Счастье взаимной любви

Минут десять перемывали косточки остальным знакомым, пока Сарма не спросила:

— А ты Виктора Сартакова в Москве не встречаешь?

— Виктора? А он здесь?!

— Давным-давно! Поступил в МГУ, на журналистику! Ты что, его там на своих Бродвеях не видишь?

— Сарма, Москва не Рига, тут годами можно ближайшего соседа не встретить!

— Ну и жизнь у вас! Хуже, чем у нас, если такое возможно. Черт бы побрал эту перестройку-перестрелку! Жили как люди, кому это мешало?

Они проболтали добрых сорок минут и расстались на том, что Сарма будет ждать Аню через неделю.

Обе не знали, что это ожидание продлится шесть лет.

Уже засыпая, Аня подумала, что найти Виктора Сартакова в МГУ не составит большого труда, едва начнется учебный год. А до него всего полторы недели. И если он такой же, как прежде, то, слава те Господи, будет и здесь хоть один надежный, искренний друг.

3

Аня проснулась поздно и, не вставая с кровати, прикинула, как бы ей принарядиться на имеющиеся деньги. Потом поняла, что за время ее отсутствия шкала цен значительно изменилась (это она приметила даже при беглом взгляде на витрины), а потому рисковать не хотела, решив дождаться Аллы. Но выйти и сориентироваться в жизни не мешало, тем более что были выходные дни, а когда вернется подружка, было неизвестно. Скорее всего только в понедельник.

Аня неторопливо позавтракала, нашла в шкафу Аллину кожаную юбку, там же позаимствовала открытую кофточку и туфли на высоком каблуке. Аня знала, что Алле и в голову не придет обижаться на это. С детства они делились своими тряпочками, из-за чего Сара (мир ее праху!) устраивала крикливые скандалы, называя их обеих «девчонками из общаги», что было высшей степенью оскорбления.

Несколько труднее было с прической, но и она в конце концов получилась. В целом Аня стала похожа на строгую даму, не лишенную пикантности, как сказал бы Арвид Янович, о жизни которого Аня у Сармы не спрашивала, поскольку последняя его не знала.

По времени можно было уже и пообедать, но Аня решила, что сделает это в каком-нибудь хорошем ресторане — легкий обед с сухим вином. В честь… Все равно в честь чего.

Со светлыми надеждами в душе Аня заперла дверь квартиры и, не пользуясь лифтом, пошла вниз. Встретившийся на последнем пролете очень благообразный старик в скромном, но аккуратном костюме глянул на нее лукаво, поздоровался и добавил:

— Я бы, барышня, на вашем месте сегодня в город не ходил. Во всяком случае, в центр.

— Ничего, — беспечно ответила Аня, совершенно не поняв предостережений старика.

Она прошла по переулкам, заглядывая в магазины, и убедилась, что хотя Василий Федорович оказался более чем щедр, шиковать на имеющиеся деньги не придется.

Она пошла вверх по Столешниковому переулку, намереваясь выйти к памятнику Юрию Долгорукому, который любила за мужественность всадника и мощь коня. Уже издали Аня услышала невнятный гул голосов, перекрываемый ревом моторов.

В остальном на лицах встречных людей не было особого волнения.

Однако около памятника творилось нечто странное.

Вдоль тротуаров по обеим сторонам улицы Горького стояли толпы людей, а между ними с грохотом, выбрасывая сизую гарь, мчались танки. Издали картина эта показалась Ане настолько мирной, что она решила, что идут киносъемки какого-то фильма из времен войны. Потом подумала, что готовятся к параду. Однако до ноябрьских праздников было еще далеко, поскольку сейчас конец августа.

Когда она подошла к толпе вплотную, то поняла, что парадом, тем более киносъемками здесь и не пахнет. Танки имели вполне грозный вид, двигались весьма целенаправленно, а люди на тротуарах кричали с яростью, озлобленностью, кто-то плакал, а пожилую женщину двое мужчин удерживали, чтоб она не бросилась под гусеницы. По перекосившемуся от гнева и боли лицу этой женщины Аня сразу поняла, что та не ломает комедии, не играет роли перед кинокамерой, и, если у мужиков не хватит сил, она действительно ринется под гусеницы.

Происходящее совершенно не взволновало Аню. Пульс — 60. Танки гремели, проносясь мимо нее, она шла мимо толпы. Послышались какие-то странные слова — ГКЧП, «мятеж», но Аня и не хотела во всем этом разбираться.

От памятника Юрию Долгорукому Аня зашагала к памятнику Маяковскому, которого не любила и как поэта, и как человека. Маршрут был родным и привычным. Но вдруг колонна танков встала, и народ полез на броню.

Кафе-мороженое было открыто, Аня вошла в него, присела к столику и заказала порцию шоколадного — вот уж чего давно не ела! За соседними столиками сидели люди, они были возбуждены и громкоголосы. Какой-то парень выкрикнул истерично:

— А я вам говорю, что это крысиный кошмар! Они наверняка уже казнили президента Горбачева и сейчас будут штурмовать, Белый дом!

Друзья принялись его урезонивать. Аня вяло подумала, что в новом и непривычном еще звании президента Горбачев Михаил Сергеевич настолько далек от нее, что если его и казнили, то черт с ним! Найдется другой президент — не лучше, не хуже прежнего.

Она доела мороженое, и, как всегда, после него у нее разыгрался аппетит. Она опять вышла на Горького, но искать здесь какое-нибудь заведение, где можно было поесть, не хотелось, поскольку на улице продолжалась возня, лишенная смысла, с точки зрения Ани.

Она покинула улицу Горького, побродила по переулкам у Тишинского рынка, пока не нашла небольшой, весьма приличный ресторанчик. Но выбор блюд в нем оказался скуден, а официанты небрежны. Когда Аня собралась было покапризничать, немолодой официант сказал ей раздраженно:

— Нашла тут время выкобениваться! Завтра нас всех гебушники к стенке ставить будут, а она брюхо набивать собралась!

Аня давно взяла за правило с халдеями не спорить. И, видимо, это ее молчание сыграло свою роль. Он вернулся через десять минут и виновато доложил, что кое-что вкусненькое, несмотря на обстоятельства, подыщет, и все по божеским ценам, потому как если завтра всех расстреляют, то к чему сегодня деньгу копить?

Пока она долго обедала в пустом зале, официант стал ей если не родственником, то весьма близким другом. Он все время интересовался, не надо ли еще чего, а потом принес и себе тарелку с маринованным языком и графинчик водки.

— Пропадай такая жизнь! — сказал он уныло. — От вас каким-то покоем веет, хоть душой успокоюсь. Давайте про этот путч не говорить!

— Про какой путч? — безмятежно спросила Аня.

Официант вытаращил на нее глаза, проглотил рюмку водки и сказал хриплым голосом:

— Весь ваш обед — за мой счет.

За разговором они просидели до сумерек. Официант поведал Ане о своей нелегкой доле возле третьей жены, о бессчетных алиментах и жадной до стервозности любовнице. Аня тоже кое-что рассказала о себе, но большей частью использовала методику Аллы.

В зале народу не прибавилось. В конце концов подошел какой-то местный начальник и сказал, что вечером ресторан работать не будет.

Аня тепло простилась с официантом, который вторично наотрез отказался от денег, вышла на улицу и почувствовала, что туфли Аллы все-таки натерли ей ноги. Она проходила мимо серенького микроавтобуса «Латвия», когда из открытых его дверей лопоухий парнишка окликнул ее:

— Девушка, едем с нами?

— А куда? — безразлично спросила она, разом приняв решение отказаться от предложений «посидеть послушать музыку» или потанцевать в хорошем месте.

— Как куда?! К Белому дому! Защищать демократию!

Аня ничего не собиралась защищать, кроме самой себя. И если б не жали туфли, не Предстоял скучный вечер в одиночку, она бы отказалась.

— Едем, — уверенно согласилась она, и, к ее удивлению, это решение вызвало бурную радость в переполненном автобусе.

Через минуту она оказалась на коленях лопоухого парня, и машина тронулась.

— Вы студентка? — спросил лопоухий.

— Ага.

— Откуда!

— Из иняза. — Аня проверки не боялась, хотя она тут же началась. Парень выпалил что-то на английском, и Аня ответила такой отточенной и сложной фразой, да еще с американским акцентом, что тот лишь почтительно почмокал губами.