Десять мужчин

Я стала названивать пилотам, но не смогла их найти. Само собой, это не значило, что Марлина полетит в Нью-Йорк коммерческим рейсом — то-то была бы картинка. Я обязана была добыть ей самолет на вечер, а поскольку на острове ни самолета, ни летчиков не оказалось, я вызвала свободный лайнер из Нью-Йорка. А ровно через час обнаружила, что самолет на острове все-таки есть.

Следить за графиком полетов — моя забота. Бесполезный вызов самолета из Нью-Йорка обошелся в 50 000 долларов, и в ужасе, что Миллиардеру станет об этом известно, я предпочла рассказать ему сама. Клянусь, я ни минуты не сомневалась, что он меня выставит, а он только оторвал глаза от какой-то математической формулы, которую изобретал для своей торговой системы, и сказал: «Все мы совершаем ошибки». Я повернулась, чтобы уйти, но он меня остановил, отложил ручку и подошел ко мне. А потом поцеловал и пригласил на ужин. Можешь себе представить?

Пожалуй, буду закругляться: через час нужно быть у него. Он сказал захватить зубную щетку — это его манера приглашать на ночь.

Скоро еще напишу, дам знать, как идут дела.

Люблю, целую. Только, пожалуйста, не рассказывай маме обо всей этой путанице, ладно?

В конце концов мы с Миллиардером сошлись на том, что офисная рутина не для меня. Я не любила стенографировать и ненавидела разбираться с бумагами. Иными словами, мне пришлось признать то, что я и так всегда знала: ну не создана я для секретарской работы. Лежа рядом со мной после многочасовой любви, Миллиардер произнес: «Ни к чему тебе быть моей секретаршей. Ты — моя женщина». И это были лучшие слова, которые я когда-либо слышала.

Уж не знаю, по какой такой причине меня потянуло перечить:

— Но я не хочу бросать работу. Мне нравится интрига рынка, его секреты, известные только тебе. Отказаться от всего этого? Нет уж.

— Выучись на аналитика.

— Когда?

— Когда угодно. Поезжай в Гарвард. Вернешься и будешь работать у меня.

Гарвард был моей тайной мечтой, но небрежный тон Миллиардера лишил ее прелести, превратив почти в обыденность.

— Завтра об этом поговорим, — добавил он. — Вечером сможешь прийти?

— М-м-м… Надо заглянуть в ежедневник, — поддразнила я.

— Почему бы тебе не привезти с собой все вещи?

— Это на ужин-то?

— Я предлагаю тебе жить здесь. Если хочешь.

На следующий день я заявилась с чемоданами, изрядно побаиваясь осуждения слуг за то, что заняла место Марлины в ее отсутствие. Напрасные волнения: если таково было желание Миллиардера, прислуга тоже принимала меня везде — на его кухне, на его теннисном корте, за его столом или в его постели. Я была желанной гостьей. Однако мое чувство вины и зыбкость положения постоянно подпитывались фотографиями Марлины на стенах, ее объемистыми лифчиками в ящиках комода и обтягивающими брюками в шкафу. Миллиардер же считал все эти напоминания о сопернице не стоящими внимания.

— Ее здесь нет сегодня и не будет завтра. Так в чем проблема?

Летние дни складывались в недели, затем в месяцы; я перестала вспоминать о Марлине, и мы с Миллиардером открыли для себя редчайшее явление: безупречную и стабильную любовь. Когда у него возникало такое желание, Миллиардер был человеком открытым, осознающим ценность простой жизни. Подчиняясь строгому порядку, наши дни делились между работой, тренировками и любовью. Если хотелось скрыться с глаз слуг, убежать от вечных окликов внешнего мира, мы уединялись в спальне Миллиардера — сказочном уголке под самой крышей дома, с окнами на запад, на море с его ровным горизонтом. В спальне почти не было мебели — лишь гигантское ложе, индийский резной комод и полка с книгами по психологии, философии и химии. Как-то вечером я открыла томик Юнга.

— «Человек, который знает больше других, — одинокий человек», — процитировала я. — Ты согласен?

— Да, — отозвался он с постели, где читал книгу.

Я забралась к нему под бок и, обнимая, подумала, что Миллиардер тоже одинок.

— Как ты стал тем, кто ты есть?

— Я знаю как. И этого достаточно.

— А ты когда-нибудь обращался к психоаналитику?

— Тебе известно, что у меня они есть, — и не только для собак.

— Но ты когда-нибудь сам посещал кого-нибудь из них?

— Мне это не нужно, но многим помогает. Снимает тяжесть с души. — Он отложил очки в тонкой оправе, захлопнул книгу.

— Почему ты не женился на Марлине?

— Потому что не хотел жениться на Марлине.

— Настанет день, когда и в моей жизни появится смысл, — сказала я, словно в надежде убедить Миллиардера, что я его стою.

— Тот день, когда в жизни все наладится, станет днем твоей смерти, — бесстрастно произнес он.

— Какой ужас. Что за мысли?!

— Такова жизнь. Мы существа несовершенные, хотя это не значит, что мы обязательно должны быть плохими. Я хочу, чтобы ты была хорошей, и знаю, что ты можешь такой стать. — Он погладил меня, убирая волосы с лица.

— Что тобою движет? — спросила я.

— Другими словами, что меня держит в бизнесе?

Я кивнула. Он долго не отвечал, и я ждала, слушая его дыхание, припав головой к его плечу, наслаждаясь прикосновением его пальцев к мочке моего уха.

— Я знаю, что делает меня таким, каков я есть, — наконец сказал он. — Только говорить не хочу.

В этом был он весь — уверенный в своих силах и закрытый для всех. Но иногда он все же позволял мне, молча позволял — заглянуть поверх возведенных им преград прямо ему в душу. То были священные для меня мгновения, они завораживали, и я дольше, чем следовало бы, любила его.

Это случилось утром 15 сентября, в восемь часов двадцать одну минуту.

— Марлина завтра возвращается.

Миллиардер продолжал тщательно намазывать домашний абрикосовый джем на домашний круассан, и на миг мне показалось, что я ослышалась. Я так удачно стерла Марлину из окружающей меня жизни, что не сразу сообразила, о чем речь. Зато когда сообразила — завтрак в моем желудке превратился в глыбу льда.

— Марлина возвращается сюда?

— Да.

— Пойду собираться.

— Останься. Ей надо привыкать.

Он отхлебнул чай. Так и слышу — до сих пор слышу — тонкий звон чашки о блюдце, прозвучавший одновременно с его словами. Останься. Ей надо привыкать. Идея жизни под одной крышей с Миллиардером и Марлиной не укладывалась в голове. Моя первая мысль: какую спальню мне отведут и как я вообще смогу там заснуть? А вдруг Марлина нападет на меня среди ночи? Повергнутая в ужас, не в силах привести разумные доводы против дикой идеи совместного житья, я попыталась сострить:

— У Марлины росту за метр восемьдесят плюс черный пояс по карате. Мне вряд ли удастся ее выставить.

Миллиардер улыбнулся, разрезал круассан на шесть ровных кусочков, скормил по одному кусочку собакам, остальные съел сам. После чего вытер губы белоснежной матерчатой салфеткой, роняя золотистые крошки на пустую тарелку, — и отодвинул стул.

— Так мне, значит, собираться? — спросила я в надежде услышать возражение, но Миллиардер покинул меня без единого слова.

Я была явно не единственной, кого страшила Марлина. Вся из себя аристократка внешне, под своими изысканными нарядами она прятала безжалостную натуру. Десять лет назад она собственными руками очистила семейное гнездышко Миллиардера от вещей его жены, заменив их своими. Причем совершила это в отсутствие теперь уже бывшей супруги Миллиардера, пока та несла мир на Средний Восток. Марлина без малейших угрызений совести лишила одного из самых неустанных наших миротворцев крыши над головой, а Миллиардер ей позволил: бесстрашный боец против премьер-министров и крупных промышленников, он спасовал перед женщиной. И теперь, предлагая мне остаться для встречи с Марлиной, он просил об ином: вступить с ней в бой вместо него. Миллиардер подверг мою любовь последнему испытанию, и, с его точки зрения, я экзамен провалила, поскольку ни на миг не сочла себя вправе известить Марлину, что кончилось ее время и настало мое.