Счастье взаимной любви

Здравствуй, дорогая Сарма!

Я так и не получила от тебя ни одного письма и все-таки пишу снова. Поздравляю тебя с наступающим Рождеством и Новым, 1994 годом. Может быть, хоть это письмо до тебя дойдет, поскольку Латвия теперь свободная страна, а СССР вообще нет, во что и поверить невозможно! Уж такая была могучая система! Я ничего ни о ком не знаю, даже о друзьях детства. Писать подругам в Москву боюсь, потому что КГБ, который все равно есть и будет, обязательно читает письма из-за границы и я боюсь подвести под топор своих друзей. Но ты в другой стране, и думаю, это письмо наконец получишь. Коротко о себе. У меня за это время жизнь наладилась. Не совсем, конечно. Американского гражданства я так и не получила, живу здесь полулегально, и придется еще повозиться, прежде чем все это устроится. Но в остальном — хорошо. Мой… покровитель, человек, который опекает, заботится обо мне, как может, выполнил все, что обещал, и даже более того. Живу на вилле около океана, недалеко от Лос-Анджелеса и Голливуда. Здесь я, можно сказать, полновластная хозяйка. А жена моего друга сюда не заглядывает годами, я ее даже не видела ни разу. Есть и работа. Я была в группе одного кандидата в губернаторы штата, работала имиджмейкером, и из этого кандидата мы сделали-таки губернатора. Теперь возьмемся за политическую карьеру Кейта. Деньги есть. Автомобили, бассейны, массажи — все это здесь не проблема, но такой уж визгливой радости не доставляют, просто обычная жизнь, и даже без перчика. Все хорошо. Не скажу, чтоб очень тосковала по родной земле, хотя сейчас кажется, что все-таки там было больше хорошего, чем плохого. Самое скверное здесь — отсутствие друзей. Верить кому-то совершенно невозможно. За деньги продадут все — еще быстрей, чем у нас. Окосели все от гонки за деньгами, это уж точно.

Сарма, если письмо дойдет, то ответь мне по этому адресу или позвони, хотя это невероятно дорого. И еще — попробуй поискать следы моей дочери. Понимаешь, меня что-то начала волновать эта проблема. Видимо, рано или поздно приходит такой час, когда понимаешь, что в пустоте и ненужности этой жизни если что-то и есть, то только дети. У меня сердце обливается кровью, когда я думаю, как она там живет, в голодухе и холодухе России. Я готова заплатить любые деньги, чтоб она была здесь. Опять деньги, мать их так! Поищи ее, пожалуйста, я тебя очень прошу. Конечно, я могла бы и здесь завести ребенка, но если рожать от Кейта, то это очень усложнит его жизнь, поскольку он женат, собирается делать политическую карьеру. У них тут с этим делом лицемерия больше нашего. Да и жена его может встать на дыбы, изрядно нагадить. Найди мне мою дочь, Сарма. Сама понимаешь, не в деньгах дело, перешлю или передам сколько надо. Захочешь выбраться сюда — намекни, что-нибудь придумаем.

Обнимаю. Целую. Жду ответа.

12 декабря 1994 года. Анна.

Привет, исчезнувшая душа Анна!

Как я рада, свинюшка, что ты опять объявилась! Ты застала меня в тот момент, когда я уже сижу на чемоданах! Все русскоязычные рвут когти из этой сраной Латвии! Нам здесь жить стало совершенно невозможно! То есть жить бы можно, если смириться с участью человека второго сорта, а я не желаю! Представляешь, эти свиньи, братья-близнецы, потребовали, чтоб я во время сеансов говорила с ними по-латышски! Хрен им в задницу! Я, конечно, по-латышски говорю свободно, но теперь мне лучше дерьмо во рту жевать, чем говорить на языке их дикого племени. Раньше они лизали задницу Союзу, теперь лижут жопу твоей Америке, вот и вся их свобода. Короче, один толковый мужик забирает меня с собой в Псков. Навсегда. На правах любовницы, поскольку он тоже женат. Но без меня тоже не может. Мужик деловой, во всяком случае, сытой при нем буду. А на жену его мне наплевать! Она за двенадцать лет ему ни черта не сумела родить, а я чуть сняла «спираль», так уж и беременная! В мае разрожусь, уже в Пскове, а там… Как всегда — что будет, то будет. Относительно твоей дочери, милая, сказать ничего не могу! Не знаю, куда она тогда делась, в чьи руки попала! Что-то знает об этом только твой дружок Виктор Сартаков, он тогда к этому делу имел какое-то касательство, по-моему, даже наварил какие-то деньги. Но как его найти, я тоже ума не приложу, потому что сейчас между Москвой и Ригой — граница, таможня, во бл…! Так что курорты Юрмалы для нас навсегда потеряны. Я верю, Анька, что мы с тобой еще увидимся! Все! Устроюсь в Пскове, напишу! Если у меня все полетит к черту, сможешь ли вытащить меня в Америку? Хотя — какого хрена я там буду делать?

18 февраля 1995 года. Сарма.

Часть четвертая

1

От улетевшего в Россию Домино — Витюкова не было никаких вестей около двух месяцев. Анна уже решила, что шпаненок удовлетворился полученным авансом. И вот в середине ноября, ночью, в ее спальне загремел телефон. Едва она подняла трубку, как далекий голос бодро прокричал:

— Хозяйка?! Это я, Домино! Вся работа сделана!

— Как сделана? — разом проснувшись, спросила Анна.

— Оба объекта обнаружены и находятся под моим контролем! Достаточно информации?

— Да… — Она пыталась собраться с мыслями.

— Когда тебя ждать?

— Через неделю.

— Не забудь прихватить с собой означенные расчетные суммы!

— Не забуду.

Они обговорили систему встречи и связи, Анна положила трубку, вытянулась под одеялом и уже без всяких колебаний и страхов спокойно обдумала, когда и как полетит, что предпримет, чтобы все прошло как надо. Потом минут за сорок ее соединили с городом Псковом, и Сарма обрадованно сказала, что ждет ее с большим нетерпением.

2

Самолет завалился на левое крыло, потом выпрямился и пошел на посадку в розово-золотистых лучах утреннего солнца. Земля пролетала под крыльями, и Аня не могла ничего толком рассмотреть. Ясно было лишь то, что конец ноября в Москве стоит солнечный и, видимо, теплый.

С легким толчком крылатая машина коснулась земли, по салону пронесся едва слышный облегченный вздох, турбины засвистели, самолет поманеврировал по полю и остановился.

По внутренней трансляции сообщили, что все они прибыли в Москву — столицу России.

Аня встала с кресла и двинулась к выходу, не торопясь прорываться вперед. Самолет был полон, предстояло еще проходить таможню, и хотя многочасовой перелет изрядно ее утомил, торопиться было некуда.

На выдачу багажа Аня не пошла. Все, что она взяла с собой, уместилось в небольшой сумке на ремне через плечо. Подарки Сарме и Алле места занимали немного. Как говорил Кейт, хороший подарок должен умещаться в кулаке, но равняться автомобилю. По этой методе Аня и действовала: рубиновое колье — Сарме, браслет — Алле. Если их продать, то получится по автомобилю.

Но все равно ей пришлось отстоять длинную очередь на таможенном контроле, и занималась она это время тем, что прикидывала, когда надо переложить документы в сумке, чтобы из Анны Саймон превратиться в Анну Васильевну Плотникову. Старый паспорт у нее сохранился, и она знала, что он действителен со всеми своими штампами. В конце концов она решила, что для удобства и свободы действий с момента прилета свой иностранный статус следует скрывать и жить так, будто американского документа с собой нет.

Очередь к таможенникам заволновалась, и, глянув вперед, Аня приметила, что с какой-то женщиной в норковом жакете, судя по всему, у таможенников нелады. У женщины были ярко-рыжие волосы и что-то в ней показалось Ане знакомым, но разглядывать ее она не стала, поскольку поменять свое имя решила прямо в аэропорту и встречаться с американскими знакомыми в планы Ани никак не входило.

Двое таможенников даже не осмотрели ее сумку, пропустили без разговоров.

Аня перешагнула невидимую черту, возвращаясь в мир своей молодости, и сказала про себя: «Привет, приехали!» С этого момента следовало переходить на русскую речь.