Комплекс Мадонны

— И цветов?

— Да, и цветов.

— Ты хорошо обходился с ними?

— Не очень. Я использовал их как шарфы. Когда холодно, их обвязываешь вокруг шеи, но большую часть времени они лежат в шкафу и пахнут нафталином.

— А с твоей женой было так же?

— С Франсис? — Тедди произнес это имя, и оно звучало эхом в пустоте. — Наверное, первые две недели; затем она начала умирать. Я работал рассыльным. Читал послания, которые разносил. Представь меня в качестве человека, обеспечивающего безопасность. Я подружился с брокером одной небольшой биржи, он пускал в оборот мой доллар-другой, я получал двадцать пять процентов. Он говорил мне, что рискует своим капиталом. За полтора года все дела, которые я советовал ему провернуть, завершились успешно. В итоге у меня стало пять тысяч долларов, я бросил свою работу и держал экзамен на брокера Фондовой биржи. И все это время Франсис умирала. Она забеременела спустя три месяца после нашей свадьбы. Как родился Робби, я не знаю. Это было каким-то чудом. Умирающая женщина родила ребенка. Когда ему стало четыре года, она скончалась.

— Ты не хотел жениться еще раз?

— Нет. Не возникало такого желания… кроме последних десяти месяцев, трех дней и… — он взглянул на часы —…и трех часов. Ровно столько времени назад в мой кабинет вошла Барбара Хикман. Я думал, что стал невосприимчив к заразе, но, наверное, моя прививка выдохлась. — Тедди остановился, чтобы зажечь сигарету; Барбара в темной глубине салона автомобиля следила за его лицом. — Когда она умерла, мне даже не было больно. Я был совершенно бессилен, врачи тоже. Мои руки перестали быть нежными. Я смирился с этим. Нанял женщину, чтобы она ухаживала за Робби; это была англичанка, в свое время она влюбилась в итальянца и жила во Флоренции. Но тот не собирался разводиться со своей женой, поэтому после пяти лет преподавания английского местным бизнесменам эта женщина решила начать все заново. Она очень хорошо относилась к нам обоим, никогда не жаловалась и не вмешивалась в то, что я делаю. Я всегда старался вести себя благоразумно, думаю, мне это удавалось. В моей квартире жили маленький мальчик и английская дама, и я не хотел доставлять им неприятности и выводить их из себя.

Барбара крепко сжала его руку.

— Ты очень хороший человек, честное слово.

Они проезжали мимо парка на Восемьдесят второй улице, и Тедди смог разглядеть несколько загубленных душ, торгующих отчаянием.

— Наверное, я хорош с тобой, с Робби, с окружающими меня людьми.

— О большинстве мужчин этого не скажешь.

— Немногие на Уолл-стрит согласятся с тобой. Я сделал миллион долларов за один год, мне было тогда тридцать два, и этого нельзя достичь только тем, что ты хороший.

Тедди прочистил горло.

— Барбара, я хочу тебя кое о чем спросить.

— Давай.

— Что ты хочешь? Я имею в виду, действительно хочешь?

Он обвил ее рукой, молодая женщина уткнулась ему в плечо. Когда он обнимал ее так, у него появлялась уверенность, что в его силах сделать все.

— Я хочу это выяснить. Я не могу просто указать на что-то, это не то — ну как мне объяснить? Видишь ли, это не…

— Понимаю, это не что-то материальное. Это было бы слишком просто.

— Я хочу получить ответы… ответы на вопросы, которые я задаю сама себе.

— Ты чувствуешь что-нибудь — хоть что-то! — ко мне?

— Я чувствую твою любовь.

— Но ты сама, что ты чувствуешь?

— Пустоту.

ГЛАВА II

Музыка разрывала просторный танцевальный зал подобно набирающему силу циклону. Доносившаяся из динамиков орущая какофония больно давила на барабанные перепонки Лопеса. Он находился рядом со сценой и смотрел, как певица в расшитом блестками платье русалки виляла своей массивной кормой и стонала в микрофон какие-то слова, которые Лопес не слышал. За спиной девицы музыкант на бонгах продолжал свое соло, и в свете прожекторов было видно, как потоки обильного пота стекали с его вытянутого коричневого лица на кожу барабанов. После окончания соло некоторые танцоры слабо похлопали. Потом вступили медные. Своей виртуозностью трубач вызвал у всех головную боль, и девица, с которой танцевал Лопес, затряслась от восторга, когда наконец вновь заиграли лейтмотив. Певица проорала: «Анабакоа-коа-коа-коа!» Лопес вытер пот со лба; его костюм буквально промок насквозь, а это, как известно, вредит мохеру. От этого материал морщится, и костюм потом приходится сдавать в химчистку, а постоянные химчистки означают смерть шикарному отливу материала. К облегчению Лопеса, этот ансамбль закончил, и на сцену начали взбираться новые музыканты. Девица постояла немного, затем подмигнула. Пот масляной пленкой сиял в ложбинке между грудями. Лопес успел выучиться в Америке основам гигиены и учтиво предложил свой носовой платок. Девица вытерла щеки и грудь и вернула насквозь промокший платок. Лопес убрал его в карман, а девица покачала головой, показывая, что с нее достаточно танцев, и положила тощую кошачью лапу Лопеса себе на талию, намекая на тайные удовольствия, которые обещали ее изгибы.

Вокруг гардероба собралась толпа; там девушка — специалистка по терянию плащей и шляп — вела локальную войну с двумя девицами с обнаженными плечами, рассказывающими о потерянных номерках мужчине в смокинге цвета электрик, в достойной осанке которого чувствовался помощник управляющего, короче, человек, привыкший яростно пререкаться с девицами без сопровождения. Лопес уверенно протянул свой номерок. Невозможно смутить человека, в чьем кармане лежат четыреста пятьдесят долларов, человека, который, возможно, на следующей неделе станет владельцем бара в Сан-Хуане, Пуэрто-Рико, человека, которому судьбой было суждено вызывать уважение родных и друзей, который возвращался на родину с деньгами и положением. Лопес уже видел себя идущим упругой походкой выпускника Уэст-Пойнта [15] с устремленным вперед взглядом мимо полей сахарного тростника, на которых он работал мальчишкой. Старик управляющий, объект детской ненависти Лопеса, вероятно, захочет завести с новым Лопесом, бизнесменом и капиталистом, разговор, но Лопес просто окинет его свирепым взглядом, не ответит на приветствие и сделает то, о чем всегда мечтал: плюнет на его ботинки. Бросив монету, Лопес получил плащ девицы из тонкого габардина. Он накинул его ей на плечи, и они спустились по лестнице в полутемный вестибюль, где еще один заместитель управляющего, ростом с гориллу, дружески трепался с былым дружком Лопеса Марио. Лопес почувствовал, как его дернули за рукав, и сердито обернулся к Марио.

— Не трогай мундир, идиот.

— Рафаэль в сортире. Мы только что купили пятьдесят пакетов, собираемся заняться делом.

— Я этим не пользуюсь, — ответил Лопес.

— Я думал, ты возьмешь пакетик. У меня есть с собой. Мы собираемся распродать их, как горячие пирожки. Заплатил — бери и уноси ноги от прилавка.

Лопес внимательно посмотрел на него.

— Это мусор для животных вроде тебя.

— Настоящий, добротный героин. Ни грамма сахара. Все запечатано, парень, запечатано.

— Кто этот твой друг? — спросила девушка.

— На кого он похож? Испанский кретин. Безмозглый. — Лопес швырнул Марио гривенник. — Возьми, дружок, хлебни пива. Похоже, оно тебе не помешает.

Лопес с удовольствием вдохнул ночной аромат Бродвея.

— Как насчет того, чтобы заскочить в «Терезу»? — предложил он.

— Разомнемся в кроватке? — спросила девица, вызывающе усмехаясь.

— Что ж, посмотрим. Мой аппарат действует, это уж точно.

— Ну?

— Я его каждый день смазываю.

— Пилюли глотаешь?

— Никогда не притрагивался. От них у моего брата в прошлом году потекло.

Забравшись на заднее сиденье такси, Лопес расстегнул ширинку.

— Ты торопишься?

— Разомнусь, помассирую, — ответил он, откидываясь назад.

Мужчина протянул Рафаэлю десять долларов и получил препарат.

— Дружище, я сам тебе приготовлю, — сказал Рафаэль.