Билет в один конец (СИ)

- Думаешь? – она останавливается в нерешительности, но всё же осмеливается на удар.

Тор с лёгкостью обхватывает пальцами её кулак, кажется, что в его ладонь может поместиться вся ладошка девушки и часть запястья. Тепло чужого тела обжигает, однако где-то глубоко внутри шевелится не классифицируемое чувство: это не так, как если бы прикоснулся Клинт. Но Алиса быстро засыпает его прочей информацией, обещая никогда не раскапывать.

- Конечно. Тебе нужно больше доверять людям. Ты не одна, - с мягкой улыбкой он разжимает её руку, прикасается губами к пальцам целомудренным поцелуем. – Ты больше никогда не будешь одна.

И поэтому он пропускает хук в челюсть. Шутер использует его руки в качестве опоры, держит крепко, словно желанную добычу, резко подтягивается и обвивает мощную шею ногами. Тор не может удержаться на ногах и валится назад, на спину.

- А раньше у меня это не получалось, - ворчит Ал, с трудом выбираясь из-под хохочущего поверженного соперника.

- О, женщины! Коварство ваше имя! – смех у Тора под стать его стихии – громкий, раскатистый, безудержный. – Молодец!

В этот момент она действительно собой гордится. Бог Грома, признающий только физическую силу, только что её похвалил. Но этого мало, поэтому она жестом просит его встать и продолжать. Глупо, по-ребячески глупо, будто ей опять семь или восемь и единственное, что она хочет, это увидеть в глазах отца одобрение, и поэтому берёт пистолет и едва не остается без кистей рук. Ей всегда будет сложно говорить о Скотте Саммерсе, он вообще был для неё человеком не однозначным. Он был согласен превратить свою дочь в девочку-Халка, или сделать из неё сумасшедшую, попытавшись активировать. Но вместе с этим, перед смертью увидев перед собой стрелка из “Мстителей”, он узнал её, и сказал что гордится. Скотт никогда не был примерным отцом, но каким бы он был, не вмешайся война?

Как же хочется закрыть глаза и поверить в сказку, хорошо поверить, чтобы сбылось. А открыв, увидеть родителей, живых и счастливых, увидеть яблоневый сад за окном. Пока она будет есть приготовленный мамой завтрак, в утренних новостях покажут репортаж об очередной удачной миссии “Мстителей”. Потом мама проверит её обед в специальном мешочке, поправит её рюкзак обязательно фиолетовый и с символикой Хоукая и отправит в школу.

Ал с лёгкостью уходит от удара Тора, тот ухмыляется. Каким был бы мир, не вмешайся война? Какой была бы её семья? Она старается как можно меньше о них думать, но исправно просит Джарвиса находить для неё статьи и фотографии. Однажды она с ними встретится, ведь их команды часто сталкиваются, и что тогда? Узнает ли её Джина и, если узнает, то, что будет делать? Заберёт её от “Мстителей”? Оставит всё, как есть? И главное, что сделает сама Алиса, увидев мать, самую любимую и самую добрую на свете? Хорошо, если сесть и подумать, головой подумать. Ал садится, пропуская огромный кулак над головой, но, решив пока оставить все лишние мысли, пружиной подскакивает, ударяя его макушкой по челюсти. Раздаётся синхронное “Ай!”, а потом смех. Алиса держится руками за голову, Тор потирает подбородок.

- Думаю, хватит на сегодня, - широко улыбается Тор, стирая полотенцем пот с лица.

- Хорошо, - пожимает плечами девушка, прикладывая к макушке бутылку с холодной водой, удар получился сильным, будь Тор обычным человеком, она бы могла повредить ему челюсть.

Они возвращаются каждый в свою комнату, и, около своей двери, Тор неожиданно спрашивает:

- Скажи, а Локи… То есть, Лео, конечно же, он любил сказки?

Алиса поднимает глаза на спутника, не торопится с ответом, комкает в пальцах перекинутую через руку рубашку. Она не понимает, почему он спрашивает об этом сейчас. Старший Одинсон знает о мальчике мало, только то, что рассказала Алиса. Но Локи для него по-прежнему больная тема, и говорить об обезумевшем младшем брате он не в силах. Даже с ней. Даже если они говорят о Леонарде.

- Да, очень любил, особенно про звёзды, истории, что рассказывала ему Джейн. И о магии. Я была не таким хорошим рассказчиком, как она, но мои сказки он тоже слушал. Но больше всего ему нравились истории о тебе, Тор.

Мужчина тяжело вздыхает, смотрит в глубину коридора, кажется, там мелькнула какая-то тень, верно, кто-то прошёл к лифту. Тор никогда не любил рассказы о магии, они казались ему слишком ненастоящими и выдуманными. Мать использовала свою магию, чтобы развеселить или успокоить расшалившихся сыновей. На пирах маги показывали своё искусство, развлекая публику. Поэтому у Тора сложилось мнение, что магия – это игрушки и баловство, на поле боя она бесполезна, там нужна грубая физическая сила, оружие существеннее и тяжелее заклинаний. Даже когда его младший брат стал сильным магом, он продолжал отрицать силу магии, продолжал игнорировать Локи. И вот к чему это привело. Сейчас, получив лучик надежды по имени Леонард, который должен родиться на раздираемой войной Земле, он намерен сделать всё правильно. Даже если ему придётся никогда больше не появляться в жизни маленького ледяного мага. Но вся история меняется на его глазах и тот, кто переписывает историю, творит невозможное, – юная дева-воительница.

- Тогда я попрошу маму научить меня всем сказкам, которые она знает, - грустно улыбается он, толкая дверь своей комнаты, кивком прощаясь с девушкой, оставляя её в растерянности в коридоре.

Алиса в сказки не верит, ни в сказки, ни в магию, даже когда в Асгарде её искалеченную руку собрали по кусочкам в целое за минуты несколькими заклинаниями и волшебным эликсиром. Даже когда Лео создавал изысканные ледяные фигуры одним взмахом рук. Она не верит. Если подумать, то ей больше не во что верить. В уравнении не осталось констант.

Но где-то в глубине души, совсем глубоко, там, куда не проникает солнечный свет, там, где безжизненная сухая земля и вечный холод, там на самом дне тоскливо умирали семена надежды, брошенные Наставником. Его сказки – хорошие воспоминания, самые ценные и тайные. Они то, что не давало ей сломаться на допросе.

***

- Легла? – спрашивает Френ глухим трескучим, вечно простуженным в холодной суровой Фиоре голосом.

- Да, - голосок его подопечной в противовес звонкий и лёгкий, словно редкий весенний ручеёк. Она ещё не привыкла к вечной зиме, не срослась с нею душой.

Мужчина отодвигает штору, что отгораживает её кровать от остального дома, ставит свечу на крохотный выступ из стены, садится на край постели. Он всегда рассказывает ей на ночь сказки, она боится засыпать без них, она ещё помнит, что творится на улицах Нью-Йорка, парящие в небе Стражи, шум и грохот незнакомой техники ещё не скоро исчезнут из её памяти. Фиора словно застыла во времени, утонула в снегах, здесь ничего похожего на безумный Нью-Йорк.

- Какую сказку сегодня хочешь? – спрашивает он у зарывшейся по макушку в одеяло девочки.

- Про принцессу, - пищит она, не высовывая даже носа, разглядывая Наставника огромными карими глазами, по-детски наивными, но по-взрослому умными.

- Хорошо, будет тебе принцесса.

Давным-давно на берегу Холодного моря стояло маленькое Древнее Королевство. Правили этим королевством мудрые Король и Королева. И была у них красавица-дочь по имени Колибри.

- Колибри? Какое странное имя, - буркнула Алиса.

- Моя сказка, как хочу, так и называю.

Родители души в ней не чаяли. Однажды послы соседнего королевства привезли в дар Королю охотничьего сокола. Сокол был большим, больше, чем его собратья, оперение пёстрое, красивое, мягкое, когти на лапках мощные, длинные, острые, что королевский меч. Едва сняли с его головы шапочку, как забил он крыльями огромными, закричал громко на языке своем соколином, вырываться стал, да только привязаны лапки его были к жерди лентами красными, крепкими, что не видеть вольной птице свободы. Смотрит сокол на людей вокруг, а глаза у него большие, зоркие, пронзительные, печальные, словно человеческие.

Не хотел приручаться сокол, сколько над ним не бились. Уж чего только не делали с ним, как не глумились, не смогли сломать гордую птицу королевские сокольничьи. Тогда решили его люди злые голодом морить, может так спесь с него сбить, а нет, так сдохнет пусть. И ждала сокола только смерть лютая, как пришла однажды к клетке его принцесса юная. Набрала девочка в ладошку зерна, да протянула руку сквозь прутья, не боясь совершенно птицы незнакомой. Наклонил сокол голову, все подвоха ждал, но решил поверить девочке маленькой, что к нему пробиралась наверх, ни платья дорогого, ни рук нежных не жалея.