Десять мужчин

Я его девушка. Точнее, я девушка. К сорока воровкам меня причислить нельзя, ведь он сказал, что любит меня, а роскошные наряды — только доказательство любви.

Коварный ход с его стороны. Начало моего обращения в его веру. Со временем я научусь принимать за любовь то, что можно купить за деньги, — потому что только это и мог предложить Миллиардер. И если однажды я буду страдать, как Мими, из-за этого человека, то сначала я все же была его Мюзеттой.

Наш последний римский вечер мы провели в привилегированном ночном клубе. Танцевали под песню Карли Саймон, где были такие слова: «Ничто не вечно в жизни, но если ты принял правила игры, любовь вернется».

— Хочу заключить с тобой сделку. — Я надеялась прельстить Миллиардера правилами игры. — Меняешь своих воровок на меня?

— По рукам.

— То есть ради меня ты готов избавиться от сорока одной воровки?

— Речь шла о сорока, разве нет?

— Сорок плюс Марлина.

— Марлина не в счет.

— Почему?

— Она со мной очень давно. Я не могу вот так просто выставить ее. Но рядом с тобой мне будто снова восемнадцать и я влюблен в первый раз.

После таких слов мне нетрудно было убедить себя набраться терпения и ждать, когда Миллиардер обретет свободу. Ведь я наконец его нашла — человека, который примет меня в свою жизнь и станет моим навсегда.

С появлением нового товара под названием «Безупречная любовь» Миллиардер поступил как нормальный делец: занялся изучением рынка. Но в отличие от прочих товаров, с которыми он имел дело, этот требовал душевных вложений, отчего Миллиардеру приходилось нервничать. Изменчивость перестала быть необходимым условием для выхода на рынок; когда дело касалось Любви, Миллиардер требовал постоянства, обеспечить которое считал моей обязанностью. Он ждал от меня верности, независимо от собственного настроения. Был ли он ласков и нежен со мной, или холоден и резок — мне следовало стойко держать удар, подобно боксерской груше. С неизменным обожанием во взгляде. Не будучи к тому времени полным новичком в странных играх, я приняла вызов. А Миллиардер вел себя, как подобает дельцу: любя меня, придерживал и Марлину.

На острове, куда мы вернулись из Рима, я была обижена внезапным отдалением Миллиардера. Казалось, любви между нами и не было. Я изо всех сил пыталась сохранять присутствие духа и под конец очередного рабочего дня была вознаграждена, услышав «Останься!», когда вручила ему бумаги на подпись.

От меня требовалось лишь принять его вернувшиеся чувства без намека на обиду за недавнюю черствость. Я вспомнила Рим и ответила на поцелуй. Кто угодно мог стать свидетелем наших запретных ласк, но риск был частью наслаждения, и мы оба это знали.

— Целуй меня, обнимай, говори, что любишь, — прошептал Миллиардер.

Я старалась не думать о том, что не далее как вчера Марлина заявилась в кабинет незваной.

— Спокойно. Все рассчитано. Никто нас не увидит, — сказал он.

— В любую секунду сюда могут войти.

— Пусть заходят.

Его ладонь уже была у меня между ног, и все мысли о потенциальных зрителях вылетели из головы. Ласки Миллиардера придали мне смелости. Что мне делать, спросила я, когда от его жестокости пробирает мороз?

— Что делать? То же, что делаешь сейчас. Обнимай. Говори, что любишь.

Чего проще, казалось бы. Вот только он не понимал, как невыносимо терпеть его плохое настроение. Я с ужасом переступала порог его кабинета, не говоря уж о проявлениях чувств, которых желал Миллиардер. К тому же любовь Миллиардера чересчур зависела от моих талантов или изъянов: справляюсь ли я с работой, достаточно ли похудела, удачно ли причесалась, идет ли мне платье, любезна ли я с коллегами по офису. В некоторых своих требованиях Миллиардер был до того педантичен, что я могла оскорбить его, сама того не заметив. Впрочем, кое-какие темы я без труда научилась обходить. И лишь к одной больной теме меня тянуло, как язык к дуплу в зубе.

— Ты когда-нибудь бросишь Марлину? — спросила я Миллиардера в третий раз за неделю.

— Если она сама решит уйти — удерживать не буду, но не надейся, что я ее выставлю.

Я прекрасно понимала, что личный самолет, куча слуг и дома во всех уголках мира намертво привязали Марлину к Миллиардеру. И при этом он хотел, чтобы я продолжала ждать, не теряя веры. Но чем сильнее я его любила, тем труднее мне было верить, что однажды он обретет свободу. Марлина с Миллиардером все чаще представлялись мне Джилл и Джеком, нудной парочкой из детских книжек, неразрывно связанной привычкой и звонкой монетой и удручающе предсказуемой. «Джек и Джилл отправляются за покупками» (и приобретают остров). «Джек и Джилл идут на пляж» (и уходят в море на своей яхте с экипажем в тринадцать человек).

Наша безупречная любовь постепенно теряла свою безупречность. Чем меньше времени проводил со мной Миллиардер, тем больше я донимала его, пытаясь выяснить, любит ли он меня.

— Вечером увидимся? — спросила я, зная, что Марлина на острове, и начиная сомневаться, что он когда-нибудь откажется от нее ради меня.

— Где?

— Где хочешь.

— Давай поужинаем у тебя.

Такого ответа я не ожидала.

— А что бы ты хотел на ужин? — Я была в панике.

— Все равно. Приду в семь.

В квартире у меня был кавардак, холодильник пуст.

— А можно в восемь?

В отчаянном стремлении создать Идеальную Сцену любви я забыла о том, что влюбленным еда не нужна или нужна только после любви.

Мои сомнения убили спонтанный порыв, и, уловив мою неуверенность, Миллиардер поднял портфель.

— Слишком сложно. Забудь, — сказал он.

— То есть ты вообще не придешь?

— Нет.

— Но… мне без тебя тоскливо. Я хочу тебя видеть.

— Прекрати на меня давить. — И он вышел.

Сестричка моя дорогая,

Этот остров выглядит раем, но жизнь здесь — сущий ад. Считай, тебе повезло оказаться в Техасе, где промелькнувший шар перекати-поля — целое событие.

Я помню твое предупреждение ни в коем случае такого не допускать, но это выше меня: я влюбилась в шефа. Как ты и предсказывала, все здорово запуталось. Мой шеф — это что-то. Когда он рядом, я не сомневаюсь в его любви. Когда мы не вместе, я не так уверена. Он никогда не звонит и даже в офисе, случается, целый день меня будто не видит. Думаю, все дело в другой женщине — эту «незначительную» деталь я от тебя утаила как слишком банальную.

Создается впечатление, что Миллиардер обрекает всех и каждого на финансовую зависимость. Такой у него способ добиться власти относительно малой ценой. Зато эмоции у него не в ходу. Стоит мне выказать свои чувства — и он старается раздавить меня вместе с этими самыми чувствами. Последнее время он меня игнорирует — потому лишь, что я попросила видеться почаще, а на его языке это называется «давить».

Короче, все кувырком, я издергалась, и это сказывается на работе. Вчера он крикнул «Принеси чаю!» из-за закрытой двери кабинета. Вообрази, я и этому была безумно рада, ведь он заговорил со мной в первый раз за три дня. Решив угостить его лучшим чаем, какой он пробовал в жизни, я поставила чайник на огонь и занялась подносом: салфеточкой накрыла, серебряную ложку выложила и проч. финтифлюшки. Беда в том, что, пока закипала вода, я помчалась к себе, закопалась в бумагах — и напрочь забыла о чае. Через полчаса Миллиардер взревел: «ЧАЙНИК!» — у меня даже коленки задрожали. Офис насквозь провонял гарью, даже в комнату экспедиции вонь просочилась. Короче, я чуть не устроила пожар, но это еще цветочки в сравнении с тем, что я натворила сегодня. Миллиардер приказал вызвать самолет для Марлины с собаками — им срочно требовалось попасть на прием к нью-йоркскому психоаналитику. (Кастрированный пес до того растолстел и обленился, что местный ветеринар предписал особые тренировки и инъекции тестостерона — и хозяева решили посоветоваться с психоаналитиком.)

Больше всего на свете я ненавижу что-либо делать для Марлины, тем более вызывать для нее частный самолет, когда Миллиардер так жесток со мной. Думаю, он пользуется этим оружием, чтобы мне было еще больнее, вот только с чего вдруг такое желание — никак в толк не возьму.