Роза для дракона (СИ)

— А ты говорил, что снега не будет.

— Я не смотрел прогноз погоды, — легкомысленно отвечает Скорпиус, потирая раскрасневшиеся на морозе щеки. — Очень холодно, не так как в Англии, даже когда у нас выпадает снег, правда?

Роза улыбается и подолгу рассматривает быстро тающие на ладони кристаллики.

— Как тут красиво.

…

Но вечерами Скорпиус становится другим, и ее настроение тоже меняется. Супруги заперты в одной комнате, и каждый делает вид, что чем-то занят. Роза устилает стол пергаментами и притворяется, что пишет. Скорпиус отгораживается книжным щитом, с таким скучным гербом на обложке, что даже его невозможно прочесть, не впав в летаргию. Но Розе не хочется шутить на этот счет: когда солнце скрывается с горизонта, беззаботные лучи улыбок перестают освещать и их лица. А самое страшное, что она совершенно никак не может уговорить себя лечь в постель вместе с мужем. Сославшись на несуществующее недомогание, она скатывает рулончик тонких одеял и, не услышав слов возражения от Скорпиуса, укладывается на диван.

— Ты будешь читать?

— Да, еще совсем немного.

— Уже поздно. Ложилась бы ты спать и погасила свет.

…

Словно по щелчку пальцев свет гаснет и разгорается новым днем. Снова гаснет, как уголек на кончике сигареты Скорпиуса.

Все-таки курит.

По окончанию первой недели Розу охватывает необъяснимая тревога. А что если Драко был прав?

— Когда мы вернемся в Лондон? — тихо молвит она, скручивая очередной исписанный пергамент.

— Что ты пишешь?

— Заканчиваю книгу, но мне не работается здесь. Нужен родной воздух.

— Не понимаю. Давай лучше выйдем на улицу.

…

На воздухе она чувствует себя лучше, настолько, чтобы воспринимать рекламные надписи, заманивающие в кинотеатры. Она видит афиши выставок и требовательно тянет мужа за рукав. Он не против.

В огромных неуютных залах ютятся картины. Бок о бок, словно окна в другие измерения. Розе они кажутся пустыми. Ведь один эпизод, молнией мелькнувшей на задней сцене, меняет все.

— Скорпиус, боже мой, откуда ты здесь? — следует неловкая возня, где красивая девушка с тысячей косичек, украшающих голову, пытается обнять ее мужа, а он оттолкнуть.

Она разворачивается и смотрит не понимающим взглядом. Хотя, чему тут оставаться не ясным. Красавица что-то лопочет, еще не понимая, кто эта девушка, то слишком долго задерживает на ней взгляд. Роза делает уверенный шаг и протягивает ей руку:

— Я Роза Малфой. Жена Скорпиуса Малфоя, а кто ТЫ?

Он тащит ее за собой, омертвевшую в лице, но удивительно не чувствующую внутри ничего, и шевелит губами. Она не слышит. Пока собирает вещи. Мужчина увеличивает громкость, но для Розы он просто мим, со слишком активной жестикуляцией.

По губам мужчины она читает собственное имя и в этот момент верит, что оглохла или онемел он. Ведь, несмотря на то, что он говорит и театрально машет руками — жизни в его глазах нет. Нет того огня, который она видела, когда он смотрел на нее раньше… будто сто тысяч лет назад. Так, по крайней мере, ей теперь казалось.

Бобби, ненавидящий громкие звуки, испуганно жался к ногам хозяйки и скулил, ведь в попытке докричаться, Скорпиус все увеличивал и увеличивал громкость. И вдруг щенок, вздрогнув всем телом, как-то особенно жалко заскулил.

Невидимой рукой кто-то снова включил звук, мир наполнился красками. Пусть искаженными, но он снова стал цветным и наполненным звуками. О, это были очень неприятные звуки, ведь первое, что услышала Роза, стало:

— Что это? Чего от тебя можно ждать, если ты даже собаку свою гадкую воспитать не можешь?

На мягком светлом ковре лежала кучка. То, что обыкновенно делал Бобби, если сильно пугался. Глаза Скорпиуса наполнены гневом. Бобби, все еще тихо поскуливая, уткнулся холодным носом в туфли Розы.

Девушка стояла молча, глядя то на мужа, то на щенка. И вдруг, быстрым движением, она извлекла из кармана обыкновенную бумажную салфетку, наклонилась и собрала в нее все, что было на ковре совсем не магическим способом.

Свободной рукой она подхватила свой клетчатый саквояж. Присвистнула, призывая Бобби.

— Это всего лишь дерьмо, Скорпиус. Точно такое же, как и ты.

Он чувствовал себя усталым, как никогда раньше. Впервые в жизни Драко Малфой сидел в собственном кабинете и не находил в себе сил сосредоточиться на работе, а дел за последнюю неделю накопилось немало.

Может, все дело в том, что мужчина совершенно не умел находиться в одиночестве. С самого раннего детства. А теперь сын и Роза уехали, Тиа написала заявление и ушла. Что ж, последнюю можно легко понять, ведь он сам дал миссис Хаас от ворот поворот.

У него и раньше случались дни, недели и даже месяцы одиночества, но Драко использовал время с пользой, справедливо полагая, что плодотворнее всего работается в паузах, лучшие мысли приходят в тишине, и тогда он: составлял витражи, занимался около рабочими делами, посещал родителей.

Теперь же ему не хотелось уединяться в мастерской. Он не мог найти места в четырех стенах собственного дома. А навестить родителей означало только одно: взволновать ни в чем неповинную мать, ведь Нарцисса обладала редким даром чувствовать, если у сына что-то тяжелым грузом лежало на душе. И с годами этот дар, к несчастью, становился все более и более совершенным.

В общем, неделя без Розы была самой долгой из всех, с четким разделением на тоску понедельника, безнадежную депрессию вторника, среды и четверга, и апатию пятницы.

Выходные не принесли никакого облегчения. Колорскоп и витражи казались надоевшими детскими игрушками. Он пробовал рисовать, но кисти выворачивались из рук, оставляя лишь грязные разводы. Читать: белоперыми птицами книги срывались с библиотечных полок и падали на пол, не желая задерживаться в руках, гулять по улицам Лондона не хотелось даже пробовать. Осень вступила в наследство лета, щедро позолотив кроны деревьев еще в августе, а теперь в сентябре она утопила землю в слезах дождей. Драко не видел такой осени, да и теперь хотел закрыть глаза и на нее не смотреть: дева-циркачка жонглировала каплями воды, осушая лужи, а потом снова проливая их на землю стеклянными шариками.

У этого сентября металлический вкус. Драко не мог объяснить, но чувствовал это. Холодный, он забирался под свитер и вбирал последнее тепло, что неуверенно тлело внутри него.

В конце второй недели апатия первой была воздвигнута в степень, и он все утро просидел за столом, уронив голову на скрещенные перед собой руки. Чья-то рука тихо приоткрыла дверь, впустив в кабинет целый рой самолетиков — служебных записок, от нетерпения и срочности уже покрасневших. Бумажные птички бились о столешницу, о его рукава, призывая мужчину к вниманию.

Он разворачивал их один за другим, едва ли улавливая смысл написанного внутри. Записка от Министра, строгая по содержанию, требовала от Драко немедленного предоставления сведений о проекте двухлетней давности.

Что ж, игнорировать Министра он пока, увы, не мог, а потому следовало приниматься за работу немедленно. Встав из-за стола, Драко подошел к стене, украшенной портретом одного из его предков. Он поздоровался с картиной, учтиво извинился за беспокойство и нажал на раму в положенных местах.

Сейф был пуст.

Ноги мужчины в мгновение ока стали ватными, а спина покрылась ледяной испариной. Бумаги, которые ранее скрывались Драко в этом хранилище, были настоящим сокровищем, как для него, так могли оказаться и смертоносным оружием против Малфоя в чужих руках. Конечно, работая на его должности столько лет, нельзя остаться полностью безупречным. Так мелкие и большие его нечестные дела, тонким бумажным осадком копились в металлическом ящике за старинным портретом. Ну, а если говорить серьезно, документы, которые хранились за лимбовым замком, тянули на два-три пожизненных срока в Азкабане, хотя Малфой мог поклясться, что у каждого из министерских шишек есть такой сейф.

Драко оцепенел, понимая, что эту кражу мог совершить лишь кто-то из заклятых врагов. Но тех, кто вступал с ним в открытую конфронтацию, он знавал только в школе: двое из них теперь были его названными родственниками. Что же касается Гарри Поттера — то теперешний глава Аврората относился к Малфою, если не равнодушно, то с учтивым безразличием, понимая, что бывший школьный неприятель неожиданно неплохо вписался в собственную должность и имел чрезвычайно длинный список положительных для Министерства дел.