Смерть пиявкам!

Вежбицкий же согласился:

— Да, твердостью характера он напоминал Эве отца, но был интеллигентен, умен, не страдал мнительностью и паранойей. И все же их брак распался. Седляк давно уже планировал перебраться в Швейцарию, а уж когда возникла необходимость в лечении сына, он засобирался всерьез. Для Эвы же переезд в другую страну означал, что с литературой придется заканчивать, поскольку писать в отрыве от Польши у нее не получалось. В результате они развелись.

— Если она хотела сохраниться как личность, ей нельзя было расставаться со страной, на языке которой пишет, — заметил Островский.

— Совершенно верно! — подхватил Вежбицкий. — А ее главная ошибка заключалась в том, что она познакомила отца со Ступеньским. Или допустила, чтобы они познакомились, уж не знаю. Но тогда она еще не понимала, что собой представляет Ступеньский, еще оставались глупые иллюзии. А потом было уже поздно. Ступеньский жаждал мести, которая для него была одновременно и великолепным развлечением. А характер Эвиного отца он недооценил, а ведь пан Хлюпанек не какой-нибудь немощный хлюпик, несмотря на фамилию. Он верил Ступеньскому только потому, что хотел верить, ему нравилась такая расстановка сил: послушная Эва, которая следует за сильным человеком, решающим, что делать и куда идти. А разозлило папашу чужое вмешательство и то, что богатели другие люди, а не он. И он принялся мстить тем, кто, по его мнению, перебежал ему дорогу к богатству. Но в какой-то момент вдруг понял, что его обманули, что вся его уголовщина, которую он считал геройством, на самом деле срежиссирована, что он сам оказался марионеткой, куклой на веревочках. Это он-то, Роман Хлюпанек, умный, сильный, дерзкий! Для начала он решил убедиться в этом, а уж потом…

— Это он! — крикнула вдруг Магда. — Слушайте, это он украл кассеты с фильмами Эвы, просмотрел их… Невозможно, чтобы они ему понравились!

В гостиной поднялся гомон, все принялись обмениваться мнениями.

— Об этом как раз Эва не говорила, — предупредил дотошный адвокат, — а я стараюсь поточнее передать ее слова, не более. И в результате она сама призналась — по ее мнению, все убийства совершил ее отец. И потребовала от меня выяснить правду. А вас, — адвокат обратился к Островскому, — предупреждаю, что кассету вы обязаны отдать мне. Если не отдадите, применю силу. Запись нашего разговора может оказаться как и чрезвычайно полезной, так и губительной. Я продолжаю придерживаться мнения, что среди присутствующих нет врагов Эвы, но осторожность не помешает.

Островский смерил взглядом фигуру адвоката, потом искоса глянула на Магду и вздохнул.

— Я лично выдеру у тебя эту запись, — азартно заявила Магда — Хитростью выманю, если не получится по-другому. Журналист и адвокат — это две противоположности, одному суждено трезвонить везде и всюду, второму — знать и помалкивать. Мне в данной ситуации представляется более разумным помалкивать.

Я вздохнула с облегчением — похоже, не состоится драка адвоката с журналистом, этого еще не хватало, такая компрометация и для них, и для моего дома!

— Считайте, что аферу мы раскрыли, чему лично я очень рада, надоели все эти сомнения, подозрения, неясности. Кстати, нам очень помогла пани Вишневская — я ведь всем рассказывала о соседке Эвиных родителей пани Вишневской? Ах, не всем Ладно, рассказываю. Она живет в том же доме, в квартире под ними, а поскольку у Эвиного папочки не голос, а труба иерихонская, то пани Вишневская всегда в курсе соседских дел. Именно она стала источником бесценных сведений о характере папочки и его знакомствах. Не хочется повторяться, но Эва права — это мстительный тиран и деспот, свихнувшийся на почве своей власти над дочерью. Он якобы лечился в Буско, но тайком, на чужой машине, наведывался в Варшаву.

— А вы откуда знаете?

— Видела собственными глазами. Думаю, искал Ступеньского, но тот в это время был в Кракове.

— Да и к моей мамуле заходил, — гневно крикнул Петрик. — И она тоже видела его собственными глазами.

— Брань в адрес Ступеньского слышала пани Вишневская. О том, что Хлюпанек ездил в Краков, ненароком сообщила его жена. Улики носятся над нашим столом, мотив кричит диким голосом, психопатия в углу притаилась, и что нам со всем этим делать?

— Нужен инспектор Гурский! — решительно заявил Островский.

— Совершенно верно, — послышался из прихожей голос Гурского. — А я уже здесь. И довольно долго. Вам не кажется, пани Иоанна, что стоит все-таки хоть что-нибудь в доме запирать — калитку или дверь?

— …И на сей раз, до самого утра, у меня никаких обязанностей — ни служебных, ни личных, — с триумфом объявила Лялька, преступив порог моего дома — Никто не знает, что я здесь. Ты мне одолжишь какие-нибудь тапочки? Потому что я прилетела в чем была. И еще позволишь остаться у тебя до утра? Только переночевать. Я знаю, у тебя есть комната для гостей, ты не думай, я в состоянии снять номер в гостинице, но жаль времени. Клиент предлагал переночевать в его особняке, но с этим трудоголиком я не выдержу. У своих родных — тем более. Не беспокойся, зубная щетка у меня с собой, я всегда ношу ее в сумке. Но я могу и на диване поспать, а завтра этот трудоголик меня заберет…

И как всегда, поднялся переполох. Комната для гостей была свободна, правда, битком забита книгами, но на постель это не влияет, а при комнате — ванная, в ней имелось мыло, полотенца и все прочее.

Переобувшись, Лялька потребовала полного отчета о последних событиях, но меня заинтересовало, что за трудоголик такой.

— Клиент, — коротко пояснила она — Невероятный работяга, примчался в Польшу по делам, а поскольку у него ни минуты свободной, предложил и мне с ним приехать, чтобы обсудить заказ по дороге. У него собственный самолет, так что никаких хлопот. Утром он улетает обратно в Париж, и я вместе с ним. В жизни никогда не летала на частных самолетах, и раз уж представилась оказия — грех не воспользоваться. Словом, я на работе, так что у родственников появляться не хочу — затерзают. Только у тебя и скроешься, больше негде…

— Ну и как, обсудили заказ?

— Конечно, интересная работа, все основывается на колористике. Обсуждение продолжим на обратном пути. Утром он позвонит и вышлет машину с шофером. Мы встречаемся в десять часов двенадцать минут! Представляешь, какая точность?! Словом, я тоже решила экономить время и примчалась к тебе, чтобы все-все узнать.

Пока Лялька говорила, я устроила мысленную ревизию своим закромам: куриная печенка, колбаса-кашанка, яйца, корнишончики… Вполне хватит, Лялька не обжора, а без свежих овощей можно обойтись.

— Только без жратвы! — предупредила Лялька, проходя в гостиную. — В самолете кормили от пуза, так что давай не станем терять время на еду. Лишь бы что-нибудь попить. И сразу начнем. Сначала я, потом ты, потому как у меня немного, а у тебя наверняка накопилась прорва новостей.

И в результате прием получился из нарезанной колбаски, сыра и красного вина Колбасные шкурки мы складывали на отдельную тарелку — деликатес для кошек.

— Она вся дрожала мелкой дрожью, — начала Лялька свой рассказ. — Ничего удивительного. Ведь отец оказался не просто психом, но психом-убийцей. Такое кого хочешь напугает. И еще мне показалось, что она за своего мужика боялась, ну, того самого Хенрика, и сдается мне, правильно боялась…

— И я так думала. Но только до тех пор, пока с ним лично не познакомилась.

— И какой он?

— Отличный мужик! Интеллектуал, порядочный, солидный — в общем, мужчина что надо. В нашу шайку убийц никак не вписывается. Если надо, кого угодно прибьет на месте, но только защищая близкого человека.

— Вот она и боялась, что он из-за нее сотворит что-нибудь. А кроме того, отец — это отец, даже закон не заставит отречься от него. И она надеялась, что, может, это не он, а тот негодяй, забыла, как его, Перильский или Ступеньский… Ну так что, это уже доказано?

Утром мне доставили две кассеты — одну закинул Островский, вторую привез Гурский, суховато заявив, что это мне подарок — на память.