Аквариумная любовь

Йоуни вообще первый, кто хотя бы отдаленно напоминает мне мужчину из моих снов, которые я вижу на протяжении многих лет.

Его присутствие вызвало к жизни все то, что долгое время сидело где-то внутри меня. Он всколыхнул все мои темные глубины. Я и не подозревала, что живу в таком тесном мирке. Я годами рисовала в своем воображении самые разные картины, и вот появляется Йоуни, и все это вдруг начинает прорываться наружу.

Через три недели совместной жизни у нас произошла первая ссора. Причина: Пизанская башня.

После очередного прилива нежности Йоуни на свою голову возьми и скажи:

— Летом я отвезу тебя в Италию и покажу тебе все достопримечательности. Начнем с Пизанской башни.

— А что это такое? — спросила я.

— Ты не знаешь, что такое Пизанская башня?

Он был ошарашен.

— Нет. Никогда не слышала.

— Да ладно! Не может же быть, чтобы ты никогда не слышала о Пизанской башне?

В его тоне уже угадывалась насмешка.

— Представь себе! — разозлилась я. — Я же не виновата, что никто не удосужился мне о ней рассказать.

— Никто не обязан тебе обо всем рассказывать. Неужели ты сама не можешь это выяснить?

— Видишь ли, мой внутренний голос почему-то умолчал о том, что мне непременно нужно выяснить, что такое Пизанская башня.

— Но как ты можешь об этом не знать? Ты же училась в школе, сдавала выпускные экзамены…

Он покачал головой.

— Пизанская башня… — начал он противным учительским тоном.

— Заткнись, — процедила я сквозь зубы. — Не надо мне ничего рассказывать. Не хочу даже слышать об этом. Мне абсолютно наплевать на эту чертову Пизанскую башню! И пошел ты знаешь куда!

Он пожал плечами:

— О’кей.

Я ушла, хлопнув дверью, и отправилась в библиотеку, где в энциклопедическом словаре на букву «П» нашла статью «Пизанская башня». В статье говорилось, что «особенностью башни является ее крен, возникший в результате ошибки строителей. Это одна из главных достопримечательностей города Пизы. Угол наклона уменьшается в среднем на два миллиметра в год».

Я захлопнула словарь и позвонила Йоуни.

— Ума не приложу, как я могла дышать, не зная о таком чуде, как Пизанская башня, — сказала я. — Но зато теперь я намного умнее. Могу прочитать целый доклад о твоей драгоценной башне. И если не увижу ее собственными глазами, то просто умру от сознания собственного невежества.

— Я тебя люблю, — отозвался Йоуни.

— Что очень кстати, учитывая сложившиеся обстоятельства, — ответила я и заплакала.

Я плакала навзрыд, прислонившись к стене и закрыв глаза. Я ревела, пока плач постепенно не перешел в смех. Я открыла глаза. В полуметре от меня стояла какая-то тетка, ожидая своей очереди. Она смотрела на меня и сжимала губы так крепко, что ее рот в конце концов стал похож на сморщенную замороженную клубничину.

6

Тихая комната с высокими потолками.

В комнате узкая кровать и деревянная коричневая лошадь-качалка, пышно украшенная, словно праздничный пряник.

Я лежу, обхватив лошадку руками и тихонько раскачиваясь. Я к ней прикована. На мне лишь полупрозрачная сорочка. Так я более доступна.

Я качаюсь на деревянной лошадке. Сжимаю в руках кожаные поводья, провожу рукой по гладкому крупу и чувствую голой кожей бедер прохладу ее деревянной поверхности. Я качаюсь и качаюсь, долго и монотонно, и комнату наполняет радостный скрип. Я истекаю от желания, но не могу прикоснуться к себе, не могу удовлетворить себя. Седло, выкрашенное в красный цвет, становится подо мной мокрым. Я сжимаю деревянную шею, и слезы стоят у меня в глазах. Лошадь останавливается. Скрип прекращается. Тишина.

Дверь открывается, и в комнату входит мужчина. Так происходит каждый раз — дверь открывается, и появляется мужчина. Этот мужчина — мой хозяин. Я ему принадлежу. Он тихо подходит ко мне, кладет руки на мои бедра, и я вздрагиваю от его прикосновения.

Мужчина берет меня на руки и несет к кровати. Он привязывает мои руки к изголовью пеньковой веревкой, которая оставляет следы на запястьях, и пристально смотрит на меня. Он разглядывает мои ягодицы, стесненную сорочкой грудь. А я не смею поднять взора.

Или нет. Он хватает меня, как только входит в комнату. Снимает меня с лошади и бросает на пол. Он никогда не спрашивает у меня, чего хочу я. Здесь не принято ничего спрашивать. Я просто вещь, теплокровная кукла. Я сижу в этой комнате целыми сутками. Мне регулярно приносят еду, меня регулярно бьют. Но я ничего не помню. Я ничего не знаю. И я не хочу отсюда уходить.

— О чем ты сейчас думала? — вдруг спрашивает меня Йоуни. Он никогда раньше об этом не спрашивал. Я все еще дрожу, сжимая одеяло во влажных ладонях.

— Так, ни о чем, — отвечаю я.

Он одной рукой собирает мои волосы в маленький пучок.

— Попасть бы внутрь твоей головы…

— Не думаю, чтобы тебе там понравилось.

— Ну почему же.

Мне хочется плакать. Но я улыбаюсь.

Светает, а мы все не спим, трепемся, как два идиота. Йоуни обнимает меня так крепко, что я не могу дышать.

— Милый, ты не мог бы немного отодвинуться?

— He-а. Не гони меня, а то я умру от горя. Жить без тебя не могу!

Он еще крепче прижимается ко мне и обвивает рукой мою шею. Я начинаю тихо повизгивать и пытаюсь вырваться.

— Ты мое сокровище, — шепчет Йоуни мне на ухо. — Как же мне повезло, что я тебя нашел. Одну тебя люблю, больше никого! Нет, вру, инвалидов еще люблю.

Он выпускает мою шею, откидывается на спину и пытается закурить.

— Я когда-то работал в клубе настольного тенниса для больных ДЦП. Знаешь, они такие прикольные. Главное, веселые. Если кто-то играет не по правилам, тут же начинают ему орать: «Эй ты, инвалид несчастный», хотя все в одинаковой степени инвалиды. Мы с напарником иногда брали их с собой в бар, только у них так руки дрожали, что они даже кружку удержать не могли. И что ты думаешь, мы им пиво прямо в рот заливали.

— А я как-то записалась на курсы рукоделия в Инари [4], — подхватываю я. — У меня по труду в школе двойка была, вот я и решила подтянуться. Ну, в общем, для начала я туда опоздала на целую неделю, разволновалась перед отъездом. Потом, правда, позвонила и спросила, не поздно ли еще приехать. Усталый женский голос ответил: «Вообще-то остальные девочки на курсе уже приступили к шитью лопарской шапки, но ты можешь сделать это позже». Ну я и поехала. Эти остальные пять девочек были страшны как ночь. Квадратные задницы и ни капли юмора. В этой глуши был один-единственный бар и мужиков раз, два и обчелся — такие, знаешь, узкоглазые лопари. Я бросила все и уехала домой. Привезла маме в подарок пять прихваток с Санта-Клаусом.

— Так ты лопарскую шапку-то в итоге сшила? — спрашивает Йоуни, затушив сигарету и снова прижимаясь ко мне.

— He-а, на меня материала не хватило.

Под утро Йоуни будит меня, чтобы заняться любовью. Я сплю на ходу, но в желании выглядеть страстной так сильно хватаю его за задницу, что на ней остаются синяки. На этот раз он особенно старается и с тройным усердием повторяет все то, что делаю я сама. Порой я даже испытываю некое физическое удовольствие, но наслаждением это не назовешь. Мне все время кажется, что Йоуни идет на полшага впереди меня, а я пытаюсь за ним поспеть. Под конец он осыпает меня поцелуями с головы до ног:

— Спасибо, спасибо, спасибо! Это было чудесно. Ты была чудесна!

И он снова принимается ласкать меня, словно выполняя какое-то обязательство.

— Йоуни, давай не сейчас. Я никак не могу сконцентрироваться.

— А тебе и не надо концентрироваться. Расслабься, и все.

— Как это не надо? Да пойми ты, все это требует усилий. Надо собраться с мыслями, а я сейчас не могу.

— С какими еще мыслями? Неужели ты не можешь думать только о том, что происходит здесь и сейчас? Например, что я тебя хочу?