Это было у моря (СИ)

4.

Лианна зашла в комнату племянницы и села на кровать. Санса устроилась на подоконнике — у нее была общая с сестрой слабость сидеть с задранными ногами, прижимая колени к груди.

— Итак?

Санса вопросительно взглянула на тетку, и та вновь поразилась, какой у девочки безжизненный взгляд и какие темные круги под словно выцветшими потухшими глазами. С утра, когда она приехала от подруги — вид у нее был конечно бледноватый и не выспавшийся — но чтобы так… Нет, это все произошло после прочтения ею этого треклятого письма.

— Может, все же расскажешь?

Девочка воздохнула и отведя взгляд, нехотя промолвила.

— Да не о чем рассказывать. Тетя, вы, наверное, уже все знаете и так. Арья не умеет держать язык за зубами, да и Бран…

— Ты права: в общих чертах знаю. В очень общих.

— Хорошо. Я бы дала вам это письмо — но не могу. Я его сожгла.

— Зачем?

— А на что оно мне? Раз все кончилось, мне нет надобности хранить его письма. Я бы вернула их ему — но не знаю, куда. Так что лучше все сжечь. Чтоб не терзаться и не перечитывать. Мне надоело страдать попусту. Толку все равно ноль.

— Это да. Но ты не допускаешь…

— Что? Что он наврал, как сказал Бран? Да какая теперь разница?

Теперь пришла очередь Лианны удивлённо смотреть на племянницу.

— В каком смысле? Что ты имеешь в виду?

— Да вот что. Если он бросил меня из-за женщины — как написал — то он просто скотина. Дурная, безмозглая и грязная. И зачем мне тогда все это надо? Значит, не было никакой любви, а была только похоть — как говорила Серсея. Это мне не интересно. Таких товарищей — свистни — набежит туча, как мотыльков на лампу летним вечером. Вон Гарри — или тот же Грейджой из школы. Один другого стоит. А мне и вообще не надо. Пока.

Лианна выслушала все это, с ужасом отдавая себе отчет, что прав был Рейегар: девочка становится жесткой и циничной. И есть повод.

— Ну, а если…

— Что, если он написал это ради очередной благой цели? Если солгал, блефуя, как и говорит Бран? Тогда еще хуже. Тогда он подлец. Потому что только подлец пойдет на такое чтобы избавиться от любящей его женщины — и неважно, какая там преследуется цель. Потому что врать партнёру — последнее дело, а врать так жестоко — просто гнусно. Страшно себе представить, что в голове у человека, совершающего подобный жест. Я не знаю. По всем параметрам выходит, что я его совсем не знаю. Что все это время я принимала желаемое за действительное. Наделяла его чертами, что не были ему свой свойственны. Потому что человек, которого я любила — которому доверяла — никогда бы так не сделал. Не для того, чтобы меня пожалеть — а просто не смог бы. По своей природе. Значит, природу его я не разгадала. А просто обманывалась, дурила себе голову. И зачем мне тогда себя теперь терзать? Я его не знаю. Этот человек — чужой. Ни друг, ни враг — а просто незнакомец. А из-за незнакомца я переживать не буду. И так хватает неприятностей. Пусть себе идет, куда ему надо. Он все время туда рвался, если вдуматься. С самого начала это я его уговаривала, соблазняла, почти шантажировала. Теперь понятно, почему. Он сыграл свою роль — ну, хорошо. Жалко только, что на это ушло так много времени, и что цена была столь высока.

Глаза у Сансы вдруг загорелись такой ненавистью, что Лианне стало не по себе. Она, верно, думает о родных. Вспоминает о том, что не успела уберечь мать. На самом деле, из объяснений адвокатов, Лианна поняла, что ни Клиган, ни Санса ничего толком сделать бы и не смогли. План был разработан Бейлишем, и причем давно, а отсутствие Сансы лишь ускорило процесс. Но девочка, похоже, этого не понимает, винит себя и их с Сандором историю в том, что случилось с матерью и братом…

— Санса, послушай, а если бы ну предположить, что кто-то его убедил — ну подтолкнул к этому решению — к разрыву и последующему шагу с письмом? Это бы что-то изменило для тебя?

— Нет. Еще хуже. Значит, он мало того, что подлец — так еще и тряпка. Это классное сочетание! Слабак, что увиливает от любой ответственности за свои поступки, в душе держит планы — и ждет подходящего случая, чтобы было потом на кого свалить всю эту гадость: «Вот я бедненький, меня вынудили — жизнь, тяжелое детство, плохие люди, скверная погода — а я не виноват! Теперь пойду напьюсь и пожалею себя! Вы знаете, тетя, какой он алкаш? Он бухал каждый день — а я терпела, все думала: это потому что он одинок, и Баратеоны его унижают. Что стоит ему вырваться из порочного круга, и он перестанет. А он при первой же возможности, при первом же самом мелком негативном опыте бежал надираться. Это так скучно. Я так устала от него! Я так устала от всего этого! В одном этот товарищ был прав — мне не стоит даже жалеть обо всей это дряни. Стоит жить своей жизнью — соответствующей шестнадцатилетнему возрасту. Друзья, школа, будущее. По крайней мере, у меня оно есть. Мне все время про это долдонили — ну и вот, я, наконец, поняла! А что касается мужчин — сейчас вообще не до того. Вот школу закончу — а там колледж, ну и вообще. Да каждый вокруг будет лучше. Даже Зяблик — и тот чище. Искреннее. По крайней мере он за мной бегает — не я за ним. Уже большой шаг вперед.

Санса засмеялась странным, неестественным смехом и Лианна подумала, что как раз к этому-то она и не была готова. Готова была к слезам, к тоске, — но не к этой отчаянной, жесткой безжалостной и безнадежной реакции, И что странно — все причины, побуждения и поступки Санса подлавливала верно — только выводы делала в соответствии с этой новой, выбранной ролью. И это пугало больше всего. Лианна вдруг почувствовала себя девочкой — пред этим неприкрытым цинизмом и горечью — словно перед ней была не шестнадцатилетка, а прожжённая жизнью старуха. Она не знала, что сказать. Поэтому просто предпочла промолчать, совершенно бессознательным жестом прижимая обе ладони к животу, словно прикрывая от этого жгучего потока разочарования своего нерожденного малыша. А Санса закончила смеяться и деловито встала, словно вспомнив что-то, подошла к столу и взяв оттуда какую-то бумажку, сунула ее в увесистый мешок, что валялся посреди комнаты.

— Что это? — очнулась от своих раздумий Лианна.

— Труп.

— Что?

— Труп моей подохшей любви. Все что было. Все что осталось от него. Не хочу. Думала сжечь и это — но побоялась устроить вам тут пожар. Потом подумала- лучше сохраню. Чтобы помнить о своей глупости и не повторять. Никогда. Можно, я положу это все на чердак?

— Конечно.

— Надеюсь, туда проберется кошка Рейеллы и написает на все эту дрянь Будет очень к месту. Кажется, все. Ах нет, не все…

Санса начала с остервенением стаскивать с пальца колечко с аквамарином. Лианна внимательно за ней наблюдала. В какой-то момент мстительная улыбка на лице племянницы растаяла, лицо на секунду исказилось — как раз в то мгновенье, когда несчастное кольцо наконец соскользнуло с пальца. Тут тетка внезапно разглядела то, что ожидала — спрятанную за всей это циничной бравадой боль и полнейшую растерянность. Теперь стало понятно. Сансе нужен был план. Чтобы спрятаться. И она его себе придумала. Выдумала персонажа, вошла в роль. «Пусть так! — подумала совершенно опустошенная Лианна, — Что ей еще остается? Так хоть не будет себя корить и терзаться. Не станет сходить с ума. Хотя…», — она вновь кинула на Сансу настороженный взгляд и ей почему-то, совершенно некстати, пришел на ум ее собственный свекор, нынче пребывающий в уютной одноместной палате в частной клинике, которую им в свое время посоветовали , обойдясь эвфемизмом «санаторий для чувствительных личностей», а попросту говоря — в дурдоме. Иногда маска прилипает так сильно — что потом уже от лица не отделишь. Приходится иметь дело уже с ней, а не с тем, что спрятано в глубине. В глубину в какой-то момент доступ просто закрывается.