Счастье взаимной любви

— Это не бардак, Аня. Можно сказать, что сегодня делается история, только неизвестно какая. — Она почувствовала, как его тело затряслось от еле сдерживаемого смеха. — И я делаю эту историю, скажем прямо, очень многопланово! Тут тебе война и любовь! Но мы запомним этот день на всю жизнь. Как начнут вспоминать нынешние события, так и…

— Никто их не будет вспоминать. Черт с ними!

— По-своему ты права… Ты стала еще красивей… Только скажи, ты сейчас со мной так, как будто я — Олег? Не обижайся, конечно, я не хочу ничего сказать…

— Олег? А кто это такой? — помолчав, спросила она.

— Не надо, Аня. Ты прекрасно помнишь, кто такой Олег.

— Нет, Витя. Не помню. Даже не ненавижу. В памяти пустота. Не могу представить, как он выглядит, какой у него голос. У меня на него и обиды-то нет. Ничего нет, зачем мне врать?

— Ты даже не хочешь знать, как и что с ним?

— Нет. Не хочу.

Виктор сел, поставил между ног бутылку и сказал монотонно:

— Его убили. Зарезали. Без всякой особой причины. По пьянке. В мелкой воровской компании. Дешевые рэкетиры на рынке в Питерс…

— Земля ему пухом.

— И я никак не могу понять, — с болью произнес Виктор, — почему человек с такими большими задатками, столь одаренный от природы, жил так мелко?

— А ты, Витя?

— Я?.. Стараюсь быть на острие времени. И ты тоже на этом острие, хотя думаешь, что стоишь в стороне. Мы еще поговорим с тобой о многих вещах. Есть одно дело, которое сейчас не ко времени… Не обижайся, я был бы здесь с тобой хоть до последнего утра моей жизни, но…

— Я не буду обижаться. Тебе надо бежать под танки… Беги. Но я хочу, чтобы ты вернулся.

Ей вдруг показалось, что она говорит совсем не то, получается нечто многозначительное и серьезное, а на такие слова она и права-то никакого не имеет, во всяком случае, по отношению к Виктору. Случайная встреча, секунда в стремительном полете Времени, не более того. И она сказала торопливо:

— Я к тебе не пристаю, ты не подумай. У тебя, наверное, есть девушка, своя компания, а что я?

— Я знаю, ЧТО и КТО ты. Я про тебя знаю больше, чем ты сама про себя. Но у нас будет время обсудить эти проблемы. А теперь иди отсюда домой. Очень прошу. Я не хочу, чтоб ты здесь торчала.

— Но ты сам — здесь?

— Это моя жизнь. А тебе не нужно находиться здесь. Данное не означает, что кто-то герой, а кто-то равнодушный трус. Просто у каждого своя дорога. Запомнишь мой телефон? Записать нечем.

— Запомню.

Он продиктовал номер телефона, и Аня его трижды повторила.

— К утру все кончится, так или иначе. Звони мне завтра весь день. Буду ждать. Вечером обязательно увидимся. Нам надо увидеться.

— Я буду звонить каждые полчаса.

— Сартаков! — надрывно закричал кто-то снаружи, и он приподнялся.

— Ну вот, это уже за мной.

— Иди. Я найду дорогу.

— Обязательно уходи! — сказал он поспешно. — По набережной иди. Ну, до завтра.

Он поцеловал ее в губы и исчез.

Аня неторопливо оделась и, не выходя из палатки, выкурила сигарету. На сердце у нее было тихо и тепло, она решила, что неважно, был ли это скоротечный случайный момент в жизни или начало чего-то большего, но хорошо, что так произошло. Многим не достается даже такого.

Когда она вышла из палатки, на площади перед Белым домом суматохи и грохота стало поменьше, но чувствовалось общее нервное напряжение. В нескольких местах она приметила лоточников, бесплатно раздающих бутерброды и всякие напитки. Пьяных заметно не было, а возбужденная молодежь была взвинчена и без спиртного. Каждый, кто пришел сюда, встречал эту ночь по-своему.

Приземистый парень подскочил к Ане и сказал весело:

— Сартаков просил, чтобы вы повторили его телефон!

Аня повторила.

— Правильно! А потом он велел вас отсюда прогнать! Считайте, что я это сделал!

Аня кивнула, отвернулась и пошла к набережной.

Корову — Богданову она узнала сразу. За минувшие годы она еще больше раздалась в бедрах, а объем ее груди превзошел все нормы приличия. Она стояла в группе парней около раскладного столика и с ловкостью заправской буфетчицы раздавала бутерброды с колбасой и сыром.

Аня зашла сбоку и окликнула ее:

— Привет, Корова!

Богданова не оглянулась, ее давно уже, видно, так не называли, и от школьного прозвища она отвыкла.

— Богданова!

Она наконец обернулась и охнула:

— Плотникова?! А ты-то как здесь?

— А где я должна быть?

Они стояли друг против друга и никакой радости от встречи не испытывали. Чувство давней неприязни холодной волной возвращалось из прошлого. Старое не забылось.

— Я не знаю, где тебе быть, в бардаке, наверное, но не здесь же! — презрительно засмеялась Богданова.

— А я так… гуляю, — беспечно повела бедрами Аня. — Ты ведь лютой комсомолкой была, Корова! А тут, как я понимаю, компания другая.

Богданова отошла от столика и нахмурилась.

— Во-первых, я давно не «корова». Это для тебя время не двигается, как шлюхой была, так ею и осталась. Мальчиков здесь кадришь?

— Правильно, — согласилась Аня. — Только что натрахалась в палатке по самые уши. А что, комсомол развалился? Или тебе по рангу кадровой проститутки все равно под какими лозунгами бегать, какие идеалы-одеялы защищать?

Богданова не ответила, дышала она тяжело и глубоко, а потом попыталась улыбнуться.

— Нам что, Плотникова, после того, как столько лет не виделись, и поговорить больше не о чем? Ведь все-таки в одном классе учились.

— Правильно, — согласилась Аня. — Обе мы большие дуры.

Они засмеялись и обнялись.

— Ну и здоровущая ты стала, Богданова!

— Ох, не говори, никакие диеты не помогают! Но, — она игриво улыбнулась, — кое-кому это нравится! Уже замужем побывала и второй раз зовут. А ты как?

— Так. Никак. Как там наши?

— Ну, подожди… Дай вспомнить… Твой красавчик Мазурук, помнишь, ты с ним на резиновой лодке любовью занималась, так он…

— А ты, выходит, тогда подглядывала? — удивленно перебила ее Аня.

— Конечно! Интересно ж было! Можно сказать, проходила практический минимум перед тем, как самой тем же заняться.

— А еще бочку катила, что тебя изнасиловали! Лешка Иванов ни за что пострадал.

— Его Бог наказал. Он из нашей погребальной конторы в московский крематорий перешел. Сладко ему было при покойниках свою жизнь налаживать, вот и наладил. В тюрьме сидит. Надолго. Золотые зубы они там у мертвецов выдирали. Цветы с могил воровали. Сволочь и есть сволочь. В общем, Мазурук твой, лабух с гитарой, в каком-то оркестре играет за спиной эстрадной кривляки. Жизнью доволен. Наташка Збруева заканчивает медицинский, как была зубрилкой, так и осталась… А остальные все больше по мелочам. Все на одно лицо. Ты хорошо выглядишь.

— Да. Из Японии недавно вернулась. Я там в одной торговой фирме работаю.

— Ого! Кто бы мог подумать! — одобрила Богданова. — А моя карьера развалилась. По лесенке карабкалась уверенно, даже видно было, что впереди меня ждет высокая должность министра культуры по меньшей мере! Но все рассыпалось… А что будет, увидим завтра. Это я в прямом смысле говорю.

Она подошла к Ане, обняла ее тяжелой рукой за плечи и сказала тихо:

— Не злись на меня, Аня. Ты мне всегда больше всех нравилась. И могу доказать. Я ведь на озере видела не только вас с Мазуруком, но и то, как ты из лесу вернулась с автоматом в руках, а потом этот автомат утопила. Но никому не сказала. И не скажу… Сил у меня тогда не хватило, чтоб тот автомат у тебя взять и своего гада-насильника застрелить. И вообще, все в жизни дико и непонятно… Но что еще хуже, никто не знает, что с нами будет завтра. Какой-нибудь дурачок солдат из танка выстрелит, и мы с тобой получим по пуле в лоб! Вот и все будущее.

— Так зачем ты здесь торчишь? Пулю ждешь?

— А у меня и места другого нет! — засмеялась Богданова. — Игра еще не кончена, Аня, я кое-какие дивиденды набрала и, может, еще буду министром или хотя бы заместителем! Приходится рисковать! Видала, кто здесь мечется? Артисты, режиссеры известные, поэты и писатели! А зачем? Все за тем же — набирают очки для политической и общественной карьеры!