Тысяча и одна ночь (СИ)

    Нет, это был уже не страх, это был ужас, творящийся в глазах Чудилы, всё, что происходило далее, не имело никакого научного обоснования, и даже знахарки – всё ведающие и про всё знающие – наложили бы, пожалуй, себе в штаны.

    — О-па! А дверь то,  не заперта, — произнёс покойник.

    И постучав в неё уже с внутренней стороны, громко произнёс:

    — Есть кто дома?

    Не услышав ответа, висельник проследовал в комнату, шаги его громыхали так звучно, так всеобъемлюще – что казалось ещё пару таких шагов – и сердце Николая, вот-вот  со страху выскочит из груди и пуститься наутёк.

    — А, вот он! Спит голубчик! — радостно произнёс Розенбаум.

    И не мешкая, тут же направился к кровати. Склонившись над чучелом, он начал его трясти.

    — Просыпайся, Чудило! — произнёс Давид, — я тебе сто грамм приготовил, на помин своей души, ну-ка, пойдём ко мне наверх, помянешь друга, своего Додю!

    Розенбаум, сбросил одеяло с кровати, и, приподняв на руках осеннее пальто – набитое свитером, долго стоял и лицезрел, не понимающим взглядом на чучело, сварганенное руками Николая.

    Долго смотрел, очень долго – а затем произнёс:

    — Что сталось с тобою, Чудило! Как же это произошло? Мать моя женщина!

    И отбросив чучело, обратно в кровать, покойник  вздрогнул, и резко припустил к выходу, обеими руками схватившись за голову.

    — Мать моя женщина! — прокричал он уже на пороге, и выскочил из квартиры.

    Было слышно, как гулко топают его шаги вниз по бетонной лестнице. Они всё глуше и глуше отдавались эхом по подъезду, и с грохотом железной двери на улицу – прекратились.

18. И тогда Коля – честно признался во всём.

    Не успел Николай выскочить из сундучка, как по квартире снова застукали ножки. Но эти были другие, словно на каблучках.

    «Это ещё кто? — подумал про себя Чудило, — нет, рано мне ещё вылезать из укрытия

    И стараясь не дышать, Николай притаился. Но шаги словно знали, что они искали, и сразу же направились к нему. Моментально была поднята крышка, и над нею появилось испуганное лицо Аннушки.

    Оба от неожиданности вскрикнули:

    — Ой! Коля! Ты что тут делаешь? — спросила Аннушка.

    — Прячусь! — честно признался Коля.

    — Совсем уже допился!?

    — Да трезвый я, не пью уже – завязал!

    И тут Николай, обо всём – пережитом, рассказал своей Аннушке.

    Рассказал всё как есть – я как автор, подтверждаю. Николай ничего не утаил – и, упав на колени, просил её, умолял её:

    — Вернись, Аннушка! Нет мне более жизни без тебя! Это нечто – затрахает меня ву́смерть! Возвращайся!

    И даже стал предлагать компромисс, на который ранее не согласился бы ни за какие – литры.

    — Да пускай же оно – тебя трахает, я не стану подглядывать, клянусь!  Ведь вам женщинам такое привычно, и для здоровья полезно! Да к тому же это тебе, всегда так нравилось! Ты же сама про то говорила!

    — Да ты же ревновать начнёшь, сам мне жизни не дашь!? — вопросом ответила Аннушка.

    — Вот те крест! — перекрестился Николай, — не буду!

    — Нет! Хватит уже, у меня теперь другая жизнь, — ответила она ему, и быстро пошла к выходу.

    — Постой! — снова бросился на колени Николай, перекрыв ей дорогу, — Не бросай меня!

    — Поздно, Коля! Слишком поздно! — произнесла Аннушка, и так же внезапно исчезла, как и появилась, словно растворилась в воздухе.

    Николай только и успел развести руками.

    — Нет, так сразу нельзя завязывать, — видимо упрекнул он себя, — Эко, видения уже начались.

19. Ещё одна встреча, ещё одно напутствие.

    — Надо что-то делать! — заходил по комнате Николай, чувствуя свою уязвимость, — вся моя защита рушиться в одночасье. Нет видно противоядия супротив чужеродной силы. Но ничего, я так просто всё равно не сдамся!

    Перво-наперво, захлопнул Чудило дверь входную на замок врезанный, а затем, ещё и столом кухонным тяжёлым подпёр.

    — Вот так, теперь не вдруг вам будет до меня – дотянуться!

    Пройдя в комнату, произнёс, то первое что пришло ему сразу в голову:

    — Довольно по сундукам лазить, лучше уж смерть стоя принять, нежели за обстоятельства – непредвиденные прятаться!

    И отбросив в сторону – чучело, сел на краешек, кроватки своей и словно замер. Ушёл в себя…

     — Привет герой! Ну как дела, страшно, наверное!?

     — Кто это? — от неожиданности вздрогнул Чудило.

     — Не бойся, это я – автор, вот решил спроведаться о твоём самочувствии?

     В ответ, Николай ничего не ответил.

     — Держись Коля! Держись! Даже тогда, кода уже не за что будет держаться – всё равно держись! — сказал я ему в напутствии, стараясь подбодрить в тяжёлую минуту.

    На что Коля – даже отвернулся от меня.

    И тут мне захотелось, обнять его, прижать к своей груди, и даже может быть, всплакнуть на пару, в преддверии самого печального, что сам же ему и готовил.

    Но я же не зверь, в самом то деле, и мне тоже – чисто по человечески стало его жалко… Прямо таки – жалко-жалко!

    И я уже стал подумывать, а не переписать ли мне окончание своей повести – изменив всё в лучшую сторону. Да пускай он живёт – и радуется жизнью! А хочет пить – пускай пьёт, не буду ему мешать. В конце-концов, никто не имеет права –  за другого – решать судьбу. И даже я – несмотря, на то, что обладаю безграничным правом своего авторства.

    Но неожиданно, Чудила словно очнулся, приободрился, и гордо подняв голову, заявил:

    — Но я так просто не сдамся! Ничего, ничего! Мы ещё покувыркаемся!

   — Да, надо полагать – покувыркаться ещё придётся! И, тем не менее – я верю в тебя!

   — Веришь!? — и тут он взглянул на меня – злым, испытующим взглядом.

    Вероятно сообразив, что это я, и только я виновник всего, что с ним произошло за последнее время – со своей выдутой из пальца историей.

    — Да пошёл ты, автор хренов – куда подальше! — произнёс Коля сжимая кулаки.

   Ничего я ему на то не ответил – только сказал:

   — Ах! Да ты ещё и огрызаешься! Ну, ничего, посмотрим. Не стану я исправлять сюжет в более положительную для героя плоскость, а пожалуй даже усилю отрицательную сторону.  На этот раз, я тебе приготовлю чего-нибудь – ещё более тривиально-экзотическое!

    Правда, в дальнейшем мне пришлось спешно ретироваться, ибо продолжать дальнейшую дискуссию с героем – было уже не лишено риска.

    Эдак, можно было запросто и по мордамс схлопотать, что, в общем-то – не очень то и хотелось. Знаете-ли, своя то мордамс – как-то подороже будет. Куда подороже!

20. Ночь – тысяча четвёртая. Последняя.

    Судя по всему, за окном снова усилился ветер, и резким порывом гулко ударил в окно.  Плохо закреплённый шпингалет не выдержал, и рама распахнулась, комната сразу наполнилась студёной осенней свежестью, от которой почему то стало не по себе – мерзко и холодно.

    И тут, кто-то словно спрыгнул с подоконника и пробежал  по полу, частые семенящие шажки пронеслись сначала в одну, а затем и в другую сторону – но странно, никого не было видно.

    — Кто тут ещё!?  — воскликнул Чудило.

    Ответа не последовало, хотя странная беготня по квартире – не прекратилась. Тогда Николай схватил большую деревянную ложку, и размахивая ей, словно битой, начал гоняться за невидимым – крича громко и возбуждённо:

    — Сдавайся плут, не то худо будет!

    Внезапно всё смолкло.

    Николай тоже остановился и замер, стараясь прислушаться к тишине. А когда осмотрелся вокруг, то,  от неожиданности вздрогнул…

    Ибо, на подушке сидел, ни кто иной, как Чебурашка, и строил ему разнообразные рожи. То он, показывал язык, то надувал щёки – а своею искусственной лапкой манил к себе, предлагая прилечь с ним рядом.