Подкаменный змей (СИ)

- Дух Якова Штольмана, явись! – прошептала Анна.

И перевела дыхание с облегчением, когда ответа снова не последовало.

Прииск был тих и безлюден. Осторожно, крадучись, они вышли из кустов. На усыпанной хвоей площадке возле каких-то сараев были обильные следы крови. Размазанная полоса вела к сараю, словно кто-то полз, или его тащили. Анна рванулась туда, почти теряя рассудок.

В глубине сарая кто-то копошился, издавая тихие, мучительные стоны. Она подлетела к нему, не чуя под собой земли.

Раненый лежал ничком, подобрав под себя колени и зажимая живот. Сквозь щели меж досками сочилось достаточно света, чтобы она могла с первого взгляда различить – это был не Штольман и не урядник. Какой-то здоровенный лохматый мужик в простой одежде.

Вдвоём они мужика перевернули. Он был без сознания, но стонать не переставал.

- Пулевое ранение, - сказала Анна задумчиво.

За полтора года, что она провела в обществе полицейских, видеть такое ей уже доводилось. Видела и не такое. Но кто его? Не узнать, пока он не придёт в чувство.

Ей уже приходилось рвать нижние юбки на бинты, много времени это не отняло. Вдвоём они раненого перевязали, потом Андрей Дмитриевич плеснул из фляги ему в лицо. Раненый снова застонал и очнулся, повёл мутным взглядом.

- Кто вы? – Анна сжала его окровавленные руки, которые вновь потянулись к простреленному животу. – Кто вас подстрелил? Ответьте мне!

Умирающий смотрел на неё, словно не понимая, потом выдохнул со стоном:

- Урядник… сука легавая…

Анна встряхнула его:

- С ним был ещё один мужчина - городской. Темноволосый, худой, голубоглазый. Где он?

Раненый тяжело дышал, видно было, что отходит. Потом собрался с силами, нашел глазами её лицо. Взгляд сделался чуток осмысленнее.

- В плавильне… заперли… осторожно, барынька… Волк там…

Едва ли она могла бы разобраться, что здесь есть плавильня. Но строений на прииске не так много. Долго ли обойти все?

Долго обходить и не пришлось. Кажется, плавильней была невысокая, похожая на баньку изба с широкой трубой, из которой торчал здоровый деревянный рычаг с веревкой – мехи. Запирал плавильню неподъёмный брус, одной бы ей ввек не справиться, хотя сил будто прибыло. Вдвоём с Кричевским они этот брус откинули, и из отворённой двери прямо им на руки тяжело дыша выпал Штольман. Анна подхватила его, понимая в тот миг только одно:

- Жив!

Он был почти без сознания. Кудрявые волосы, отросшие в дороге чуть сильнее, чем обычно, слиплись от пота. Кажется, ему никак не удавалось восстановить дыхание. Анна обняла мужа, помогая ему подняться на колени.

- Кричевский… ружьё!.. - выдохнул Яков.

Андрей Дмитриевич недоуменно моргнул: то ли от него требовали взять его в руки, то ли Штольман сам собирался стрелять.

- А какие гости у нас! – послышался знакомый ироничный голос. – Анна Викторовна, какими судьбами?

- Карп Егорович? – обрадовалась Анна. И тут же осеклась, поймав взгляд, каким Яков смотрел на купца.

Из жилой избы появился урядник, вынося тяжёлый по виду мешок. Увидев пришедших, сплюнул зло и потянулся к кобуре:

- Этих ещё принесло!

- Остановитесь, Егорьев! – произнёс Штольман еще задыхающимся, но уже почти своим голосом. – Ведь вы полицейский, не убийца!

Всё походило на какую-то фантасмагорию, где знакомые лица приняли не свойственные им выражения, превратившись в маски. Единственное, что оставалось незыблемым – тепло любимого тела, бессильно клонившегося к земле, - она тщетно пыталась его удержать. Что они с ним сделали?

- Остановитесь! – раздался дрожащий, высокий голос, в котором Анна с трудом узнала голос Кричевского. – Я… буду стрелять!

Двустволка в его руках так и ходила ходуном.

Грохотов рассмеялся, неприятно щерясь. А урядник только сплюнул:

- Малохольный!

Этнограф тяжело, со всхлипом вздохнул, а потом выпалил враз из обоих стволов.

Егорьев словно запнулся, мундир мгновенно залило кровью. Тело свалилось мешком, с тяжёлым стуком.

- Лихо! – рассмеялся сквозь зубы Грохотов.

И в тот же миг Кричевский выронил ружьё и рухнул на колени, содрогаясь в рвотных позывах. Штольман потянулся к ружью, но не успел. Откуда-то со стороны ударил выстрел. Купец, не переставая улыбаться, упал ничком. Кажется, факт собственной смерти так и не дошёл до него.

Внезапно сделалось очень тихо. Анна всё так же стояла на коленях, обнимая Якова, и силилась понять происшедшее.

- Это – Волк? Грохотов – Волк?

Штольман молча кивнул. Взгляд его был устремлён на двери сарая, где медленно оседал, привалившись к косяку, раненный в живот человек. Из правой руки со стуком выпал револьвер.

Сыщик медленно, точно во сне, поднялся на ноги, отстранил руки жены, снял и отбросил пиджак. Сорочка и жилет были мокрыми от пота. Его била крупная дрожь, щеки словно запали ещё больше. Анна хотела его поддержать, но Яков не позволил.

- Я сейчас весь пропитан парами ртути. Ко мне даже прикасаться опасно.

Рассудок силился осознать, какой ужас стоял за этими словами, но что-то словно выталкивало, не давало мысли оформиться. Всё же хорошо! Он здесь, дышит…

Штольман на нетвёрдых ногах приблизился к умирающему. Мужик вынул из-за пазухи и протягивал ему какой-то запятнанный кровью тряпичный мешок.

- На, возьми!..

- Это ещё зачем?

- Бери… чистое оно… самородки…

- Зачем? – повторил Яков, не трогаясь с места.

- Не тебе, барыньке твоей… барынька – добрая душа… Как без тебя будет?.. Убил ведь тебя Волчара… - выдохнул в последний раз – и затих.

Кричевский подошёл сзади, всё ещё дыша тяжело, но больше не всхлипывая.

- Андрей Дмитриевич, возьмите, - попросил Штольман.

Этнограф молча склонился над покойным, поднял мешочек с самородками.

- Помогите Анне Викторовне добраться до Омска. Когда смерть урядника станут расследовать, скажите, что это я его… Да, вот ещё! Это ртутное отравление. В Зоряновске навестите врача, есть там один, запойный. Попросите у него марганцевокислый калий… Кто в Утихе жив будет, поите раствором – должно помочь. Еще… яйца сырые. Яичный белок. Так в старину лечились. Ртуть… болезнь старого шляпника.

- А вы? – каким-то совсем детским тоном выдохнул Кричевский.

- А я – всё! – усмехнулся Штольман. – Идите. Не надо вам на это глядеть. Идите, Анна Викторовна!

Этим обращением он словно провёл черту, отделяющую его – обречённого – от неё. И уже на неё не смотрел.

- Нет!

Как она могла с этим согласиться, если он ещё жил, еще дышал?

- Господин Кричевский, берите золото! Скачите в Зоряновск, везите противоядие! Мы пока до Утихи дойдём. Яйца там в каждом дворе есть… Вы успеете! Успеете…

Она обнимала Якова, всем телом прижималась к нему, торопливо целовала лоб, волосы, запавшие щёки, губы. Он вначале пытался отстраниться, а потом стало уже всё равно. Она словно стремилась пропитаться тем же ядом, разделить с ним всё, что ему грозило – чтобы он больше не отталкивал её, чтобы принял помощь, чтобы не смотрел таким далёким взглядом.

Анна не заметила, когда Кричевский ушёл. Сейчас это уже не имело значения. Важно было, чтобы Яков поднялся на ноги, чтобы они уже двинулись в путь, с каждым шагом сокращая расстояние до спасения…

В первый раз его скрутило у пасеки. Оттолкнув её, Яков свалился на колени, содрогаясь в рвотных спазмах. Он ещё сохранял сознание. И в тот раз это длилось не долго. Потом спазмы делались всё чаще, и он уже не мог с ними совладать. Тело, залитое потом, скручивали судороги. После приступа Штольман впадал в короткое забытьё, из которого его вырывал новый приступ.

Возле пастбища она поняла, что наступает конец. Яков больше не мог подняться на ноги, сознание не возвращалось к нему. Он неподвижно лежал ничком в траве, и летучие пушинки осота набились ему в волосы. Почему-то эта картина ужаснула Анну больше всего. Вот здесь, в этом бурьяне, его жизнь закончится.