Западня для Евы (Ловушка для Евы)

– Мне надо поговорить Пауэллом и Сибрески.

– Я еду с тобой. Я должен сам все проверить. Даллас, – торопливо добавил он, пресекая возражения, – это мой дом. И даже если в гости ко мне приходят мертвецы, все равно это мои гости.

– Хорошо. Вызывай экспертов, Пибоди. И пусть Финн пошлет какого-нибудь умника из ОЭС проверить компьютер Морса. Я хочу знать, какие изменения были внесены за последние сутки.

Злого до чертиков Сибрески они вытащили из постели. И хотя он немного оттаял при виде Морса, ворчать и почесывать задницу не перестал.

– Какого черта? Мы с моей старухой работаем ночами. Надо же когда-то и поспать! Вам-то хорошо, у вас дневная смена. Думаете, все работают по вашим часам?

– Мне очень жаль, что приходится прерывать ваш блаженный сон, Сибрески, – начала Ева. – Мне также жаль, что вы не сполоснули рот перед нашей маленькой беседой.

– Эй!..

– Но вся беда в том, что я веду одно из этих дурацких дневных расследований, которые так отравляют вам жизнь. Сегодня рано утром вы доставляли тела в крематорий?

– Ну и что? Это моя работа, леди. Эй, Морс, какого хрена?

– Сиб, это важно. Ты…

– Позволь мне, Морс, – перебила его Ева, впрочем, гораздо мягче, чем могла бы, будь на его месте кто-то другой. – Скольких вы взяли?

– Была всего одна ездка из морга в крематорий. Мы их берем группами до пяти. Больше пяти – приходится делить и делать две ездки. Зимой работы невпроворот. Бездомные замерзают и всякое такое. А в хорошую погоду, как сейчас, все затихает.

– Скольких вы взяли в последнюю ездку?

– Черт… – Он вытянул нижнюю губу, и Ева поняла, что для него это выражение означает крайнюю степень умственного напряжения. – Трех. Ну да, трех жмуров. Два Джона, одна Джейн. Господи, да мы же прошли всю эту канитель: журналы, накладные… Получили, сдали, все под роспись, мать вашу. Я ж не виноват, если кто-то хватился жмурика через двое суток!

– Кто выдал разрешение на транспортировку тел для вас с Пауэллом?

– Сэл, надо полагать. Ты ее знаешь, Морс, Салли Райзер. Обычно это она выписывает накладные в экспедиции. Когда я приехал, все было уже готово, только это был не Пауэлл.

– Что значит – «это был не Пауэлл»?!

– Пауэлл позвонил и сказал, что заболел, так что вместо него бвш новый парень. Тот еще шустрик, доложу я вам! – Сибрески скорчил рожу. – К тому времени, как я пробил карточку, он уже все бумаги оформил. А мне-то что за дело? Мое дело их возить.

– Как звали нового парня? – потребовала Ева.

– Да что я вам, нанялся помнить всякие там имена в десять часов утра? Вроде бы Анджело. Мне-то какая разница, он просто заменял Пауэлла! Решил сделать всю бумажную работу сам – отлично, что ж я, спорить, что ли, буду? Говорю же, это был тот еще шустрик.

– Да уж, держу пари. Пибоди!

Пибоди сразу поняла, что от нее требуется, и вынула из папки с делом фотографии Блэра и Картера Бисселов.

– Мистер Сибрески, вы можете опознать Анджело в одном из этих мужчин?

– Не-а. У того шустрика были такие большие дурацкие усы и брови тоже здоровущие. А волосы у него были длинные, как у какого-нибудь педика, и свисали аж до задницы. Да, и еще шрам на лице. – Он постучал пальцем по левой щеке. – Жуткий шрам, прямо от глаза до самой губы. И зубы выпирали. В общем, урод уродом.

– Боюсь, мне придется испортить вам день, – сообщила ему Ева. – Одевайтесь, поедете в Центральное управление полиции. Вам придется поработать с полицейским художником.

– Вы что, шутите, леди?

– Я леди-лейтенант. Надевайте штаны!

Глава 16

Стоя над телом Джозефа Пауэлла, Ева не испытывала удивления. Она впала в такую ярость, что ей пришлось взять себя в руки, чтобы не дать этой ярости затуманить разум.

Пауэлл жил один – в этом, как и во многом другом, его убийце повезло. Он был тщедушным, на птичьих косточках почти не было мяса. Волосы, коротко подстриженные на висках и выкрашенные в голубоватый цвет, торчали на макушке шестидюймовыми «ирокезами». Судя по обстановке, он любил музыку и соевые чипсы со вкусом сыра. На голове у него остались наушники, в кровати рядом с ним лежал открытый пакетик чипсов. На единственном в спальне окне болталась легкая бумажная шторка того же цвета, что и его волосы, поэтому в комнате царил полумрак. Оконное стекло дребезжало от уличного шума, накатывающего волнами, подобно морскому прибою.

Забавлялся он не только чипсами, но и «травкой». Ева заметила остатки «косячка» – папиросной бумаги и пепла в керамической пепельнице, вылепленной в форме необычайно пышнотелой женщины, на столике рядом с кроватью.

Снова убийце повезло. Пауэлл был под кайфом, в наушниках гремела музыка, весил он не больше ста тридцати фунтов. Наверняка он даже не почувствовал удара лазера, прижатого к сонной артерии.

Хвала господу за малые милости!

Напротив кровати, прикрепленный кнопками к стене как раз на уровне глаз, висел огромный плакат с изображением Мэвис Фристоун. Фотоаппарат застиг ее в прыжке, с раскинутыми в воздухе руками и задорной улыбкой во все лицо. Кроме улыбки, на ней, можно сказать, ничего не было, разве что блестки в стратегических местах.

Еве стало грустно, даже тошно, при виде яркого плаката на убогой грязно-бежевой стене. При виде Мэвис, с улыбкой глядящей на мертвого.

Поскольку с ней был Морс и она понимала, что он тут старший, Ева отступила и позволила ему произвести осмотр.

– Один разряд, – объявил он. – Полный контакт. Отчетливо видны оставленные оружием следы ожогов. Никаких других видимых травм. Никаких следов борьбы или оборонительных ранений. Его нервная система была парализована. Смерть наступила мгновенно.

– Мне нужен полный отчет, Морс. Если хочешь, я могу…

Он резко повернулся к ней:

– Я знаю порядок! Знаю, какого хрена тут надо делать, и нечего мне указывать! – Он замолчал. Дыхание с судорожным свистом вырывалось у него изо рта. – Извини. Это было недостойно.

– Все в порядке. Я знаю, как тебе тяжело.

– Это же один из моих людей! Для меня это личный выпад. Кто-то вошел в эту комнату и убил этого… этого мальчика. Как будто муху прихлопнул! Убийца его не знал, не испытывал к нему никаких чувств. Ему просто нужно было устранить небольшое препятствие, чтобы проникнуть в мой дом. Для него это ничего не значило… Дай мне минуту, Даллас, мне надо прийти в себя. Тогда от меня хоть будет какой-то толк – и тебе, и ему.

Он вышел из комнаты, а Ева повернулась к напарнице.

– Пибоди, займись этим. Зафиксируй место, вызови экспертов, начинай опрашивать соседей. Мне придется уехать в Башню.

– Мне тоже надо там быть.

– Они вызвали меня, а не тебя. Подбородок Пибоди окаменел.

– Я ваша напарница, и если вам хотят прищемить задницу, значит, и мне тоже.

– Ценю твои высокие чувства, хоть и выраженные в несколько странной форме, но мне необходимо, чтобы моя напарница прикрыла собой этот участок. Ты нужна ему, – добавила Ева, кивнув на Пауэл-ла. – Ты должна помочь Морсу. А если мне прищемят задницу, Пибоди, я хочу, чтобы ты довела расследование до конца, не распустила команду. Я не пытаюсь тебя уберечь, я рассчитываю на тебя.

– Ладно, я этим займусь. – Пибоди подошла к Еве и встала рядом с ней над телом Джозефа Пауэл-ла. – Я о нем позабочусь.

Ева кивнула.

– А теперь расскажи мне, что ты здесь видишь.

– Он вошел сам. Через дверь. Он знает, как обходить охрану, а тут и обходить нечего. Ни камер, ни консьержа. Он выбрал Пауэлла, а не Сибрески, потому что Пауэлл жил один, и потом, он был санитаром, значит, именно он оформлял бумаги. Умышленное убийство, чисто деловое. Он вошел и приступил прямо к делу. Пауэлл был в постели – либо спал, либо одурел от «травки», либо и то и другое. Он просто наклонился, прижал оружие к его горлу и нажал на спуск. М-м-м… – Пибоди быстро оглядела комнату. – Никакого пропуска или удостоверения личности, поблизости не видно. Он мог забрать пропуск и подделать его для собственных нужд. Это мы проверим. А потом он просто вышел. Время смерти мы установим, но предположительно это произошло в середине вчерашнего дня.