Зомби по имени Джон (СИ)

– Мандерли сказал, что у Русе был только ты… – и у него не было больше вопросов к идее Рамси, но он все равно задумчиво продолжил разговор, чувствуя себя почему-то еще слишком растревоженным для сна. – Он не слишком хорошо тебя знал, да?

– Ты это о чем? – почти не заинтересованно отозвался Рамси.

– Когда говорят “только кто-то”, обычно имеют в виду “только кто-то маленький и незначительный”. А ты… не такой, – Джон пожал плечами, и затекшие мышцы заныли сильнее.

– Это что, плохая шутка про мой вес, волчонок? – Рамси добродушно улыбнулся краем жирного рта.

– Нет, – Джон удивленно поднял глаза, – я о том, какой ты энергичный, деятельный… живой. Тебя все время… так много, но не буквально, а как будто тебя переполняет что-то. И это… беспокоит. Когда ты так переполнен жизнью, а люди рядом с тобой… Джейни Пуль, Теон Грейджой, те другие… в них нет жизни или сил, как будто ты высосал из них все. Как, знаешь, тварь из фильма ужасов. То есть о таком задумываешься, наверное, рано или поздно, находясь рядом с тобой. И странно, что Мандерли не задумался, вот о чем я говорю. Хотя на самом деле я и понятия не имею, как они, другие, это чувствовали. Но я чувствую это как… не знаю. Не знаю, что я должен чувствовать, когда кто-то, кого я знал… с кем я спал, оказался психически нездоровым насильником. То есть… мне нужно испугаться? Но чего? Того, что ты можешь сделать со мной что-то? Что-то, чего я не могу сделать с тобой? Или, может, мне стоит сначала разобраться в твоем детстве? Знаешь, типа: “Что с тобой случилось, что ты стал такой сукой? Тебя недостаточно любили?”… Не знаю, чем это поможет. Мы сейчас здесь, а не в твоем детстве. Это Сэм любил копаться в таких вещах, задавать всякие ловкие вопросы и анализировать, как это все взаимосвязано, а я все-таки не психолог. Вот был бы он здесь, он наверняка рассказал бы мне, кто ты, Рамси Болтон.

Он немного помолчал. Рамси ничего не ответил на это, и хотя Джону показалось, что он как будто был слегка разочарован его словами, ему было плевать. Его рука лежала на горячей груди Рамси, и он приподнял ее, касаясь его шеи и слегка заплывшего подбородка.

– Но я бы не хотел, чтобы здесь был Сэм. Он был бы уже мертв сейчас, и ничего бы не сказал на самом деле. Все были бы мертвы, это в лучшем случае. Но не я. Я сейчас здесь, и я трогаю тебя, а мои пальцы все еще при мне. И хотя я все еще не знаю, кто ты, но знаю, что ты не какая-то выдуманная страшная тварь. Тварей не существует. Кроме зараженных вирусом, конечно, но ты не зараженный. Ты… сложнее. Как… что-то сложное. И это значит, что тебя можно понять. И я пойму. Потому что когда ты делаешь что-то с другими людьми, и они ничего не делают тебе в ответ… думаю, это больше из-за того, что они не знают, что могут сделать. Но если узнать… – он замолчал, дернув плечом, а Рамси смотрел на него и смотрел, не меняясь в лице.

– Ты что, уснуть не можешь, Джон? – он спросил наконец и вдруг сжал бедро Джона очень больно.

– Да, – честно ответил Джон.

– Так завали тогда и иди лучше ко мне. Сейчас вздрочну тебе хорошенько, и это пройдет, уснешь, как младенец, – Рамси притиснул его еще ближе, возясь с поясом его кальсон. Он сунул в них руку, топорща спальник локтем и загребая в здоровую ладонь немного потяжелевший член вместе со вспотевшей мошонкой. Нервное возбуждение прошло как тихим электрическим разрядом по животу, и у Джона слабо заныла челюсть.

Рамси уткнулся носом ему в шею; его кисловатое дыхание быстро разгорячилось, оставляя в выемке плеча влажный конденсат, и мягкие губы невольно касались кожи с каждым дерганым движением мощной руки. Но и его острые зубы были так близко, и Джон никак не мог расслабиться, инстинктивно ожидая боли. И, наверное, ему стало немного легче, когда Рамси и вправду укусил его совсем скоро, пребольно зажал кожу и жилы зубами, торопливо дроча его член. Джон простонал тихо и рычаще, и саднившее от холода горло отозвалось болью. Болью отзывалось любое его действие и движение, но он все равно опустил руку и сунул ее Рамси между ног, раздвинутых его же коленом, зло стиснул в кулаке его теплый привставший член, чутка уже поднатянувший штанину, и медленными рывками начал дрочить его, не снимая перчатки.

Призрак грел их ступни своим горячим боком – через спальник и шерстяные носки. Кончая, Джон поджал ноги и подумал, что Зима меняет людей. Что человек готов забыть об очень и очень многом, когда ему все время так холодно. Джон подумал, что холод меняет людей.

Лежа в горячих медвежьих объятиях и смотря, как Рамси заливает его сперму себе в рот из сложенной лодочкой ладони, Джон понял, что в какой-то момент в самом деле перестал воспринимать его как человека. То есть нет, Рамси оставался человеком из плоти и крови, с ним можно было разговаривать, его можно было убить, и он любил бургеры с газировкой из фаст-фуда, собак, дешевые фильмы ужасов и авиационные байки, как кто-нибудь совершенно нормальный. Но в то же время под этим всем словно скрывался какой-то механизм. Словно какая-то… мясорубка, постоянно включенная в сеть. И ты выглядел бы очень странно, если бы всерьез заговорил с этой мясорубкой. Ты выглядел бы полным идиотом, если бы думал, что мясорубка может проявить сочувствие к тому, что сорвала быстро движущимся винтом твои ногти, раздробила кости и отсекла пару фаланг. Ты не должен был бы ждать от нее сочувствия, даже если бы ее поцелуи были солеными и мягкими, и она трахалась с тобой так ласково. Ты мог бы – должен был бы – только выдернуть ее вилку из розетки. Или без жалости сунуть остатки пальцев – своих или чужих – под ее сверкающие ножи. Уже засыпая, Джон решил, что никогда не должен забывать об этом.

– Ты не мог не слышать о проекте “Дредфорт”, – Рамси поднимает бровь и обжигающе вдыхает морозный воздух. – Виман Мандерли работал в нем до Зимы, и я ни за что не поверю, что вы не развлекались тем, чтобы до усрачки запугивать друг друга тем, что он тогда делал.

– Ну, может, я о чем и слышал, – охранник, кутающийся в толстую зеленую куртку, раскачивает свой колченогий стул на площадке над воротами, катает во рту слюну и сплевывает в снег под ногами Рамси, – только вот че ты думаешь, что мне на это не насрать?

– Я думаю, что Виману не насрать, вот что я думаю, – Рамси расстегивает куртку, залезая во внутренний карман. – Держи. Это наши старые пропуски, мой и отца, – кивает на закутавшего лицо Джона и протягивает охраннику две ламинированных карточки с фотографиями. – Передашь Виману, он узнает.

Но тот даже не двигается с места, и Рамси выглядит довольно глупо, стоя с протянутой кверху рукой, пока второй охранник, тот, что помоложе, с выбившимися из-под капюшона светло-рыжими кудрями, не поднимается наконец и не наклоняется забрать у него пропуски.

– Да ладно, Сол, не будь такой сукой, – он бросает своему товарищу, переступая явно замерзшими ногами. – Схожу, отнесу их в гостиницу. Может, каши еще возьму, а то жрать хочется, – слегка приплясывая, он шагает к лестнице вниз, но Сол резко хватает его за локоть.

– Блядь, Роули, ты бы хоть посмотрел, че в руки берешь, – он выдергивает пропуски из его руки и приглядывается к фотографиям, щурясь от режущего света и смотря то на них, то на Рамси. – Так, ладно, с тобой все ясно, такое лицо раз увидишь – не забудешь, – он кивает. – А второй? Почем мне знать, что это твой папаня, а не какой-нибудь ручной упырь, который перегрызет Роули глотку, как только тот ворота откроет?

Джон внутренне вздрагивает. Он уже знает – и знает, что Рамси знает, – что Сол сейчас потребует от него снять очки и спустить закрывающую лицо балаклаву. И еще лучше знает, что совсем не похож на Русе Болтона, даже если щуриться и смотреть издалека. Джон принимает решение до того, как Рамси обернется к нему, а Сол еще раз откроет рот.

– Потому что упырей нельзя приручить, – и, боги, как он надеется, что его голос, звучащий глухо из-за балаклавы, шарфа и застегнутого капюшона, не похож сейчас на девчачий, – идиот, – он добавляет, вспомнив, как Робб, посмеиваясь, рассказывал ему о заносчивости этого человека, много позже отделавшегося от их семьи распечатанным шаблоном соболезнующей записки.