарко, как в прошлый раз… В тот день, когда он застал Пташку в неглиже на пляже. Сегодня ему вряд ли представится такой шанс. Уж наверное, нет. Хозяйка что-то говорила по пути обратно про Сансу, что ее надо будет привезти в усадьбу завтра. Вот он и подумает об этом завтра. А сейчас Пес мог мечтать лишь о том, как дотащится до винной лавки и до магазина – треклятые сигареты тоже кончились – последняя, выкуренная на заправочной станции по пути в город, казалось, случилась в какой-то другой жизни.

Серсея недовольно на него косилась. Ей пришлось самой отогнать Астон Мартин на станцию техобслуживания. Из-за этого с утра Серсея была на взводе – Пес опоздал, пришел похмельный как никогда, и теперь мрачно таращился в окно, весь зеленого цвета. Внезапно он взглянул на Серсею – даже сейчас взгляд был не совсем трезвый, но, как обычно, горел злобой и ожесточением. Только сейчас ей пришло в голову, что именно этот взгляд так ее и раздражает в Клигане. Он ей никогда не восхищался. Смотрел с недоверием и злобой, а порой в его серых глазах Серсея даже замечала какой-то намек на презрение и жалость. Как он смеет, тварь, смотреть так на нее – одну из самых удачливых и желанных женщин в столице! Безродная паршивая шавка! На эту ублюдочную рыжую дрянь он смотрит совершенно иначе. И даже Серсея, хоть и твердила и ему, и себе это как мантру, в глубине души понимала – это не похоть. Про похоть Серсея знала все. А вот про то, что было во взгляде у Клигана, когда он за ужином таращился на девчонку Старк – не слишком. У нее это почему-то ассоциировалось с Робертом – как он по утрам в выходные спешил сказать «Доброе утро» Мирцелле, шумно проходя мимо ее, Серсеиной спальни, даже не утруждая себя кратким междометием в адрес жены. Она лишь слышала, как щебечет за стеной ее просыпающаяся дочка – и понимала, что та любит отца больше – и это был непреложный факт. В такие дни Серсея запихивала голову под подушку и лежала так до тех пор, пока Роберт не убирался куда-нибудь подальше – на улицу, в кабак, к шлюхам. Что было бы, если хотя бы однажды он прежде зашел к ней в комнату? И на этот вопрос ответа у нее не было. И в любом случае, было поздно, чертовски поздно что-либо менять в их жизни. Будут справляться, как есть…

- Высадите меня тут, у магазина.

- Какого Иного ты несешь? Еще не хватало.

- Или этот недоумок, ваш шофер остановит эту треклятую тачку, или я клянусь, что, доехав до усадьбы, соберу манатки – а они у меня и так собраны, - и умотаю на ближайшем самолёте куда-нибудь подальше. И вошкайтесь тут сами последнюю неделю. Или вызывайте дражайшего супруга – может, он оторвется от важных дел и приедет? Хотя я сомневаюсь… Любая шлюха на одну ночь слаще, чем та жизнь, что он проживает с вами. Переезд тоже придется организовывать самой…

Серсея от возмущения не знала, что сказать, только открывала рот – и снова закрывала его, как выброшенная на берег рыба – в голову лезли одни глупости. Джоффри слушал какую-то музыку в своем телефоне и, казалось, не замечал повисшего в воздухе напряжения. Мирцелла нарочито смотрела в окно. А у Томмена глаза округлились, рот раскрылся буквой «о», и он ошеломленно переводил взгляд с матери на Пса и обратно. Такого он еще никогда не слышал! Мама всегда сама на всех ругается – а тут сидит, молчит, словно испугалась, и не знает, что ей сказать… Томмен еще больше зауважал Пса – чтобы напугать его маму надо быть очень сильным. И очень храбрым…

- Так вы остановите машину или нет?

- Иди в пекло. Эй, останови у этой вот помойки. Я жду тебя завтра к восьми, как обычно. И на этом все не кончится, не рассчитывай.

- Я тоже надеюсь, не кончится. И именно на это и рассчитываю. Дайте только добраться до вашего мужа. Счастливо оставаться.

Больше он не глядел на нее, открыл дверь и вышел, сильно захлопнув ее за собой. Не оглядываясь, пошел к своей тухлой забегаловке. Серсее нужно было время, чтобы успокоиться, и она, пересев на переднее сиденье, нервно закурила. Смотреть в глаза детям было неловко. И что он имел в виду, когда говорил, что доберется до Роберта? Не хочет ли он… Серсее впервые в жизни стало жутко и почти стыдно за собственные милые грешки. Безразличие безразличием – но кто его знает, Роберта – он непредсказуем, как дикая стихия… Может, дать Клигану денег, чтобы тот заткнулся? Да, пожалуй, так она и сделает. А там – кто знает – может, и найдет позже способ поквитаться с мерзким Псом. Не за сегодня, не за перегар - а за этот его взгляд. И тот, которым он смотрит на Сансу. Не на это ли намекал Бейлиш? Может, между ними что-то есть? Нет, ну что за вздор. Девчонке только пятнадцать и она – сама невинность. Чушь. Это просто у этого Пса одни гадости в голове – хренов извращенец. Надо избавиться от него и взять на его место старшего брата, того, что в полиции. Вот он-то и поквитается с Псом. Отличная мысль. Серсея успокоилась. Иди, дружок, пей свое вино – пока во рту не станет горько. И посмотрим, кто посмеется последним…

Пес пил свое долгожданное пойло. Голова начинала потихоньку отпускать. Он уселся в кабинку дурацкого самолета – сегодня тут было пусто – в «Аэродроме» был какой-то концерт, и даже местные шлюхи каким-то образом просочились в клуб. Все это ему поведал старик в винной лавке, пока Сандор покупал у него привычный жбан и еще - на всякий случай – бутылку выдержанного коньяка. Гулять так гулять. Сегодня опять непонятно, где ночевать. Ну тут, на лавочке. Или в беседке. Или пойти во флигель и все же трахнуть горничную. Что он, в самом деле, зарекался, что ли? Какой-то больной бред. Ну ее к Иным, эту истеричную девчонку. Она сама все решила, сама его отослала. Ну вот – отпущение грехов у него в кармане. Пес усмехнулся и закурил. Можно подумать, от этого станет легче. Что, интересно, за концерт? Старик сказал, какие-то панки столичные. Надо подойти, что ли, поближе и послушать. Сандор, не спеша, вылез из кабинки, оставив там свои драгоценные бутылки – вокруг никого не было, да и бояться ему не приходилось – обычно боялись его. Сегодня он даже с оружием сюда приперся. Так что выпивка была в безопасности – и это все, что могло иметь значение на сегодняшний вечер. У ангара, после его торжественного преобразования в клуб, с двух сторон вырезали квадратные дыры в стенах и переделали их в огромные - от пола до потолка - окна: одно выходило на поля с самолетом, другое – на дорогу, ведущую к морю. В то окно, что смотрело на самолет, было слегка видно сцену, на которой извивался жирный патлатый раскрашенный, как клоун, юнец. Невнятную мелодию заглушал неоправданный рев басов и долбеж ударника. Сандор подошел ближе. И тут он увидел то, на что его уже слегка хмельной взор почему-то до сих пор не упал. Прямо перед окном, за маленьким круглым столиком сидела Пташка вместе с белобрысым смазливым парнем. Они были перед ним, как на подмостках, на возвышении, прямо напротив сцены. На столе стояли пара бокалов, в тонких пальцах Пташки дымилась дамская сигаретка – из тех, что с добавками и ароматами. Сандор стоял перед этой живой витриной и наблюдал, как двое проводят время. Пташка, обычно такая скромница, разрумянилась – но не от стыда и смущения, который вечно заливал ей уши в его присутствии – а просто от веселья и вина. Она хохотала – Матерь всеблагая, закатывалась, стирая краешком ладони выступившие от смеха слезы. Вот и тут плачет, дурашка. Юнец напротив тоже ржал, как мерин. Вот он протягивает руку – накрывает своей ладонью лапку Пташки – и, наклоняясь к самому ее лицу, касаясь губами ее пушистой гривы, что-то интимно шепчет на ухо. И она опять заливается смехом, шлепает его по руке, отмахивается, пригубив вино. Отсюда она совсем не кажется девочкой. Сидит, скрестив стройные ноги в шортах – отсюда ему видна полоска кожи между ремнем джинсов и коротко схваченной узлом клетчатой красной рубашкой. Белокурый хлыщ легко, словно невзначай, касается своим бедром ее колена под столом – а она словно и не замечает. И они - им так весело – и вот это вдруг показалось Сандору правильным. Единственно правильным вариантом. Именно так и должно было все закончится. Ее место - там, с ровесником, где она может быть собой – наконец-то раскрываясь до конца. Его место – по другую сторону стекла. И даже это того не стоит. Зачем ему на них смотреть? Это его уже не касается. Как и ничего другое. Он развернулся и потащился обратно к своим единственным друзьям - бутылкам. И, как сквозь сон, вдруг разобрал текст зудящей в клубе песенки «Твоя любовь - это всего лишь любовь… Ей скоро накормят собак…»