Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Когда моя мать вернулась домой, они вместе с отцом прочитали мне длинную нотацию об ответственности за посягательство на авторские права. И в течение нескольких лет я со страхом ожидала, что мистер Томас Диксон вчинит мне иск в суде на миллион долларов».

Но Юджин Митчелл не только резко отчитал дочь, но и отшлепал, чтобы, как потом объясняла Маргарет, «я никогда не забывала, что не должна брать то, что мне не принадлежит», и что «плагиат — это обычное воровство».

Свою репутацию знающего специалиста в области патентного права и сделок с недвижимостью Юджин Митчелл приобрел, защищая права своих клиентов именно в этих областях юриспруденции. А потому слово «плагиат» было совершенно новым для девочки, но всю свою дальнейшую жизнь она очень серьезно относилась ко всему, с ним связанному, считая, что не только ты сам не имеешь права на плагиат, но и не должен позволять другим заниматься чем-то подобным.

Литературная деятельность Маргарет, однако, не вызывала одобрения у ее матери, ибо Мейбелл с глубоким уважением относилась к достижениям науки и предпочитала вышиванию решение задач по тригонометрии. И потому пьесы и рассказы дочери она считала не более чем игрой ленивого ума, а время, отданное им, — потраченным впустую. Если девочка действительно хочет добиться в жизни чего-то стоящего, она должна заняться математикой, латинским и другими науками. Сама Мейбелл, с благоговением следившая за деятельностью мадам Кюри, не могла простить себе, что не пошла в свое время в колледж и не реализовала мечты юности стать ученым. Что до самой Маргарет, то она прекрасно знала, какие надежды возлагает на нее мать, и отчаянно старалась добиться ее одобрения. И потому, несмотря на явное удовольствие, получаемое ею от сочинительства, кто бы и когда бы ни спросил ее, кем она будет, когда вырастет, Маргарет всегда отвечала: «Врачом».

Эта замечательная цель несколько смягчала недовольство Мейбелл тем, как небрежно относилась дочь к католической церкви. Девочка никогда не ходила к мессе и читала молитвы только под нажимом родителей. Мейбелл относила этот грех на счет «научного склада ума» своей дочери, и, когда Маргарет исполнилось 11 лет, мать часто говорила с ней о том великом будущем, которое могло бы ее ожидать, стань она одной из немногих американских женщин-физиков.

И все же присутствовала некоторая отчужденность в отношениях матери и дочери. Маргарет была такой скрытной натурой, что однажды в порыве раздражения Мейбелл заявила, что дочь напоминает ей дядю своего отца: тот готов был прошагать милю в противоположном направлении, лишь бы только соседи не поняли, куда он на самом деле направился.

Джексон-хилл, район, в котором жила семья Митчелл, всегда считался пригородным. Это был район, где жили представители солидного среднего класса, но он никогда не имел ни такой известности, ни престижа, как, к примеру, Персиковая улица. А поскольку в 1911 году Юджин Митчелл уже был президентом городской ассоциации адвокатов и Совета по образованию, то есть человеком, в городе весьма известным, то ему ничего не оставалось, как переселиться с семьей в более престижный район. Мейбелл, всегда стремившаяся к тому, чтобы у семьи было все самое лучшее, согласилась на переезд, и был куплен участок земли в центре одного из лучших кварталов Персиковой улицы. В связи с приближающимся переездом Юджин сменил детских пони на более крупную лошадь, чистокровного жеребца по кличке Буцефал — в честь знаменитой лошади Александра Македонского. Маргарет была в восторге: верховая езда по-прежнему оставалась ее любимым развлечением. Ей потребовалось немного времени, чтобы научиться обращаться с огромной черной лошадью, после чего она могла просто наслаждаться быстрой ездой. И если у Стефенса интереса к верховой езде уже почти не осталось, то Маргарет, особенно в течение нескольких первых недель, каждый день часами не слезала с Буцефала, гоняя его вверх и вниз по холмам, крича и гикая, устремляясь в галоп сразу, как только дом оставался позади. Она все еще была так мала ростом, что, даже сидя в седле очень прямо, казалась до смешного крошечной верхом на огромной лошади.

Как-то ясным солнечным днем, заметив, что Стефенс и его кузены, стоя у коновязи, восхищенно смотрят на нее, Маргарет, гикнув, промчалась мимо них, крикнув на ходу: «Смотрите, как я разверну его!» Она пустила Буцефала в карусель, но лошадь неожиданно оступилась и опрокинулась на землю, подмяв под себя кричащую от ужаса девочку. Подбежавшие ребята увидели ее лежащей на левом боку без сознания, левая нога Маргарет была сильно поранена, и из раны сочилась кровь, а Буцефал без всадника стремительно мчался по полю среди высокой травы.

Глава 4

Несмотря на отчаянные просьбы Маргарет, Буцефал был продан в течение того месяца, пока она болела. Но еще больше ее расстроило решение родителей запретить ей впредь заниматься верховой ездой. Поскольку Стефенс был целый день в школе, а мать занята своей суфражистской деятельностью, Маргарет была вынуждена сама себя развлекать в течение всего длительного периода выздоровления, последовавшего за перенесенной ею хирургической операцией ноги.

По настоянию матери она всерьез приступила к чтению книг из обширной домашней библиотеки Митчеллов. Массивные, в кожаных переплетах тома Байрона, Бернса, Скотта, Теккерея, Диккенса и Толстого соседствовали на полке с проштудированными ею книгами по истории Гражданской войны. Мейбелл возобновила свои усилия, с тем чтобы заставить дочь прочитать роман «Война и мир», ко книга разочаровала Маргарет. «Толстой и большинство русских писателей казались мне чертовски скучными, бестолковыми до глупости и совершенно бессвязными», — говорила она позднее. Однако и матери, и любому, кто спрашивал ее, читала ли она «Войну и мир», Маргарет врала, не стесняясь. Действительно, в юности она могла с умным видом подробно говорить с гостями Мейбелл о книгах, в которых прочитывала лишь вступительную главу.

Несмотря на то, что нога заживала быстрее, чем предполагали врачи, легкая хромота все же осталась. Почти все виды физических упражнений были ей противопоказаны, но она все же возобновила уроки танцев, с тем чтобы укрепить ослабевшие мышцы.

Юджин Митчелл как-то пообещал семье, что летом на каникулах они съездят в Нью-Йорк, пока будет заканчиваться постройка их нового дома, и Маргарет с большим нетерпением ожидала предстоящего путешествия.

Семья выехала из дома в июне. В Саванне они сели на пароход, и, к своему облегчению, Маргарет обнаружила, что не подвержена морской болезни. Вместе с отцом она целыми днями гуляла по палубе, а по вечерам вальсировала с ним же в кают-компании под звуки новой мелодии «Мечты о небесном вальсе». Ее раненая нога не мешала ей хорошо танцевать, и Мейбелл, наконец, смогла поверить, что дочь, несмотря ни на что, все-таки сможет стать настоящей леди.

Нью-Йорк, с его беспорядочно двигающимися толпами людей и небоскребами, казался фантастическим. Эмоции переполняли Маргарет. Северяне находили ее южный акцент забавным, и бывало, что совершенно незнакомые люди высказывались по этому поводу в ресторанах и магазинах.

Митчеллы навестили сестру Мейбелл Эдит Ней Моррис, которая жила в Гринвиче, штат Коннектикут, а затем совершили путешествие на лодке по реке Гудзон до Олбани и обратно. Ну а потом, к великой досаде Маргарет, Стефенс с отцом остались в Нью-Йорке, а они с матерью отправились на «ферму здоровья» в Нью-Джерси, где прошли курс «молочного лечения». Все это показалось ей ужасно скучным, но когда спустя два месяца в августе 1912 года семья вернулась домой, Маргарет выглядела румяной и пышущей здоровьем и смогла принять самое деятельное участие в переезде с Джексон-хилл в новый дом Митчеллов.

Несмотря на то, что район Персиковой улицы считался престижным, тот участок дороги, который проходил мимо их дома, был так же покрыт грязью, как и большинство улиц Атланты. Но вот новый дом оказался достаточно велик, чтобы гордо именоваться «особняком», и первое время, глядя на величественный белый фасад дома, столь непохожего на другие дома на Персиковой улице, большинство из которых были построены в стиле викторианской архитектуры, Маргарет чувствовала себя несколько подавленной этим великолепием.