Золотая рыбка 2

— Чем объяснить, что еще вчера вы шарахались от этого места, как от чумного барака?

Так и не дождавшись ответа, снова поворачиваю к дому с твердым намерением отыскать Даниэля и, если он сам не додумался, вразумить его, что наше пребывание здесь напрасно, Йон Хольден подготовился к этому визиту и не оставил ничего стоящего.

Хмурый в свою очередь сообщает мне любопытную подробность:

— Полицейские перерыли вверх дном спальню и ванную комнату Хольдена и в мусоросборнике обнаружили сбритые волосы и использованное бритвенное лезвие. Так что Хольден решил начать новую жизнь и первым делом обрился наголо.

— Новую жизнь? Вряд ли она будет чем-то отличаться от прежней.

Любош осматривает кабинет брата. Но в письменном столе нет тайников, а в сейфе пусто, хоть шаром покати. И вообще, полицейские успели здесь все обшарить до нашего прихода.

Устало опустившись на диван, Любош протягивает руку к нарядному термосу на ближайшем столике. В термосе оказывается горячий кофе, Любош на правах хозяина наливает себе чашку и смакует по глотку. Судя по вольготной позе, господину Хольдену-младшему не к спеху, и у меня на язык просятся очередные колкости, но тут, озабоченно наморщив лоб, Любош заговаривает сам:

— Я вот о чем думаю… Служил у нас лакей — из тех анекдотических фигур, без которых не обходится ни одна кинокомедия. Надменный, с чопорными манерами, иной раз, бывало, самому Йону замечание делал, если тот неправильно произносил какое-нибудь слово. У этого парня была пренеприятная привычка — брить голову наголо. По-моему, это отвратительно. Наградила тебя природа шевелюрой — радуйся…

— Ну и что? — нетерпеливо подстегивает его Патрик.

Любош пожимает плечами, и тут в открытую дверь врывается чей-то взволнованный голос:

— В подвале нашли кое-что!..

Присутствующие мигом устремляются вон, я следую за ними без особой спешки. Не нравится мне этот дом, ох как не нравится! Обстановка изысканная, комнаты просторные, а такое ощущение, будто вот-вот задохнешься.

— Когда вы сюда прибыли, в доме было пусто? — обращаюсь я к бравому стражу порядка, занявшему пост на лестничной площадке. — Ни лакея, ни горничной, ни одной живой души?

— Никого, — качает он головой. — Всю прислугу удалили еще с ночи.

Нашел кому рассказывать! С некоторыми из «прислуги» я имела счастье повстречаться ночью в парке. И все же странно… Допустим, хозяин дома и его гориллы вынуждены были впопыхах сматывать удочки, ну а горничным и кухаркам-то чего так спешить? Значит, наверняка Хольден отослал их. И у меня возникает очередной вопрос:

— А что с лошадьми?

Полицейский удивленно смотрит на меня. Наконец взгляд его останавливается на моем забинтованном плече, и выражение лица смягчается. «У дамочки, должно быть, мозги набекрень от пережитого», — читается в его сочувственном взгляде.

— С лошадьми? — вкрадчиво переспрашивает он. — Это которые в конюшне?

— Вот именно, которые в конюшне.

Он растерянно разводит руками.

— И то правда, где же им еще быть! Каждая в своем стойле, хотя все дверцы распахнуты настежь.

— А конюхи?

— Конюхов нету, — мягко произносит он, боясь огорчить меня ответом.

В моем воспаленном мозгу с бешеной скоростью сменяются пугающие картины. Злобно ухмыляющаяся физиономия Хольдена, избитый до полусмерти Мартин, исполосованная ножом Беатрисса Холл, застреленная и утопленная в озере Марион Терон, замученный и обезглавленный Арджил Раффин, целая серия покушений на меня… С трудом сдерживая рвущийся изнутри вопль ужаса, я бегом устремляюсь по лестнице вниз. Кто-то мчится мне навстречу, выкрикивая на бегу:

— Срочно вызывайте саперов!

Прежде чем свернуть к лестнице в подвал, я успеваю заорать на толпящихся в вестибюле:

— Все вон из дома! Быстро!

У подножия лестницы я миную группу людей. Они замерли у стены, склонившись над какой-то находкой и явно не решаясь к ней притронуться. Не замедляя хода, я лечу дальше, кто-то пытается меня удержать, но я вырываюсь, и вдогонку мне несется:

— Куда вы? Немедленно вернитесь! Всем покинуть подвал!

Позади слышны сбивчивые выкрики, топот, кто-то, споткнувшись, падает на лестнице. Я прыгаю через ступеньки и за очередным поворотом подвального коридора наконец вижу своих.

Они выстроились перед распахнутой дверцей сейфа, вмонтированного в стену, — Патрик, Луис, Любош и Даниэль. Коридор слабо освещен, и Луис направляет луч карманного фонаря на разостланный лист бумаги, остальные, держа в руках круглые металлические коробки, изучают их содержимое.

Я вижу, как Луис внезапно бледнеет и судорожно стискивает фонарик, затем, чуть совладав с собой, набрасывается на Любоша:

— Где подземный ход?! Живо!

Патрик сует коробочку за пазуху и, к чести его будь сказано, не допытывается о причинах странного поведения своего подчиненного. Мы пускаемся бежать, догадываясь, что Луис узнал нечто ужасное…

Неожиданный взрыв сотрясает здание над нами, и, перед тем как погасли лампы, я успеваю заметить, как стены коридора ходят ходуном. Взрывы следуют один за другим, пол под ногами дрожит. Луч фонарика выхватывает из темноты многочисленные трещины в стенах, сверху сыплются обломки, легкие забивает пыль. Добежав до конца коридора, мы упираемся в тупик.

Остановившись как вкопанный, Луис обращает к Любошу искаженное отчаянием и гневом лицо, но тот с разбегу налетает на стену, которая поддается его напору. Патрик и Даниэль тоже наваливаются на преграду, фонарь высвечивает их бледные, напряженные лица. Наконец потайная дверца распахивается, и мы бежим дальше вдоль темного туннеля.

Снова глухие взрывы вверху, еще один — на сей раз ближе; удушливый дым смешивается с висящей в воздухе пылью, рот словно забит известкой. И вдруг — яркая вспышка позади, оглушительный грохот, и объятая пламенем потайная дверь валится на пол.

Мы ускоряем бег. Топота не слышно за шумом взрывов, судорожного хрипа легких, борющихся за каждый глоток воздуха, — тоже… Кромешную тьму разрывает лишь луч фонарика, скачущего в руках Луиса. Тусклый, пляшущий свет, адские взрывы, удушливый дым — это ли не апокалипсис! Сама смерть гонится за нами по пятам.

Чуть поотстав, Даниэль обхватывает меня за талию, увлекает за собой и кричит, но в адском грохоте не разобрать слов. Стены и потолок за нашими спинами рушатся. Фонарик иногда выхватывает двери по бокам коридора, и в моем помутившемся сознании мелькает мысль: выходит, мне суждено погибнуть здесь, в этом подземелье, откуда однажды я выбралась живой.

Следующий взрыв раздается уже в непосредственной близости от нас, и Патрик невольно пригибается под тяжестью рухнувшего ему на плечи крошева, но продолжает бежать. Груды обломков под ногами образуют завалы, мы, спотыкаясь, карабкаемся через них, огонь подбирается к нам чуть ли не вплотную, легким отчаянно не хватает воздуха.

Луч света снова упирается в глухую стену, и тут я бросаюсь вперед. Даниэль приподнимает меня, Луис подсвечивает фонарем, а я ломаю ногти, силясь открыть задвижку люка. Наконец мне удается откинуть крышку, и я подтягиваюсь, начисто забыв о простреленном плече. Над головой бьет копытом и отчаянно ржет старый знакомый — Пилот. Испуганные лошади беспокойно мечутся в стойлах, тревожно ржут, зрачки расширены от ужаса.

Пока остальные вслед за мной выбираются из подвала, я взлетаю на спину Пилота и, схватив кнут, выгоняю обезумевших животных из стойл. Один из жеребцов, взвившись на дыбы, загораживает узкий проход, и охваченные паникой лошади сбиваются в кучу. Бросив быстрый взгляд назад, я вижу, что Любош уже сидит верхом, за его спиной пристроился Луис. А вот и Даниэль! Накинув уздечку, он тоже пытается вскочить на коня. Взмахнув кнутом, гоню беснующихся лошадей к выходу. На волю, в лес — скорее!

Наконец мне удается пробиться к дверям, и лошади одна за другой устремляются вперед — туда, где голубеет небо. Любош скачет к лесу, мы пытаемся не отставать и все же не успеваем отъехать далеко от конюшни, когда белоснежные стены длинного здания вдруг распадаются, изрыгая пламя и клубы дыма. Обломки шрапнелью накрывают все пространство вокруг меня, Пилот взвивается на дыбы. Скованная болью рука не слушается, и я крепче беру в шенкеля, чтобы удержаться на спине лошади. Управляясь одной рукой, кое-как успокаиваю Пилота и посылаю его вперед. Даниэль рвется мне на помощь, но его собственная лошадь, обезумев от страха, вертится волчком на месте. А Луис орет во всю мочь, веля поскорее убираться отсюда.