Билет в один конец (СИ)

Она приподняла чёлку, придирчиво осмотрела линию роста волос, затем распустила косу, перебрала пальцами отдельные пряди. Так и есть, пробивается седина, надолбом пока ещё белый пушок, можно отговориться тем, что волосы растут, а в общей массе уже заметны седые волоски, как бы она их не прятала. Седеть в восемнадцать лет – странно, но вполне закономерно, если подумать. Ладно, не нужно зацикливаться на такой глупости, есть дела важнее. Алиса отбросила волосы за спину и усмехнулась. Мама обещала, что она вырастет прекрасной принцессой, и принцы будут съезжаться со всех концов земли, чтобы просить её руки. Видимо, не такая она красавица, если ни один принц не примчался на белом коне, чтобы забрать её из этого ада под названием Жизнь. Хотя нет, один принц всё же был, но… он был младше её на четыре года и встретились они не в тех условиях, когда можно было об этом думать.

Когда Алиса вышла из ванной комнаты, приведя себя в относительный порядок, её уже ждали.

- Привет, - тихо произнёс Клинт, видимо Брюс уже предупредил его, что громко говорить при Алисе пока нельзя. Странно, но он не выглядит пьяным, от него даже не пахнет алкоголем. – Ты как?

- Привет. Всё хорошо.

- Я принёс твои вещи, - он жестом фокусника достал из-за спины Шальную и пояс со снаряжением и сумкой. – И нашёл твои очки.

- Ты пришёл узнать о глазах? – наконец спрашивает она в лоб. Клинту эта прямолинейность и искренность очень нравится, как и веснушки на ключицах, за которые так и цепляется взгляд. Сейчас на ней нет привычной полностью закрытой одежды, а только пижама с расстёгнутым воротом, лишь грязноватый, с пятнами крови, бинт на шее мешает. Бартон думает, что когда она уберёт эти проклятые тряпки, то обнажит не тело, но душу. Нет, он сам их снимет, будет ли аккуратно разматывать или рванёт тонкие хлопковые ниточки, рискуя её задушить, не важно. Важно, что он будет целовать оголившуюся кожу, пусть там будут страшные шрамы, ожоги или след от удавки.

- Нет. Конечно же, нет, - он буквально зависает, рассматривая её в открытую и не таясь. Но ведь он и пришёл сюда признаться. Признаться, что не может больше смотреть на то, как она истязает себя, как мучают её призраки людей, которых она так и не может отпустить. Спросит: “Почему?” – он ответит: “Я тебя люблю”.

- Все хотят об этом знать, когда видят, - тихо говорит она. Алиса очень устала, и Клинт об этом знает. Лучше было бы прийти позже, когда она будет в состоянии здраво мыслить, не засыпая на ходу. Но он скажет и уйдёт, оставив неясную цепочку воспоминаний и собственное сердце.

- Я никому об этом не скажу.

- Я сегодня и так наделала глупостей больше, чем следовало бы.

- Из-за этого ты называешь себя монстром?

- Из-за того, что начинается позже. Господи, как я это ненавижу, - она закрывает лицо ладонями и всхлипывает. Сегодня был безумный день, что измотал и тело, и душу. Иначе она и не умеет, либо с полной выкладкой, либо никак.

Клинт наконец обнимает её, трётся подбородком о макушку, устраивая её голову на своём плече, игнорируя проклятый запрет на прикосновения. Почему она решила, что не любит, когда к ней прикасаются? Не хочет делиться своей болью, своей ненавистью и страданием? У Клинта Бартона самого достаточно такого груза за плечами, но он готов взять себе и часть её. Потому что вместе им будет легче нести их грехи. Он чувствует, как её мелко-мелко трясёт, как напрягаются и вновь расслабляются мышцы и осторожно гладит руками по спине, вдоль позвоночника, контролируя её реакцию, чтобы не причинить боль. Он не хочет делать ей больно, особенно сейчас, когда между ними всё так хрупко и может разбиться с хрустальным звоном в одну секунду.

- Я так это ненавижу, - продолжает она, совершенно не думая, что говорит. Она сейчас готова ответить на любой вопрос, рассказать всё. Просто это уже невозможно: все эти тайны, стремление спасти мир от надвигающейся угрозы, когда сам мир и стал этой угрозой. А рядом Клинт, такой тёплый и хороший, в объятиях которого можно спрятаться от всего, который был с ней всегда, даже если он об этом и не знал. И сердце, живое и настоящее, бьется в ладонь в груди напротив. Она бездумно протягивает руки и обвивает мужскую талию, крепко сцепляет ладони в изгибе поясницы, там, где так удобно и правильно ложится рука. – Когда люди это видят, они убегают с криками, они называют меня чудовищем, дьяволом, пытаются скорее убить меня. Знаешь, что самое страшное? Что они правы. Что меня надо было убить раньше, когда можно было. Это… Это как проклятие… Когда глаза меняют цвет, я просто схожу с ума…

- Знаешь, это вообще-то распространённое явление. Не помню, как называется, когда глаза меняют цвет в зависимости от освещения. У меня тоже так происходит с той стычки с Локи. Ты знаешь о Локи? Наверно, знаешь, ты ведь и о читаури знаешь.

- Но ты контролируешь себя, когда это происходит. А я нет. И чудовище… Шутер, она словно монстр какой-то, вырывается из меня и начинает бойню. Так было, когда отец привёл чужую женщину в дом, мне было почти семь, я набросилась на неё… А потом, когда Наставника убили, я… Боже…

- Тише, не надо так говорить. Я всегда буду на твоей стороне, чтобы не случилось. Даже если против нас будет весь мир. И тем более ЩИТ. Какой бы угрозой ты не была, я буду рядом. Всё будет хорошо. Это ничего, что тучи заслонили солнце, потому что я сделаю всё, чтобы мы остались вместе.

- Врёшь, вы всегда врёте. Обещаете, что будете рядом, а потом оставляете меня, - глухо произнесла она, не предпринимая попыток оттолкнуть мужчину. – Обещай только то, на что ты готов.

- Я готов, - он приподнимает её голову за подбородок, долго смотрит в повлажневшие глаза и, наконец, целует покусанные губы.

Из головы моментально вылетают все слова, которые он хотел сказать, особенно, когда Алиса начинает неловко отвечать. И Клинт понимает, что ему посчастливилось украсть её первый поцелуй. А ради этого он готов… на всё. Это осознание опьяняет не хуже дорогого виски Старка. Мужчина обхватывает одной рукой её плечи, второй обвивает талию и углубляет поцелуй, сминая шершавые мягкие губы с привкусом крови, языком едва ли не насилуя её рот, вкладывая весь свой немаленький опыт в это действо. Отдавая себя. Прижимая хрупкое, поломанное тело к себе, путаясь пальцами в распущенных волосах, что плащом укрывают её. Маленькая, сильная, дерзкая, прямая. Взрослая, слишком взрослая для своего возраста. Неожиданная резкая боль отрезвляет, рот заполняется солёной кровью. Мгновение – и между ними пропасть.

- Ал? – мужчина коснулся пальцами прокушенной губы. – Что ты?… – он не успел договорить, получая удар в живот.

- Уходи, - глухо попросила она, обнимая себя руками. – Уходи! – срываясь на крик, вызывая волну головной боли, но не обращая на неё внимания.

Он сам виноват, слишком много сказав этим поцелуем. Но Клинт не жалеет. Либо в полную силу, либо никак. И, уходя под злым взглядом наполненных слезами глаз, он тихо, но внятно произносит:

- Я люблю тебя. Я очень тебя люблю.

И закрывает за собой дверь, зная, что его услышали. Но поверили ли?

***

- Это жетоны Алисы? – Тони вытаскивает цепочку со звенящими металлическими пластинками, чуть испачканными кровью, из кучи, наваленной на одном из столов медблока, которым заведует Беннер.

- Да. Я их снял, когда штопал ей плечо. Нужно вернуть, она же волнуется, наверно.

- Ха, да ее и, правда, называли Колибри, - усмехнулся Старк, показывая ему жетон, где было выгравировано несколько строчек: “Alice J.S.”, “Shooter”, группа крови и уже позже выцарапанное “Colibri”.

- Наверно за легкость и шустрость назвали, - усмехнулся Брюс, ухватив цепочку и потянув на себя, пытаясь отобрать. Всё, что написано на жетоне нужно, чтобы опознать тело в случае, если оно будет сильно изуродовано. Жетон позволяет быстро опознавать убитых и раненых в боевых условиях, и потому обязателен к ношению при себе для всех военнослужащих. По сути, это медальон смерти. Алиса до сих пор его хранит, верно, как память о прошлой команде. Нужно сказать кому-нибудь, чтобы сделали ей другой.