Разорвать порочный круг (СИ)

— Неправда, ты нужен мне! — закричала Старк и еще сильнее сжала ладонями его лицо. Рамси метался, ничего не видя, из стороны в сторону рассредоточенным, отстраненным взглядом, и Волчица в отчаянии воскликнула: — Рамси, посмотри на меня!

— Больно…

Сознание сосредоточилось на источнике шума. От окрика жены боль на миг ослабла, и Болтон взглянул на нее покрасневшими, блестящими от слез глазами, и лишь их взгляды пересеклись, как Санса практически заорала в голос:

— Рамси, я тебя люблю, я нуждаюсь в тебе! Я не брошу тебя, никогда не брошу тебя! Обещаю. Я рядом, я помогу тебе.

Волчица осыпала его лицо поцелуями, не выпускала из своих рук и продолжала взывать к нему. Боль достигла своего пика, перевалилась через него, подтянутая вперед словами жены. Внутри что-то словно слетело, порвалось. Остатки стены рушились, боль прекратила наступление.

— Все хорошо, Рамси, я рядом. Ты не один. Я всегда буду рядом с тобой.

Стена рухнула, чувство одиночества и никому ненужности испарились, оставив после себя призрак пережитой боли в груди. Он был не один, все осталось позади. Эта страшная боль прошла, стена пала. Из глаз сами по себе текли слезы, сбитое дыхание ещё не пришло в норму, но это можно было терпеть, это не было так страшно, как испытанное ранее. Теперь он просто плакал от страха перед тем, с чем сталкивался, как себя чувствовал, и от оставшегося позади горя. Иногда Рамси начинало казаться, что слезы текли у него из глаз из-за всего того, что когда-либо происходило с ним. Хотел бы остановить их, но не мог.

На спине описывала круги рука Сансы, а второй она обнимала его за плечи и прижимала к себе, давая сидеть и отходить от произошедшего, уткнувшись в изгиб шеи.

Постепенно молчаливый, неконтролируемый плач прекратился. Болтон ощутил, что освободился от страданий и внутри наступило время легкости и отдыха после испытанных мучений. Однако разум все еще находился в потрясении и не до конца принял то, что боль страдания завершились, а мир вокруг вдруг стал ощущаться совсем иначе, острее и ярче.

Его обволакивало теплом, исходящим от Сансы, и это тепло заставляло исчезнуть страх, одиночество, оно укрывало от пугающих мыслей. Разжав на сорочке руки и обняв жену, он нашел в этом единении еще больше комфорта и неожиданно понял, что не хочет никогда разлучаться с ней. Он хочет быть рядом с ней, хочет делать все вместе с ней, хочет, чтобы она была счастлива. Он хочет защитить ее от боли.

Санса оставила на макушке и виске Рамси несколько долгих поцелуев, гладила его по спине. Она никуда не торопила его, давала время отпустить боль и отойти от нее, расслабиться в руках первого человека, принявшего его и согласившегося отдать себя ему.

Рамси чувствовал, что изнутри был, как пустой сосуд, единственным наполнением которого был страх и беспокойство за то, что та пустота никогда не заполнится. Его неудержимо тянуло к Волчице, она была приятна ему, и он желал чувствовать ее всегда. Пережитая сегодня боль и засевший страх пугали, преследовали, хотелось быть с кем-то рядом. С кем-то, кто сможет отогнать их прочь и поможет забыть о пережитом.

Его тянуло дотронуться до Сансы, проверить, что она существовала наяву, и Рамси заводил руками по ее талии, а затем, желая показать ей, что с ним все было в порядке, поцеловал в щеку и медленно отстранился, с осторожностью двигаясь в постели.

Отсев от жены, он сперва напряженно глядел на нее, а потом, осознав, что она никуда не пропадала и никуда не собиралась уходить, устало, но спокойно и умиротворенно посмотрел на нее, не желая ничего говорить, наслаждаясь и отдыхая в ее присутствии. Санса ласково и ободряюще ему улыбалась и с теплотой в глазах глядела на него, а он отвечал ей взором, наполненным благодарностью.

В следующее мгновение Волчица подсела ближе, расположилась полубоком к нему и с пониманием произнесла:

— Твоя мама плохо кормила тебя? Вы бедно жили?

Сделав, чтобы скинуть с себя отголоски плача, глубокий вздох, Рамси тихо заговорил, в первый миг пугаясь громкого, как ему показалось, звука своего голоса:

— Да, — он сглотнул, пробуя смочить слюной пересохший рот. — Все хозяйство было на ней, и чаще всего мы только завтракали и ужинали поздно вечером, — в памяти выбежала из тумана желто-коричневая отварная картошка на ужин, в ноздри ударил запах теплого молока и промелькнула маленькая плошка с пустой кашей на завтрак. — Еда была скудной, и я с трудом мог дотерпеть до вечера.

Болтон замолк. Перед глазами в памяти возникло деревянное корыто с высокими бортами. Вода в нем темная, практически черная, по ее глади дрейфуют клочки сена, зерна, какая-то взвесь, что пузыриться на поверхности.

— Иногда приходилось искать и воду.

В сердце начало щемит, а в памяти всплыл убегающий прочь серый кот.

— Я часто выискивал животных, чтобы хоть с кем-то поиграть, но они все сбегали от меня.

На глаза навернулись слезы сочувствия к старому себе и поэтому пришлось замолчать, чтобы задуматься и немного взять под контроль свои эмоции.

— У тебя не было друзей? Или игрушек? — с любопытством поинтересовалась дочь Старка.

От мыслей об этом усилилась жалость к себе, к тому, как он был вынужден жить; на глазах выступили слезы. Рамси ответил на вопрос жены мотанием головы и, чуть помолчав, смог проговорить:

— У меня не было друзей, — внезапно накатила боль, и бастард, издав всхлип и задержав после него дыхание, скрипуче сказал: — Игрушек тоже, — боль нарастала, вырывалась наружу чередой всхлипов, через которые он упорно продолжал говорить; каждое слово давалось с мучениями: — Я видел… что у других… детей… они есть… Я… я хотел тоже поиграть с ними., — в горле стоял ком, а из груди рвались вверх всхлипы, из-за чего говорить приходилось, пробиваясь сквозь эти заграждения. — Поиграть… с игрушками, — голос дрожал, предавал. — … а… а они не давали… Я… отбирал их у них… но… приходили стар… старшие или их мамы… и отбирали их у меня… Они… жаловались ма… ма… ме. и она… наказывала ме… меня, — слова давались с трудом, выходили с громкими вздохами, а все ударения выходили на последние слоги. — Она… всё время, — голос вдруг стал тонким и визгливым, но Рамси ничего не мог поделать с собой, — б…била ме… мен.я, — он задержал на несколько секунд дыхание. — Почти ни.никогда… не звала ме… меня по и.и.имени.

Болтон окончательно утерял над собой контроль и зарыдал, пробуя выплеснуть вон всю боль. Зажмурив глаза, он исходился всхлипами, вопя про себя о своем горе и не понимая, почему, почему это произошло с ним. Почему именно он? За что?!

На плечи легли руки супруги.

— Рамси, прошу, не плачь, в этом не было твоей вины, — из горла вырвался очередной надрывный вздох, от которого скрутило все внутри от боли. Почему? За что?!

— То, что она делала с тобой, просто ужасно и ненормально. Настоящая мама никогда не допустила бы, чтобы ее ребенок страдал так же, как ты, — в долю секунды его пронзило колющей болью, будто раз за разом кто-то бил ножом в самое сердце. Все существо окунулось в то невыносимое, разрывающее на куски чувство ненужности никому. Он сгибался от него пополам и упирался руками в постель, а потом опять подскакивал, не находя себе места и вовсе не замечая, как Санса заключила его в свои объятия и успокаивающе гладила по плечам. Уголки рта Волчицы дрожали, морщился от усилий лоб, губы превратились в тонкую линию, и она отрывисто и надрывно произнесла: — Мама защищает и оберегает своего ребенка.

Последнее слово вырвалось умирающим шепотом.

Это она должна была защищать его, это она должна была кормить его, это она должна была быть на его стороне. Это она…!

Это всё из-за нее!

Полыхнула и стала заполнять собой все черная ненависть.

— Я ненавижу ее! — закричал Рамси, пытаясь вырваться из объятий и повернул лицо к обвившей его руками супруге. В голове все кружилось и мелькало, царил полнейший сумбур, и единственное, что он знал — боль почти ушла.

— Прошу, не надо, — долетело до ушей сказанное мягким и молящим голосом Сансы. Ненависть спала, сделалась более спокойной и сдержанной; с ней он мог дать Сансе шанс и прислушаться к ее словам. Он сидел перед супругой и выжидал ее слова.