Слишком чужая, слишком своя

— К сожалению. Это ваша квартира?

Мы стоим около двери. Пора. Я пошатываюсь, и у меня, наверное, вид не очень. Я по роду своей деятельности тоже актриса. Все кинодивы позеленели бы от зависти при виде моего мастерства. Но в жизни все эти штуки проделывать интереснее, чем перед камерой.

— О боже, вам совсем плохо? Я могу вам помочь? — Он немного испуган.

— Если вам не трудно, вот здесь, в сумочке, ключи. Я должна прилечь, но не могу...

Я съезжаю по стене на пол. Все. Он открывает дверь.

— Я сейчас поднимусь. Простите, это так неприятно. Вы идите, я же не могу вас задерживать вечно. Я уже как-нибудь сама. Вы мне и так помогли, вы были слишком добры ко мне, а у вас, наверное, дела...

Я пробую встать и падаю. Он склоняется ко мне и поднимает на руки. Ого, парень, сила еще есть! Вешу я не так уж и мало. Он несет меня в гостиную, кладет на диван, снимает с меня обувь, потом возвращается к двери, закрывает ее на замок и идет в ванную. Но это будет уже немного слишком — хотя почему бы и нет?

Холодная вода льется на мои щеки — нет, это его ладони. Я хотела его всегда.

— Простите меня.

— Здесь нет вашей вины, — его глаза такие... невероятные! — Просто вам еще нельзя выбираться в магазины. И переутомляться.

— Да, но очень хотелось. Я просто не смогла устоять.

— Я могу остаться с вами, пока вам не станет лучше. Может, лучше было бы позвать доктора?

— Нет, я не хочу. Мне надоели больницы и доктора. Если хотите кофе, на кухне есть. И сок в пакетах. Спиртного не держу. Сама я не пью, угощать тоже некого.

Он, не отрываясь, смотрит на меня — только сейчас заметил, что я не просто женщина, а красивая женщина. Наши глаза встречаются. Твой ход, Керстин.

— Это странно, но ваше лицо кажется мне знакомым. Мы раньше не встречались?

— Не думаю. Но теперь мы знакомы. Меня зовут Эрик. А вас?

— Керстин. Мне нравится ваше имя. Оно вам подходит. Знаете, иногда человек и его имя существуют словно отдельно друг от друга. Но это не ваш случай.

Он молча смотрит на меня. В нем сейчас борется задетое самолюбие — как же, он — звезда, а я его не узнала! — и желание свести со мной более близкое знакомство. Насколько я его знаю, последнее победит. А мне так много нужно ему сказать!

— Вы удивительно красивы, Керстин.

Ради этого стоит жить, правда? Когда мужчина, о котором я мечтала с детства, говорит мне, что я красива. И вот так смотрит на меня. Мне так нужна его любовь! Именно его. Потому что после смерти мамы меня никто уже не любил. Так сильно — никто. Папа был сначала слишком сломлен горем, потом — слишком занят... И словно чувствовал вину за то, что не смог нас защитить. Не знаю, мы с ним мало пересекались. Я так и собрала по новой свой мир — без него.

— Мне это говорили. Но я немного разуверилась в последнее время. Поэтому... мне, наверное, приятно это слышать.

Мы ужинаем вдвоем, и он уходит. Но утром он приехал снова. И опять. И потом тоже. Долго. То, что достается легко, мало ценится. А я хочу стать для него всем.

— Ты знаешь, я так люблю тебя, как никого никогда не любил, — он прижимает меня к себе. — Я любил отца — он сделал для меня больше, чем должен был. Он отдал мне все, что имел, чтобы я мог учиться в Лондонской актерской школе. А когда ко мне пришел успех, он этого уже не увидел, умер от рака. А теперь я понял, чего не хватало в моей жизни. Я ждал тебя. Всю жизнь. Только тебя.

Его поцелуи невероятны. Я любила его, сколько помню себя. У меня еще где-то есть тетрадь, которую я завела в детстве, чтобы собирать о нем все, что можно: статьи, фотографии, сплетни и правду. Многие девочки это делают — влюбляются в актеров или исполнителей, страдают, плачут и все такое. Но я не страдала. Может, потому, что уже выпила свою чашу страдания сполна? Не знаю. Просто в моем сердце всегда жила уверенность, что мы будем вместе.

...Когда он получил «Оскар», я знала: это для меня. А он вышел туда, на сцену, его лицо светилось радостью. Он достиг этого, хотя никто в него не верил. Он достиг, потому что я не сомневалась в его гениальности, а он отдал мне блестящую статуэтку. Он нужен мне, как воздух, как сама жизнь. Я люблю его! А на палец он надел мне кольцо — сапфир в бриллиантовых звездах. «Керстин там найдет колечко...» Мамина песенка. Она знала, что так будет!

Только бы не мешал Кен Вилмер. Этот придурок вбил себе в голову, что я — собственность службы. Он не хотел понять, что у меня есть жизнь. Своя жизнь.

Я несколько раз объясняла ему, но до него так и не дошло. Пришлось вмешаться дяде Максу. Я пожаловалась — и Кен исчез. Я надеялась, что навсегда, но была слишком счастливой, чтобы просчитать все до конца, ни о чем не хотела думать, для меня существовал только Эрик. Я ошиблась, впервые в жизни я ошиблась, и эта ошибка стоила мне жизни. Жизни Керстин. Потому что Керстин исчезла. Холодная вода в Темзе, даже летом. Слишком холодная. И умелый палач — доктор Хольт. Я умерла, потому что Кен Вилмер ждал моей ошибки. Но ошибся сам. Ему следовало бы меня убить.

13

Макс пристроился у меня на ногах. Поэтому все мое тело затекло — он так сладко спал, что я не могла пошевелиться, не хотелось его будить, поэтому пролежала несколько часов неподвижно, все равно уже утро, и мне не спится. С той минуты, как я стала сама собой, я плохо сплю. Тоска вошла в мое сердце, как острая колючка, она постоянно там, и я не в силах ни на минуту заглушить эту боль, все переживаю заново: мама, Стивен, Эрик.

Эрик... Я не могу быть с тобой — такая. Я сейчас, наверное, похожа на мисс Олтон.

Я все вспомнила сама. В ту минуту, как носилки с телом Способа исчезли в дверях операционной, я вспомнила. И не выдержала этих воспоминаний. Наверное, док прав: некоторые вещи стоит забыть навсегда. Я была, наверное, счастливее, когда не помнила. Или нет? Не знаю.

— Позавтракаешь со мной? — Игорь заглядывает в дверь. Я не хочу его видеть. Или хочу? Не знаю. Что-то добавилось к той, прошлой Керстин. Что-то такое, что уже никогда не покинет меня.

— Да, милый, я сейчас встану.

Я должна управлять своими эмоциями. Так меня учили с самого рождения, и я по опыту знаю, что должна это делать, если хочу уцелеть. Но хочу ли я? Не знаю. Я устала.

— Золотце, я подожду тебя в баре.

Эрик так красив в смокинге, как моя мечта. Но он и есть — моя мечта.

— Ладно, милый, еще немного. Я скоро спущусь, — проклятый макияж решил сегодня довести меня до бешенства. — Сейчас переоденусь и выйду.

Двери номера закрываются за ним. Я так счастлива сегодня! Его пригласили в Лондон, его поздравляют друзья и коллеги, политики и просто все эти шишки, потому что роль Дика Стоуна в его последнем фильме исполнена не просто талантливо. Он — гений. Но, кроме меня, этого до поры никто не знал, а теперь знают все. И его поздравляют, но «Оскар» стоит на моем туалетном столике в доме, который я купила в Беверли-Хиллз. Мое последнее задание принесло достаточно денег.

Я закончила с макияжем и оглянулась. На кровати лежит вечернее платье. Ха, куда там этой усохшей королеве до меня, только и названия, что королева! Дудки. Я — лучшая. Сейчас вот выпрыгну из шорт и майки и напялю это великолепие. Классная штука, Эрик настоял и заплатил за него сам.

Скрипнула дверь. Наверное, горничная. Но в голове включился сигнал тревоги. Горничная не приходит в это время, если не вызывать, и горничная стучит, прежде чем войти. Моя рука нашарила сумочку. Там у меня есть кое-что — специально для непрошеных гостей.

— Привет, Керстин.

Он заходит в комнату и останавливается. Я знаю: он боится. Мое досье он знает, наверное, наизусть.

— Привет, Кен. Что ты здесь делаешь? Ищешь неприятностей?

— Нет. Неприятностей больше не будет — по крайней мере у меня. А тебе придется поменять планы. Ты поедешь со мной.

Его глупость всегда раздражала меня.

— Кен, иди в задницу. Пошел вон, придурок!