Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Подобно своей матери и бабушке Стефенс Маргарет также ощущала, сколь тесными узами связана она с Атлантой. С младенческой поры она так часто слышала родительские разговоры о Гражданской войне и тяготах жизни в те годы, что была уверена: ее родители сами пережили все это. И лишь годы спустя она узнала, что война кончилась задолго до ее рождения. В самом деле, в детстве Маргарет военные события 40-летней давности занимали очень большое место. Она заучивала наизусть названия сражений той поры вместе с алфавитом, а в качестве колыбельных ее мать использовала печальные песни времен Гражданской войны. Мейбелл была полностью лишена слуха, но голос ее, то возвышаясь, то замирая, так выразительно передавал траурные интонации песен, что ребенок в страхе прижимался к подушке, глядя на заплаканное лицо матери, едва видимое в тускло освещенной комнате. И после того как Мейбелл уходила, погасив газовую лампу, Маргарет долго могла лежать в темноте, не в силах заснуть, потому что образы из материнских песен, казалось, оживали в сумраке детской.

В пятилетием возрасте Маргарет знала все куплеты этой песни наизусть, вместе с полдюжиной таких же песен, которые пела ее мать вместо колыбельных. Но этим не ограничилось ее знакомство с бедами и страданиями времен Гражданской войны. Обычно по воскресеньям, после полудня, одетую в лучшее платье (сшитое, как правило, бабушкой Стефенс), родители брали ее с собой навещать престарелых родственников. И если она сидела тихо и слушала о битве при Геттисберге и кампании в Долине, не перебивая, то в качестве награды за это какой-нибудь любезный ветеран предлагал ей вставить ее пальчики в пару углублений в его черепе, в одно из которых пуля вошла, а через другое — вышла. Часто, как вспоминала она позднее, «ее сажали на колени, говоря, что она не похожа ни на кого из обеих семей, и затем, забыв о том, что ей давно пора спать, все собравшиеся оживленно переигрывали войну».

Впечатлительный, восприимчивый ребенок, воспитанный в убеждении, что дети могут только видеть, но не должны слышать, она испытывала большие неудобства от этих посещений, когда в почтительной тишине ей приходилось сидеть «на коленях костлявых или полных, покрытых платьем из скользкой тафты, или мягких, под муслиновыми юбками», не смея сползти с них из страха быть наказанной матерью, как обычно, с помощью щетки для волос. «Но колени кавалеристов, — вспоминала сама Пегги, — были худшими коленями из всех. Они имели склонность то ехать рысью, то подпрыгивать, то раскачиваться в такт воспоминаниям, не давая мне уснуть».

Во время этих воскресных посещений она узнавала о многом: о боевых ранах и простейших способах их обработки; о том, как леди ухаживали за ранеными в госпиталях и какой невыносимый запах гангрены стоял в палатах; и что приходилось делать, когда блокада Юга стала столь жесткой, что стало трудно доставлять лекарства, еду и одежду, приобретаемые за границей. Она слышала о сожжении Атланты и ее разграблении, о том, как толпами беженцев были забиты все дороги, ведущие в Мейкон. И как ее дед Митчелл прошагал почти 50 миль после битвы у Шарпсбурга с двумя пулевыми ранениями в голову. Узнала она и о Реконструкции, и вообще обо всем, что можно было узнать о Гражданской войне. Кроме того, что конфедераты ее проиграли.

Все эти события обсуждались собравшимися не как нечто случившееся 40 лет назад, но просто как часть их собственной жизни. Постепенно они стали и частью жизни самой Маргарет, причем такой важной частью, что в ней все больше и больше росло ощущение, словно она сама прошла через все это.

Каждый старожил не уставал повторять, как «ужасно важна была маленькая Атланта для Конфедерации». Маргарет этим очень гордилась и всегда особенно внимательно слушала все, что рассказывали об истории ее города. В пять лет она уже знала названия всех производств, которые возникли в Атланте во время войны, и могла отбарабанить их как АВС: «пистолетное производство, капсюльные, кожевенные и обувные мастерские, седельные и упряжные фабрики, механообрабатывающие цеха, сталепрокатный завод, на котором изготавливалась броня для военных кораблей и рельсы для железной дороги, вагонное производство, а также шляпные и кепочные мастерские». Она определила себя на роль «главного рассказчика» для своего брата и его друзей и могла многое рассказать им: и о том, как, находясь в относительной безопасности в тылу, Атланта стала самым подходящим местом для развертывания госпиталей, при этом Пегги могла в деталях поведать об ужасных страданиях раненых, больных и искалеченных, прошедших через этот город за время войны. Эти истории были такой же неотъемлемой частью детства Маргарет Мэннелин Митчелл, как «Приключения Гекльберри Финна» и «Ребекка с фермы» для других детей. Так, например, на одной из воскресных встреч родственников, когда Маргарет было всего четыре года, ее попросили рассказать стихотворение «Я добрый старый повстанец, и это то, что я есть». И она никогда не видела в этом ничего необычного.

Юная Атланта всегда была готова откликнуться на нужды Конфедерации, это был великодушный и храбрый город. И в то время как Маргарет никогда в полной мере не чувствовала себя настоящей дочерью Мейбелл, поскольку, как ей казалось, не имела ничего из тех важных вещей, которые были у ее матери — согласие с Богом, обожание мужа, уважение большинства из тех людей, кто переступал порог их дома, — именно поэтому она воспринимала свое родство с Атлантой, чья история сформировала ее первые жизненные впечатления как нечто глубокое и обязывающее.

Глава 3

Когда Маргарет исполнилось пять лет, отец купил ей маленького некрасивого пони чалой масти, и она, не теряя времени, научилась мастерски с ним обращаться. Сидя очень прямо и с большим достоинством в седле и твердой рукой держа поводья, она скакала верхом на пони по недавно замощенной улице, проходившей мимо их дома. После большого шума и споров — поскольку Мейбелл считала, что дочь еще слишком мала, — Юджин Митчелл установил-таки на поле барьер для прыжков, но пони вдруг заартачился, наотрез отказавшись прыгать, и, к своему великому огорчению, Маргарет вынуждена была отказаться от подобного спорта.

Взамен, однако, она каждый вечер отправлялась верхом на прогулку с одним из старых ветеранов Конфедерации, которого она позднее называла своим «приятным, веселым компаньоном». У ветерана были длинные седые волосы и белая же козлиная бородка, одет он был в старый мундир, и сердце Маргарет он покорил тем, что всегда целовал ее чумазую детскую ручонку.

Вдвоем они выезжали на загородную грунтовую дорогу, на которой непременно встречали еще одного или двух других ветеранов, и затем продолжали прогулку, уже образовав некое подобие военного строя. Семьи конфедератов и сама Мейбелл поощряли эти выезды, ошибочно полагая, что ребенку от них не будет вреда.

Редкий день проходил без того, чтобы на прогулках старики не завели горячий спор о Гражданской войне. Что до Маргарет, то эти вздорные, задиристые ветераны казались ей идеальной компанией. Гордая тем, что ее принимали за свою, «одной из банды», она по-прежнему надевала старые брюки Стефенса, из которых он вырос, прятала свои косички под мальчишеской кепкой и, сидя верхом на своем пони, была похожа на крошечного старшину. Ее чрезвычайная молодость не давала ей, однако, никаких преимуществ. Она надеялась, что сможет удержаться в этой компании, если будет вести себя как положено новобранцу и держать язык за зубами. И хотя ей безумно нравились соленые шуточки ее новых друзей и частенько хотелось расхохотаться, она продолжала оставаться хоть и восхищенным, но молчаливым наблюдателем, опасаясь, что любая оплошность с ее стороны может положить конец этим прогулкам. К тому же, как она говорила впоследствии, «нужно было иметь легкие быка, чтобы перекричать ветеранов и быть услышанным в этом гвалте». С широко распахнутыми глазами, то ужасаясь, то забавляясь, внимательно слушала она их споры на самые разные темы. При этом каждый старый солдат считал своим долгом превозносить успехи своего полка в армии Конфедерации и разражаться бранью в адрес всех остальных. Маргарет дорожила каждой минутой этих прогулок и была раздосадована и возмущена, когда ей пришлось отказаться от них из-за начавшихся школьных занятий.