Это было у моря (СИ)

2.

Сандор поставил машину, вылез и побрел к гостинице. Чего ради ему туда тащиться? Чемодан поднести? Повыть под дверью? Попрощаться с цветочными горшками, Иные их забери? Дойти до номера – она, наверное, уж задержится – поплакать там и сям, покайфовать от воспоминаний. Открыть эту гребаную дверь – и будь что будет? У них так мало осталось… Считай, совсем ничего. Одна микроскопическая миля – что это по сравнению с бесконечными пустынями расставания, что им предстоят? И первой вехой на пути – его мерзкий подопечный. Если бы Пес держал бы язык за зубами и не побежал бы жаловаться дуре Серсее, Пташка бы осталась бы гостинице до конца – а он бы… Что, охранял бы ее? От всех, кроме себя? Запер бы ее в комнате до вечера, как немыслимое, неповторимое сокровище – положил бы ключ в карман и целыми днями упивался бы мыслью о том, что она – там - есть. Его. И что скоро наступит вечер, и его ждет заслуженный - о да, его горести велики – приз? Пташка пьянила лучше любого вина, заполняла голову эйфорией круче любой папиросы. Ему уже не нужен был другой допинг – он нашел свою собственную дурь, персональную. Сандор невесело подумал, что и пить ему в последние дни не хочется. Незачем. Боги, что же будет, когда она – если она - уедет? Сколько же ему понадобится принимать на грудь тогда, чтобы позабыться? Или лучше вообще не стоит - а то и даже воспоминания отдалятся, спустятся и упадут жеваной тряпкой на пол, как сдувается шарик, накачанный гелием: потихоньку, день за днем, незаметно - однажды ты смотришь на него и не находишь ничего, кроме невзрачной оболочки, где когда-то жила чистая радость и волшебство… Но поздно – газ уже улетел, а тебе - обертка, как издевка. Качай ее на руках, коли упустил все остальное… Видимо, и не заслужил…

Сандор поднялся на второй этаж. От лифта привычно стало мерзко в голове и захотелось курить. Выйдя из коридора, он наткнулся на темноволосую секс-бомбу, мучительницу младенцев. Она шла, украшенная гигантским, уже начавшим желтеть, черным фингалом под глазом, в сопровождении сумрачного рыхлого мужика и их мальчишки, что заговорщически помахал Сандору ручонкой. Клиган уныло ответил ему: перед глазами словно проплыли призраки. У него не было матери. Но была сестра - с вечно разбитыми скулами, синяками на ногах и бедрах, распухшими губами… Рядом с ней хвостом – сам Сандор, а над ними – черной густой тенью – Григор. Отца можно было и не учитывать, Григор больше уважал драного черного кота покойной матери, чем мнение собственного родителя. «И в общем, заслуженно», - подумал младший отпрыск честного имени Клиганов. В кои-то веки он заодно с Григором. Нет, все же не заодно. Он, Сандор не убивал отца. Равно как и не насиловал сестру, не разбивал ей голову о дерево. Нет, на это он не способен. А вот на то, чтобы при лучшем раскладе изобразить подобное семейство – запросто. Пьяный похмельный муженек, молодая красавица жена, уже гуляющая налево – Сандор помнил, какие взгляды кидала на него дамочка в буфете, словно у нее случился приступ бедренной горячки - и вишенкой на торте несчастный, задерганный шлюхой-матерью и полным отсутствием отца мальчуган. Боги, это мерзко – и правдиво. Так что оставалось радоваться, что ничего у них не выйдет. Пташка должна иметь все самое лучшее, а не такую жалкую подделку. Она того не заслужила… Первая часть представления была полна грусти – не стоит превращать вторую в фарс. Клиган подумал, развернулся и потащился опять к лифту – на первый этаж. Посидит в холле на диване. Подумает о том вечере, когда Пташка прождала его на этом долбаном сиденье. А потом – потом, боги! Держи себя в руках, псина. Чай тебе тут нет ванной…

- А вот и он! Здравствуйте, молодой человек! Вот уж не чаяла снова с вами повидаться. Радости от этого, конечно, никакой – как от той грозовой тучи с дождем - только в первые две минуты, пока не налюбуешься вдоволь молниями и не подмочишь себе зад. И как она вам?

- Кто?

- Ирония судьбы, кто же. Вот она есть – а ускользает – а столько времени было просрано зазря. Вернуться бы – на пять пачек сигарет назад - и не выть на старуху-луну, а пойти в эту темную спальню, и… Ну, вам образ, наверное, ясен, коли вы не тугодум. Я, конечно, в этом сомневаюсь. Судя по вашим действиям, юноша, вы порядочный дундук, простите меня за резкость. Какого Иного вы еще здесь?

- В смысле? Санса собирает вещи, а я ее жду…

- Ну ждите, ждите – дождетесь брошенной вам ее подвязки – снятой другим, что отволочет, как положено, малютку за волосья в супружеское ложе. Там он, конечно, припозднится – что совершенно не помешает ему в дальнейшем на ней отыграться. И отомстить. Чтобы уж медом жизнь не казалась. Она же будет его. А вам что останется? Сигареты? Луна? Чуток вина? И целая бочка переживаний: на всю жизнь хватит потом сокрушаться и запивать неиссякаемую жалость к себе? Да, я знаю – случайно, но информация от этого не меняет своей валентности – за кого малютку Старк выдают замуж. Знаю также и почему. Всем я с вами делиться не стану, уж извините. Примите только вот этот совет. Везите ее подальше отсюда. Куда – это уж на вашей совести. К маме – хотя от этой, похоже, мало толку – мозги схоронила вместе с усопшим супругом, к тетке – к настоящей тетке, а не этой псевдольвице с бутафорскими когтями, или Иные вас знают – в какой-нибудь мотель, домик с видом – на что у вас хватит фантазии и средств – чтобы там молиться на ее вихры и ресницы, как на лампаду в красном углу, но подальше отсюда. И побыстрее. Те, кто в игре, не перед чем не остановятся…

- Но зачем, Седьмое пекло. Что за игра?

- Игра всегда одна. Цель – контроль. На микро, на макро, на мегакосмическом уровне контроль - это всегда самый сильный наркотик. Кто контролирует собаку, когда она идет валяться в дерьме – ее собственный посыл? Ее гены, что говорят, что для того, чтобы стать незаметной для дичи, надо отбить свой запах? Блохи, что жрут ее правый бок? Хозяин, что запретил ей валяться, а она делает назло? Дерьмо, что оставил досужий сурок, или же сам сурок? Или олень, что спугнул мерзкого грызуна – а то тот бы облегчился за забором, куда у собаки нет доступа? Комбинаций всегда дикое множество, мой юный друг, и опытный игрок может их разглядеть – и повернуть, и перестроить по-своему – просто из желания попробовать свою силу. Вам и не снилось, что приходит в головы иным товарищам. И не стоит, а то совсем спать перестанете, а у вас и так под глазами синяки – надо полагать, от излишеств… Кстати, об излишествах: вы уж не обижайте девочку. Таких, как она, везде будут вечно дрючить – уж очень располагает. А ей меж тем нужна забота и ласка, а не ханжеские сентенции и поучения в отеческом стиле. Вы ей не отец - не стоит зарываться. Все, что можете ей дать – дайте сейчас. А времени у вас, я повторюсь, всегда будет мало. Вам не хватит. А ей - тем более. Вы тут из себя строите взрослого дядю – а в душе вы еще младше и испуганнее этой малышки. Как тот маленький мальчик в шкафу – решится ли наконец открыть долбаную дверь и перестать бояться призраков? Нет никаких привидений. Мы делаем их себе сами. Есть только сегодня – пока оно не превратилось в очередную грезу, химеру, в пыльный скелет в гардеробе. А ведь потом будет поздно. Да и сейчас уже поздно. На кой хрен вам этот диван с пятнами от чужого пота, если она там, наверху, вечно ждет вас, пока вы тратите время на поучения старухи вроде меня. Ступайте же, юноша. У вас есть мое благословение. И благословение всего мира – если вы спасете хоть одну душу – возможно, спасетесь и сами… Дерзайте!

Ее дверь была приоткрыта. Пташка была в ванной – застирывала простыню. На ткани осталось лишь бледное, цвета высушенной розы пятнышко… Естественно, она плакала. Не девочка, а целый фонтан неиссякающих слез. И опять плачет, из-за него…