Тайна Дамы в сером

Багровое сияние выплеснулось на блестящий от осевшей влаги пол. Из сияния выступила фигура в черном длинном плаще и цилиндре, с тросточкой. На белом, словно мел, лице с крючковатым носом и бескровным ртом – круглые черные очки. Филин собственной персоной.

Он слегка приподнял скрытые плащом руки. Черные неровные полы плаща заколыхались, словно ветер ворошил перья гигантской ночной птицы.

Общее впечатление было несколько подпорчено тем, что музыка, грянувшая с появлением Филина в полную силу, внезапно захрипела, загнусавила и замолкла. Пока за кулисами спешно меняли запись, Филин замер в неудобной позе, одной ногой перешагнув через каминную решетку, а другой оставшись в багровой светящейся луже.

Карл засмеялся.

Ближайшие к нему балахоны обернулись и с укором посмотрели на него. Третий справа, хлюпнув носом, сделал было угрожающее движение, но, повинуясь знаку Филина, остался на месте.

Как только музыка заиграла снова, Филин с фантастической быстротой выбрался из камина и подлетел к Карлу.

– Смеяться перед лицом смерти могут либо безумцы, либо герои, – прошелестел он, взмахнув тросточкой перед лицом пленника. С тросточки слетели ножны, и показался клинок, тонкий и острый – то ли длинный кинжал, то ли короткая шпага без эфеса.

– Так кто же вы, мой загорелый ангел? – Филин приставил острие к горлу пленника и слегка надавил.

– Вы дважды впали в ошибку, – непринужденно, словно ведя светскую беседу за чашечкой кофе, возразил Карл, – я обычный человек. И я не собираюсь умирать, по крайней мере в ближайшее время.

– Значит, герой, – с отвращением произнес Филин и надавил сильнее. На острие показалась капелька крови. – Ненавижу героев…

– Почему? – тем же тоном, глядя Филину прямо в его черные стекла, поинтересовался Карл.

– Все, что можно сделать с героем, – это убить его. Его нельзя переубедить, нельзя обратить на свою сторону. Герой слишком туп, чтобы на него можно было воздействовать доводами разума, подкупом или угрозами, – продолжал Филин, все более раздражаясь, – вас даже, если хотите знать, и пытать-то неинтересно. Что бы с вами ни делали, будете молчать, стиснув зубы, пока не грохнетесь в обморок от болевого шока…

Договорив, Филин поджал свои и без того тонкие губы и отвел назад руку с клинком, чтобы получше замахнуться. Карл напрягся; рывок влево, а когда Филин разобьет свою шпажонку о батарею, развернуть его спиной – и цепь на шею.

Но всего этого делать не пришлось, потому что третий справа, хлюпающий носом, выхватил из-под балахона фотоаппарат. Полыхнула ослепительная вспышка, и чей-то голос над головой проревел в мегафон:

– Всем лечь на пол и не двигаться!

Майор был доволен. Вздернув подбородок и заложив руки за спину, он расхаживал среди лежащих ничком тел, как Наполеон после Аустерлица. У стен неподвижными статуями высились омоновцы в бронежилетах и черных масках. Эксперты-криминалисты с лупами и фотоаппаратами старательно изучали пыточный арсенал Филина.

Прибывший следователь залез в камин и с интересом разглядывал скрытое там подъемно-спускное устройство. Прыщавый парень, оказавшийся в действительности младшим лейтенантом Ивановым, перестал наконец хлюпать носом и был усажен писать протокол.

Карл, отряхнувший, насколько это было возможно, свою куртку от грязи, подошел к нему извиняться. Лейтенант, не поднимая глаз от протокола, хмуро кивнул.

– Ай-яй-яй, – сказал с ласковой укоризной майор, – что же это вы, Ферзь, а? Я же просил вас – без самодеятельности…

– Но я же не знал, что среди свиты Филина могут быть ваши люди, – оправдывался Карл.

Майор вздохнул.

– И вы могли подумать, что мы бросим вас без присмотра, на произвол судьбы?

Карл не ответил.

– Впрочем, нет худа без добра, – жизнерадостно продолжал майор, – к похищению, насильственному лишению свободы и покушению на убийство мы добавим еще и нанесение телесных повреждений. У вас ведь есть телесные повреждения?

Карл покачал головой. Он был занят тем, что пытался отскрести со своего лацкана намертво прилипший телепередатчик. Наконец ему это удалось, и он положил круглое матовое зерно прямо на протокол. Потом пошарил в карманах и, брезгливо вытряхнув оттуда еще пару обычных «жучков», добавил их к телепередатчику.

На лице майора появилось несколько обиженное выражение.

– Надеюсь, это все? – спросил Карл. – Я могу идти?

Подошел следователь, моргая от яркого света ламп, спущенных в подземелье. Где-то сбоку катался по полу со скрученными за спиной руками и выл Филин, с которого сбили черные очки и которому свет причинял, по-видимому, сильные мучения.

– Еще нет, – сказал майор, посмотрев на следователя, – вы должны подписать протокол. И потом – как же это у вас нет телесных повреждений, если вас били?

– Обязательно должны быть телесные повреждения, – подтвердил следователь, – хотя бы легкие… Ну что вам, жалко, что ли?

– Хорошо, – вздохнул Карл, – у меня ушибы ребер.

Про затылок он решил не говорить, да и крошечный порез на шее уже затянулся и стал практически незаметен.

– Вот и чудно! – воскликнул майор. – Сейчас наш судебно-медицинский эксперт их у вас и снимет!

– Ваш эксперт умеет снимать гематомы? – поразился Карл.

Майор со следователем, переглянувшись, рассмеялись. К ним присоединились криминалисты, отвлекшись на миг от луп и фотоаппаратов, заулыбались омоновцы под своими масками, и даже пострадавший от руки Карла младший лейтенант хмуро улыбнулся над протоколом.

– Снять телесные повреждения – значит зафиксировать их документально, – отсмеявшись, объяснил иностранцу майор.

Он подошел к лестнице, задрал голову и крикнул:

– Зинаида Яковлевна! Пожалуйте к нам! Вы нужны нашему потерпевшему!

– Не пойду, – отозвался низкий, с ленивыми интонациями, женский голос, – у вас там слишком холодно. Пусть сам идет сюда.

Майор пожал плечами («женщины, что поделаешь!..») и указал Карлу наверх. Прежде чем подняться по лестнице, Карл подошел к Филину, нагнулся, подобрал валявшиеся чуть в стороне черные очки и надел их ему на переносицу. Филин тут же перестал дергаться и затих.

Майор со следователем проводили Карла взглядами, полными искреннего недоумения.

Судмедэксперт, полная женщина лет сорока, в белом халате и модных, без оправы, очках, в ожидании потерпевшего прогуливалась по оранжерее. Вот эти белые и желтые индийские фрезии, размышляла эксперт, в сочетании с огненными бразильскими орхидеями прекрасно будут смотреться в новой напольной вазе зеленого стекла, которую она получила в подарок от коллег-мужчин на Восьмое марта. Ваза была настоящим подарком, дорогим и солидным – эксперты не поскупились; не то что жалкий веничек мимозы и коробка лежалых конфет от сыскарей.

И этот Пронин еще хочет, чтобы она таскалась взад-вперед по шаткой лестнице; нет уж, не дождетесь! Вам надо – вы и идите, а мы лучше посмотрим, что тут еще интересного растет… Ага, бугенвиллеи! Да какие яркие!

Поистине судмедэксперт была ценителем красоты.

Причем не только цветов.

Услыхав шаги за спиной, она обернулась.

Зрелище, представшее ее глазам, было не менее приятным и заслуживающим внимания, чем оранжерейные изыски Филина. Какое интересное лицо! А рост, а фигура!

А одежда – пусть помятая и испачканная, но сразу видно, что качественная и дорогая, не с вещевого рынка…

Эксперт тут же забыла про бугенвиллеи.

– Пройдемте, потерпевший, – грудным голосом сказала она высокому красавцу, – я должна вас осмотреть.

– В этом нет необходимости, – возразил красавец с западным акцентом, – у меня всего лишь небольшие гематомы, между десятым и двенадцатым ребром справа.

Ах да, кто-то же говорил по дороге сюда, что он иностранец. Немец или прибалт. Скорее, немец. Ну а раз немец…

– Таков порядок, – внушительно сказала эксперт.

Сработало. Иностранец безропотно последовал за ней в дальний конец оранжереи.

Там была маленькая комнатка, служившая, судя по всему, и складом садового инвентаря, и кабинетом садовника. Во всяком случае, здесь имелся стол, заваленный журналами и справочниками по декоративному цветоводству, и пара стульев.