Слишком чужая, слишком своя

— Это невозможно. Ведь ты — просто ребенок. Это невозможно.

— Хватит молоть чушь. Я спросила — отвечай.

Ага, вот то, что я искала. Нож у него за поясом.

— И что ты сделаешь, если я не отвечу?

Он хочет меня заговорить. Отвлечь. Зачем?

— Я отрежу тебе что-то не очень важное для жизнедеятельности. Палец, к примеру, или еще что-то. — Стен бы мной гордился, точно. — Так ты говоришь мне?

— Да. Но я не понимаю, зачем это тебе. Ты все равно не сможешь...

Он замолкает на полуслове. Он понимает, что мне будет легче, чем взрослому, достать нужного человека. Ведь никому и в голову не придет ждать от меня чего-то такого. Напрасно. Я ужасно злая. И скоро я не смогу сдерживать то, что сейчас еще как-то сдерживаю в груди, — и буду кричать, кричать на всю пустыню от безумной тоски по маме, по Стивену. По моему расстрелянному миру. Поэтому надо спешить, пока я еще могу держаться и не плакать. Он не должен видеть. Я нажимаю ножом на фалангу его пальца. О, разве мужчина может так кричать? Но я вижу: он боится меня. Он не знает, чего еще можно ждать от меня. Но я же ему сказала!

— Хватит, ты, маленькая садистка! Я все скажу. Господи, кто бы мог подумать!

По его лицу катится пот. Неужели так жарко? А мне почему-то немного холодно. Надо прикрыть Стивена, не то застудится.

— Ты что-то начал говорить.

— Да. Твоя мать была нам должна, знаешь? Она удрала сюда к твоему папаше. Ее просто занесли в список — и все. Приказ действителен, пока объект жив. Ты должна это понять.

— Зачем было убивать Стивена? Он ничего бы не рассказал, он же еще не умеет разговаривать.

Он молчит. Что он может ответить? Что просто развлекался, стреляя по ребенку? Похоже на то.

— Кто приказал? — Я снова берусь за нож.

— Приказ передал здешний резидент, из Сан-Диего. Его имя — Марк Кубов. По крайней мере я его знаю под таким именем.

— Опиши его.

— Белый, волосы темные, глаза карие, лицо округлое, полноватый, ростом примерно с меня. На вид добродушный. Ждет в отеле «Жемчужина», номера не знаю. Сегодня я должен связаться с ним. Он в отеле.

Его глаза превратились в два озера боли и страха. Ну, я же обещала. У меня мало патронов, прости. Я сижу и смотрю, как он умирает. Это хорошо.

Когда все закончилось, я иду к машине. Мама и Стивен лежат там. Я надеялась, что вот сейчас зажмурюсь, а когда открою глаза, то все будет хорошо. И мы опять будем ехать по дороге, и мамины волосы будут красиво переливаться на солнце. Но нет. Они лежат там, как лежали. Я тащу в машину маму, мне очень тяжело, хотя я — сильная девочка, я тренировалась. Стивен совсем легенький, как птичка. Его головка упала мне на грудь. Я мочу платочек и вытираю ему личико. Он такой хорошенький. И мама тоже. Вот сейчас они проснутся — и все будет по-старому. Или я проснусь, потому что это не может быть правдой. Так нельзя.

Я разворачиваю машину и еду назад. Колеса пробиты — первые пули достались им. Я спешу. Может, еще можно что-то сделать. Но я знаю: нет. Они мертвы. Мне хочется спать, но я не должна. Вот поворот на базу. Их скоро найдут. А я должна идти.

Я достаю из сумки майку, которую мама взяла на всякий случай, и переодеваюсь. Я вижу все как-то со стороны. Черт, юбка тоже в крови. Хорошо, что есть шорты. Я смываю с себя кровь и грязь — мамина фляга теперь пуста. Ничего, не пропаду. Теперь мамин пистолет. Перезаряжаю свой револьвер, но и пистолет сгодится. Слишком большой калибр, но делать нечего. В сумочке деньги, платочек, бутылочка с водой — для Стивена. Потом отдам, малыш, не волнуйся. Я иду по дороге. Сколько времени? На часах — два пополудни. Вон там едет грузовик. Я поднимаю руку.

— Куда тебе, детка? — Водитель приветливо улыбается. На его черном лице сияют белые зубы.

— В Сан-Диего. Подбросите, мистер?

— Садись. Что такая маленькая девочка делает на дороге? С тобой может произойти беда, много разной сволочи ездит.

Он вопросительно смотрит на меня. Но я не хочу разговаривать. Я понимаю, что это неосторожно, только не могу. То, что в груди, рвется из меня. Я сейчас начну кричать. Нет. Нет!

— Мне просто нужно в Сан-Диего.

— Ты какая-то странная. С тобой случилось что-то плохое? Ты убежала из дома? — Нет, я не убежала из дома. Я просто ушла по делам. Просто кто-то перестрелял мою семью. Я найду этого «кого-то», а потом... Потом я залезу куда-нибудь и поплачу.

— Нет, просто мне очень надо в Сан-Диего.

Когда вдали заблестели небоскребы, он спросил:

— Может, тебе нужны деньги? Вот, возьми, несколько баксов я могу тебе дать.

— Спасибо, не стоит. У меня есть деньги.

Он, наверное, еще долго будет думать о красивой белой девочке, которую подвез сегодня. И будет укорять себя, что не позвал полисмена, что не позаботился обо мне, а позволил уйти. Я просто знаю почему-то, что думает тот или другой человек и как он себя поведет.

Сан-Диего меня не поразил. Я бывала здесь — и мне больше нравится Лос-Анджелес. Потому что там — Голливуд. А в Голливуде — Эрик Гамильтон. Он круче всех. Но сейчас я одна, и я знаю, что должна найти.

Отель «Жемчужина» в центре, среди похожих отелей. Сейчас почти сезон. Среди пальм белеют стены. Прозрачная синяя вода. Где-то здесь сидит мистер Кубов и ждет меня. Надо что-нибудь съесть, так нельзя. Я иду к ларьку с хот-догами. Вкус картона. Кола не лучше. Их уже нашли? Тогда, наверное, уже принялись искать меня.

— Ты здесь с родителями? — Это какая-то слишком любопытная леди.

— Конечно, — не хватало, чтобы она прониклась мной настолько, чтобы позвать копа. — Мама сказала ждать ее здесь. Я не люблю магазины.

— А где ты живешь? — Вот старая кляча!

— Мне нельзя разговаривать с незнакомыми людьми. Если вы не отстанете, я позову полисмена.

Она отходит от меня. Наверное, решила, что выполнила свой гражданский долг. Слишком дорогая на мне одежда, чтобы я вызвала подозрения. Я иду к отелю. Швейцар только оглядел меня и открыл двери. Мой вид убедил его.

— Мама задержалась в магазине, а я уже хочу поплавать. Слишком жарко, — я мило улыбаюсь ему. — А вам не жарко в вашей форме?

— Честно говоря, мисс, жарковато, но делать-то нечего.

Девушка за стойкой видела, как я говорила со швейцаром. Она решила, что швейцар меня знает, поэтому вернулась к своим делам. Я подхожу к ее стойке:

— Мама застряла в магазине...

Она поднимает взгляд и улыбается.

— Как вы не путаете все эти номера и ключи? Я бы все перепутала.

— Не перепутала бы, — она приветливо смотрит на меня. — Вот, смотри, в компьютере все номера и напротив каждого — фамилия гостя, информация о том, когда он прибыл и насколько. Вот, смотри, все просто. Хочешь попробовать?

— С удовольствием, если позволите.

— Тогда иди сюда.

Звонит телефон, она берет трубку и что-то говорит, я не вслушиваюсь. Вот, мистер Кубов, номер 306. Значит, третий этаж. Приветливо помахав девушке рукой, я иду к дверям лифта.

— Пожалуйста, четвертый этаж.

Парень в лифте пялится на меня. Эй, мне чуть больше одиннадцати лет!

Я выхожу из лифта. Двери закрываются, коридор пуст. Я хочу плакать. Я так хочу к маме! Но ее нет, и Стивена тоже нет, а папа опять на задании. О боже, что он скажет, когда вернется? Я не смогу этого пережить. Я не хочу это видеть. Я никого не хочу видеть.

Я спускаюсь на третий этаж и прячусь в каморке для инвентаря. Тут стоят тележки, висит чья-то одежда, на полках — бутылки с мылом и пачки салфеток. О, я подожду, пока мистеру принесут еду. Или простыни. Или явится уборщица. Что-то должно случиться, нужно ждать. Только бы меня не заметил коридорный или еще кто-то из обслуживающего персонала. А это что? Синее платье, в таких здесь ходят горничные. Вздрагивая от отвращения к чужому запаху, я ныряю в него. Наверное, оно должно быть коротеньким, потому что мне доходит до колен. Я беру с полки простыню и иду к номеру. Перед собой толкаю тележку с моющими средствами. Стучу в дверь.

— Кто там? — Приветливый голос. Слишком приветливый.