Райский уголок. По велению сердца

Филиппа жестоко покраснела, щеки у нее стали под цвет ее красно-коричневого бархатного платья. Низкая талия была украшена коричневым поясом с лентой, а короткая чуть расклешенная, книзу юбка плотно облегала бедра. К сожалению, ее фигура — и Филиппа прекрасно знала об этом, — как ни прискорбно, все еще не потеряла детской угловатости.

Цвет наряда очень шел к волосам и глазам, сиявшим словно свежеочищенный каштан в лучах осеннего солнца. Раскрасневшаяся и возбужденная, она была вынуждена признать, что даже ее лицо, отраженное в зеркале, стоявшем на каминной полке, выглядит каким-то чужим, взрослым.

Единственной ложкой дегтя в море счастья было отсутствие Мэтти Берфорд, не видевшей ее преображения. Она дала себе слово обязательно попасть на какую-нибудь фотографию. Мэтти засохнет от зависти.

— Ты выглядишь очень шикарно. — Рейчел хлопнула отца по широким плечам, которые обтягивал хорошо подогнанный пиджак. — Когда же нас заберут?

Салли и Эдди Браун договорились заехать за ними на такси перед тем, как отправиться на венчание в церковь Святой Марии на Аппер-стрит в Айлингтоне.

— С минуты на минуту.

Рейчел отошла к столу, где стояли графинчик с шерри и бокалы.

— Самое время для того, чтобы пропустить по маленькой. Неразведенный или средний?

— Средний, — быстро сказала Филиппа.

— У нас нет здесь никаких средненамешанных лимонадов.

— Ну хватит, Рейчел, не будь такой врединой.

И в это время зазвенел колокольчик.

— Это мама! — Филиппа, только что такая взрослая, заверещала и пулей вылетела из комнаты.

Бен весело захохотал, Рейчел, разливая шерри, тоже улыбнулась. В тот момент, когда Бартлет, эконом Бена, ввел гостей в комнату, она, словно вышколенный лакей, уже стояла с подносом в руках.

— Привет, Бен, — Эдди Браун протянул изящную сильную руку, — рад тебя видеть. И Рейчел тоже. — Повернувшись к ней, он широко улыбнулся. Это был красивый, крепкий, сухощавый мужчина с веселым бойким характером, загорелый и черноглазый. — Красивей, чем всегда, честное слово! — В голосе его явственно звучал грубоватый йоркширский акцент, умные глаза блестели весельем. Он чмокнул ее в щеку — с восхищением, несколько превосходящим симпатию, которую положено дядюшке выказать по отношению племянницы.

Рейчел в ответ улыбнулась:

— Выпьешь?

— Пожалуй, но только не эти дамские капли, если можно. У тебя ведь есть виски?

Она весело кивнула:

— Есть, в графине.

— Вот это как раз для меня. — Он потянулся за графином.

Подошедшая Салли, всплеснув руками, закатила глаза к потолку, затем наклонилась, чтобы тепло расцеловать хозяйку:

— Рейчел, милая, ты просто великолепна! А Флип стала настоящей леди.

Филиппа, прилипшая к матери, как репей покраснела и напустила на лицо глуповатое выражение.

— Большое спасибо, что пригласили ее погостить. Сразу видно, что она здесь чудесно провела время.

Годы, проведенные в чужих краях, так и не стерли следы лондонского акцента в сипловатом голосе Салли. Рейчел, глядя на нее с непритворной симпатией, сказала:

— Я рада, что она пожила здесь. Мне самой хотелось ее видеть. Могу представить, что тут была бы за скука без нее.

Салли, хорошо знавшая Рейчел, видела, что та говорит искренне. Улыбнувшись, она пошутила:

— Ты — настоящая героиня, куда мне до тебя. Однажды она заговорит меня до смерти.

— Мам, ну что ты! — дернула ее за руку Филиппа.

К ним подошел Бен. Салли обернулась, и они вежливо обменялись поцелуем, едва коснувшись щеками.

— Налить тебе шерри?

— Да, спасибо.

— Ты прекрасно выглядишь.

К ним присоединился и Эдди, его рука легла на плечо Флип. Рейчел взяла стакан шерри и пригубила его, глядя перед собой невидящим взглядом. Болезненные детские воспоминания, долго сохраняющиеся и тщательно скрываемые, опять дали о себе знать. Разговор окружающих доносился словно сквозь стену. Ей показалось, что она слышит голос своей матери, холодный, сдержанный, высокомерный. Он произнес имя «Салли» с такой ненавистью, что отец содрогнулся словно от удара отточенным лезвием. И другие, еще более ужасные вещи, о которых Рейчел не могла думать иначе, как с болью.

Она допила шерри, снова наполнила бокал и передала графин другим:

— Еще, Салли? Папа?

Они говорили о потрясающем открытии британского бактериолога Александра Флеминга:

— Господи, ведь это прорыв в будущее! Это самое важное открытие в медицине в этом веке.

Рейчел наполнила их бокалы до краев, улыбнувшись в ответ на тайное подмигивание Эдди. За окном небо темнело, словно идя навстречу пожеланию Флип, чтобы пошел снег. Скрывая свое смятение, она подошла к окну, постояла, рассматривая ожидающее их внизу такси и почти не вслушиваясь в приливы и отливы разговоров за спиной. Подобно зубной боли, усиливающейся от прикосновений языка, воспоминания о той ужасной ночи все отчетливее всплывали в ее памяти, и в очередной раз она задумалась — может быть, обвинения ее матери были правдой. Неужели Бен Пэттен и Салли Ван Дамм, как тогда ее звали, были любовниками? И если были, то ушла ли эта любовь? И как они сейчас относились друг к другу, когда, словно учтивые незнакомцы, беседовали о пенициллине; о грязном судебном разбирательстве на Старом Бзйли, которое принесло дурную славу лесбиянки автору «Колодца одиночества»; о смерти Эммелин Панкхерст и много еще о чем? Может быть, в самом деле правда, что самые чистые и бурные страсти сходят на нет под действием времени? Мрачные мысли давили ей на сердце словно камень.

Разошедшаяся Филиппа трещала как пулемет, слова и смешки беспорядочно и безостановочно сыпались во все стороны. Рейчел обернулась. Филиппа в порыве чувств прислонилась к матери, обвив рукой ее талию. Пока Рейчел смотрела на них, Салли, подняв руку, убрала непослушную прядь волос со смеющейся физиономии дочери.

Приступ ревности, сравнимый с острой физической болью, внезапно охватил Рейчел. Нечеловеческим усилием подавив его, она спокойно сказала:

— Пора ехать.

Как только они доехали до церкви, пошел снег — словно по заказу Филиппы. В самом здании было холодно. В морозном воздухе разливался запах цветов. Во время церемонии Рейчел сидела прямо и тихо, ее спокойное лицо не выражало особой заинтересованности, тогда как Филиппа возилась и крутила головой во все стороны, чтобы получше рассмотреть гостей. В переднем раду неподвижно сидел Тоби в ожидании невесты. Глядя на светлые вьющиеся волосы на его затылке, Рейчел с равнодушным удивлением обнаружила, что ничего не почувствовала — в душе ее была ледяная пустота, вполне соответствующая атмосфере холодного и несколько запущенного здания, в котором она очутилась. Возможно, на самом деле этот день не окажется для нее тяжелым испытанием, как она того опасалась? Может быть, то, чему она должна стать свидетелем, наоборот, окажется действенным лекарством для ее раны, которая кровоточила так долго, но теперь наконец оставит ее в покое? Взгляд ее задержался на убранном цветами алтаре, и она поняла, что молится — впервые за много лет. Пожалуйста, пусть будет именно так.

Дафни прибыла точно в срок. Она со спокойной улыбкой прошла широкими, немного неловкими шагами по проходу между скамейками под руку с отцом, сопровождаемая двумя самодовольно хихикающими девчонками, наряженными в бледно-голубые платья и маленькие голландские шляпки; в руках они несли охапки голубых и белых цветов. Невеста была в скромном, однако в достаточной мере соответствующем торжественности момента платье. Талия была немного приспущена, укороченный спереди подол сзади уравновешивался изящным шлейфом. Белый блестящий атлас платья в отблесках свечей играл мягкими тонами. Когда она присоединилась возле атгаря к Тоби, тот одарил ее улыбкой.

В этот момент Рейчел поняла, что Бог забыл ее и не слышит ее молитв. Она стояла, холодная и недвижная как изваяние, глядя на резную головку косоглазого херувима, украшавшего спинку скамейки впереди нее. Она сосредоточила все свое внимание на этой головке, надеясь таким образом сохранить самообладание. Вещица была сделана довольно небрежно и мало напоминала ребенка. Одно ухо было выше другого, глаза тревожно скосились.